– Не знаю, Николай Степанович. Но я думаю, что мы с вами можем сходить к нему и поговорить.
Несмотря на то что была уже середина дня, у заброшенного колодца царили полумрак и прохлада, которая, правда, не приносила радости разомлевшим от жары людям – скорее, наоборот: заставляла сжаться, почувствовать тоску. Липкий, необъяснимый страх закрадывался в душу каждого, кто проходил мимо этого места. Может, именно поэтому деревенские редко здесь бывали.
Участковый шел к месту гибели своего сына с каменным лицом. Минуло еще не так много времени, чтобы из памяти стерся день, когда мужики подняли бесчувственное тело молодого, красивого юноши из черной бездны и положили рядом на тропу. И хотя с телом обращались очень бережно и аккуратно, все равно было видно, что шея у него неестественно выгнута. Сережка сломал ее, когда упал на дно высохшего колодца.
Зная о том, что дух сына еще здесь, Николай пристально всматривался в тени, пытаясь угадать в игре света и дрожании листьев на ветру какое-то движение, которое поможет ему увидеть Сережу так же, как видит его Ленка. Но ничего не выходило – воздух был прозрачным.
Для Лены все было иначе. Мертвую девушку и Сережу с головой, свесившейся набок, она видела так же ясно, как и участкового. И от этого зрелища ее пробирало холодом до самого сердца.
– Здесь он? – спросил Николай Степанович.
– Здесь, – прошептала Ленка, отводя глаза от неприятной картины.
– Что, у колодца прям? Или рядом? Покажи, куда смотреть-то…
– Вам лучше не смотреть. Да и не увидите вы. Но если это важно… Тут, у колодца.
– И что делать будем? Говори свои крекс-пекс-фексы. – Участковый не находил места, мерил шагами тропинку то взад, то вперед.
Ленка посмотрела в глаза мертвому Сережке.
– Почему ты тут? Зачем? – спросила она его одними губами. Ленка тоже чувствовала себя крайне неловко, общаясь с покойником в присутствии Николая.
Сергей не ответил.
Вместо него заулыбалась мертвая баба. Она прижала к себе призрак парня, ощерила рот со сгнившими зубами и прошипела:
– Я его не отдам!
– Чего тебе нужно?
– Найди убийцу! Найди, кто меня убил. Тогда отпущу его!
Володя и Николай Степанович сидели на заправке, где работала Лена, и пили свежесваренный ароматный кофе. Ленка рассчитала припозднившегося клиента и присоединилась к ним.
– А под каким именем похоронили останки той погибшей из колодца? – спросил Володя участкового. – Удалось личность установить? Уголовное дело возбуждали?
– Нет, ядрены пассатижи, ничего мы про нее не выяснили. Там же один скелет был – пособие для студентов-медиков. Родственники не объявились. Причину смерти судмедэксперт назвал: травма головы, несовместимая с жизнью. Точную формулировку не запомнил. Но ведь ее в колодце нашли, никто и не ждал, что она от цирроза печени умерла, етишкин корень! А в возбуждении уголовного дела отказали по срокам давности. Так что закопали ее за счет государства – и все, шито-крыто.
– Если мы найдем того, кто ее убил, его накажут? – спросила мужчин Лена.
– Тут такая штука… Понимаешь, Лен, боюсь, что уже не накажут. Слишком много времени прошло. У нас в стране по особо тяжким преступлениям срок давности – пятнадцать лет. Если тогда преступника не поймали, то теперь уже как будто и неважно.
– Так кикимора эта мертвая сказала «найди», а не «накажи». Может, стерлядь сама со злодеем разделается? – Николай Степанович был трезв уже вторые сутки, спокойный разговор за кофе давался ему непросто.
Лена посмотрела на него, сдвинув брови, но ничего не ответила.
– А сама погибшая тебе ничего не сказала? Как это случилось? Когда именно? Как ее зовут хотя бы? – спросил Володя.
– Она исчезла, понимаешь? Просто исчезла. Вместе с Сергеем.
– Ну дык позови эту вошь недодавленную! – рыкнул Николай Степанович. – Есть способ какой-нибудь? Руками там помахать над колодцем, или плюнуть…
– Я не ведьма, я не колдую, – буркнула Ленка. – Если она согласится со мной поговорить, то исключительно по доброй воле. А позвать я ее не могу. По той же причине, по которой она в безымянной могиле лежит: имени не знаю!
– Лен, не обижайся на Степаныча. Он только вчера узнал, что призраки и ведьмы – это не выдумка. Ему нужно время, чтобы понять, по каким правилам у вас все работает.
Володя погладил Ленку по руке. Под его ласковым взглядом она немного расслабилась.
– Друзья, коллеги. Знаете, я предлагаю действовать по стандартной схеме. Давайте начнем с опроса свидетелей. То есть в нашем случае надо подумать, кто в Клюквине пятьдесят лет назад, когда умерла та девушка, был в здравом уме и адекватном возрасте, кто мог бы что-то вспомнить о том времени. Может, и всплывет какая-нибудь пропавшая. По идее, в деревне такое не могли пропустить мимо глаз – живой человек потерялся.
– Что ж ты думаешь, я головой стукнулся? Мы опрашивали, – махнул рукой Николай Степанович.
– А мы еще раз опросим, – улыбнулся Володя.
Кадушкин, хоть и пил со дня смерти сына почти беспробудно, дело свое знал. Еще в тот год, когда нашли безымянный скелет в колодце, опросил почти всю деревню, всех бабок и дедов, которые жили пятьдесят лет назад в этих краях и могли что-то знать и помнить. Так что, когда Ленка с Володей пошли по его стопам, результат был предсказуемым: никто ничего толкового рассказать не мог. «Не знаю, не помню, не пропадала», – вот и все, что они слышали в ответ на свои расспросы.
– Николай Степанович утром заходил, – сказал Володя Ленке.
Было уже девятнадцатое августа, а жара все не спадала. Они шли по центральной улице после разговора с очередным стариком. На Ленке был легкий летний сарафан с манящим вырезом, и Володя изо всех сил старался туда не смотреть.
– Что-то узнал?
– Нет, