– Возьму! Будешь моей, Пелагея!
– Вот и решено.
Генка спрыгнул вниз, в траву, протянул к красавице руки, обнял. Она не сопротивлялась, подставила алые губы для поцелуя. Но только парень коснулся их, как в нос ударил резкий, противный запах тухлой рыбы и речной травы. Живот у Генки скрутило, его вырвало… А Пелагея исчезла, будто ее и не было.
Как вернулся к друзьям, как улегся спать в ту ночь, он не запомнил. Наутро еле пришел в себя. Мать его зеленый вид списала на выпитое накануне, и Генка сам решил, что так оно и было: перебрал со спиртным – вот и привиделось ему что-то на чертовом холме. Тем же вечером позвал гулять Алинку. А она и рада.
Сговорились, что они теперь будут с ней жених и невеста. Он в армию уйдет, отслужит – и поженятся. Алинка от счастья не ходила по деревне, танцевала. Генка тоже был доволен. Он, конечно, на всякий случай поспрашивал у знакомых парней, не знают ли они в деревне какую-нибудь Пелагею. Но никто такой девушки не помнил.
«Да сон это был, просто сон!» – окончательно уверил сам себя Генка и отправился защищать границы нашей родины.
Дальше все было так, как он планировал. Вернулся, женился, поступил. Увез жену с собой в город. Родители молодым вначале помогали и учиться, и жилье снимать. А как оба институты закончили, ребята вернулись в родное Клюквино. Тут и началось… Стала Алина болеть: то простуда, то воспаление легких, то переломается, то женские органы застудит. Ясное дело, о беременности с таким здоровьем речи пока не шло, хотя оба детей хотели.
В итоге кое-как Алинкино здоровье поправилось. Пошла она летом с подружками на Весточку купаться. На дальний пляж, где вода поглубже, – не маленькие ведь на мели бултыхаться. И не вернулась Алина.
Говорят, залезла она в воду, пока подружки на берегу сидели, и пропала. Искали, звали, ныряли за ней в речку – ничего. На второй день только нашли ее тело ниже по течению – зацепилось за корягу.
Тосковал Генка сильно. Успел он молодую жену полюбить так, что жизни без нее не видел. А тут – похороны…
Закопали Алинку на деревенском кладбище, и той же ночью Генка не выдержал, встал с постели и к жене пошел.
Ночь лунная выдалась, как в тот раз, когда он на выпускном на чертов холм залезал. Идет он вдоль Весточки в сторону погоста и видит: навстречу ему та самая девушка, которую он встретил то ли во сне, то ли наяву. Пелагея.
Сколько лет прошло, а она не изменилась совсем: то же платье, волосы распущенные, кожа белая, губы алые. Подошла и обняла.
– Тоскуешь по Алине? – спросила она.
– Тоскую… – Он погладил ее по волосам, не в силах сопротивляться притяжению.
– А зачем на ней женился, коли мы с тобой уже женаты?
И в губы его поцеловала.
Генка отпрянул от нее, снова в нос ему ударил тухлый запах. А Пелагея засмеялась:
– Не смей мне изменять больше! Ох, не смей!
И пропала, как и не было.
С тех пор прошло много лет. Ленка уж выросла. Генка стал хмурым седым дядькой под пятьдесят. Широкие плечи ссутулились, лицо испещрили морщины. Живет один, хоть и до сих пор кажется женщинам привлекательным мужиком. Да только так неместные думают. Деревенские знают, что похоронил он за свою жизнь пять жен. Уже после третьей его молодые бабы за версту обходить начали. Но он нашел четвертую жену в городе. Ее на следующий день после свадьбы машина сбила. На пятой решил не жениться, просто уехал за ней в другое село. Но и та померла – от внезапной и скорой болезни.
Кто такая Пелагея и ходит ли она к Генке сегодня, никто точно не знает. Только поговаривают, что это русалка, водяная баба. И раз он ей слово дал в ту роковую ночь, то быть ему мужем этой нечисти до самой смерти. А живых женщин она рядом с ним не потерпит.
История 6. Призрак сестры
Ну что ж, вернемся в наши дни. К трагедиям, которые разворачивались в Клюквине уже на глазах у Ленки.
Лена шла через поле, наслаждаясь вечерней свежестью после дневной жары. Она была в любимых голубых джинсах, заправленных в высокие резиновые сапоги, и старой клетчатой рубашке. На плече у нее висела большая холщовая сумка, полная душистых трав.
Еще издали она увидела, что на холме, который деревенские считали проклятым, кто-то сидит на старом фундаменте, курит и любуется видом на ее родную деревню.
«Приезжий небось, – решила девушка. – Наши там сидеть не будут. Хоть и не стемнело еще, а место нехорошее, надо предупредить».
Подобравшись поближе, Ленка с удивлением узнала нового знакомого: это же Владимир Широков, следователь из города, который не так давно приобрел в Клюквине домик. «Вот же горазд на поиски приключений!» – подумала она и окликнула Володю:
– Эй, следователь! Ты чего там засел, как орел в гнезде? Высматриваешь кого?
– Ленка? Здравия желаю! Ты откуда взялась? – Володя поднялся, перешел по кирпичам на другую сторону, чтобы оказаться поближе к Лене.
– Из леса. До дома проводишь? Темнеет.
– Пойдем. А я прогуливался после тяжелого дежурства. Хорошо тут, простор. Душа отдыхает. – Володя спрыгнул с фундамента. – Место такое красивое. Говорят, тут храм должен был быть?
– Любят у нас поговорить-то… – Ленка заторопилась вперед, надеясь, что удастся спуститься с холма и увести за собой Володю до того, как солнце окончательно скроется за горизонтом.
– Знаешь, уже две недели прошло, а у меня все та ночь из головы не идет, – завел Володя разговор, пользуясь тем, что они одни. – Я про бабу Веру у тебя спросить хотел. Как ты думаешь, что с ней стало? Потом, после того как она этого черта в огонь утащила… И почему она решила мне помочь, я так и не понял. Я ведь про нее совсем ничего не знал.
– Покойники на тот свет не уходят, когда у них за душой что-то есть… что-то тяжелое, что их не отпускает: грех какой-то, тайна, дело важное или чувство вины. Я думаю, баба Вера именно виной тяготилась. И ей себя простить нужно было. А она не могла. И вот ты со своим чертом нарисовался. Вера и решила тебе помочь, чтобы душу свою облегчить. А куда она попала потом, не знаю. Но надеюсь, что ей там хорошо.
Ленка и Володя вышли к дороге, когда последний луч солнца скрылся за лесом. Впереди в надвигающихся сумерках еще можно было различить крайние деревенские домики и левее – поле, на котором днем пасли коров.
– А ты что, не знаешь, что там, после жизни? После того, как они уходят? Ну, мертвецы эти? – спросил Володя.
– Это только Боженька знает. А я даже не святая, – подмигнула Ленка. И Володя невольно вспомнил, как видел ее обнаженной на речке. Впрочем, ее ли? Он не мог быть до конца уверен. А спросить не решался, неудобно как-то.
Его размышления прервали странные звуки со стороны поля, и они оба одновременно посмотрели налево.
Коров там уже не было, пастух загнал их по домам еще до заката. Однако казалось, что кто-то пел в березовой роще, которая начиналась от края дороги и как бы огораживала выпас ровным полукругом. Голос был молодой, песня звонкой, и не сговариваясь Володя и Лена решили посмотреть, кто же там веселится.
Едва войдя в рощу, они увидели девушку, которая, похоже, пела сама себе и танцевала с закрытыми глазами. Легкий летний белый сарафан мелькал то тут, то там за деревьями. Босые ноги ступали по крапиве и тонким колким веточкам молодого кустарника.
Сестричка, сестричка, покажи свое личико.
Сестричка, сестричка, умойся водичкой, —
доносилось до Ленки и Володи, и фигура кружилась, и кружилась, и кружилась…
Володя смотрел на нее и думал, что такое можно увидеть только в деревне. Девчушке на вид не больше двадцати. Если бы она решила так покружиться на городской улице, ее приняли бы за сумасшедшую. А вот Ленку ничего в увиденном не удивляло. В отличие от Володи, она знала, кому поет песню эта юная красавица, почему ее глаза закрыты и отчего она так счастлива.
– Пойдем назад. – Ленка потянула Володю за рукав.
– А кто это? Что с ней? – тут же стал он сыпать вопросами.
– Да Маруська это. Вон, смотри, мать за ней идет, тетя Шура. Пойдем, по дороге расскажу.
Едва они отошли подальше от рощи, Ленка объяснила:
– Это Маруська Капустина. У нее старшая сестра Наташа год назад умерла. Ночью на речку пошла купаться и не выплыла. С тех пор, если Маруська ложится спать на закате, приходит Наташа и водит ее в рощу гулять. А Маруся и рада побыть с сестрой. Она ее не видит, конечно. Но чувствует.
– А мать как на это смотрит?
– А Шурка думает, что Маруська просто лунатит. Сейчас придет, по щекам ее отхлещет, разбудит и домой поведет. Вон их дом, тут рядом совсем. – Ленка показала на темно-коричневую избу за невысокой изгородью.
– Так… А ты почему матери не скажешь правду? – не понял Володя.
– Ой, да кому она нужна, правда эта! Я скажу, что это Наташка сестру в лес водит, – так меня еще и проклянут.
– Чудные ваши деревенские нравы…
– Не чуднее ваших городских!
Обсуждать эту тему дальше Ленке не хотелось. Увела она Володю с проклятого холма? Увела. Все, дальше сам дорогу найдет.
И стоило только Володе задуматься и пройти на пару шагов вперед, упустить Ленку из виду, как она юркнула на узкую тропинку между заборами и пропала. Он даже не понял, когда и куда ускользнула его спутница. «Странная все-таки баба!» – сказал он сам себе и зашагал к своему дому.
На следующее утро, как только Володя завел во дворе машину, чтобы ехать на работу, к нему постучалась соседка, тетя Катя, попросила подвезти ее в город.
Володя уже начал привыкать к простоте деревенских нравов. Тут соседи по улице все равно что родственники. Тетя Катя мучилась ногами. Они у нее были широкие, отекшие, немного кривые. Она никому не рассказывала, что за диагноз поставили ей врачи, да никто и не спрашивал. Однако отказать ей было не по совести.
Тяжело влезла в салон, уселась, поехали. По дороге рассказала, что ее сын – двадцатидвухлетний Егорка – женится. И на ком бы вы думали? На Маруське.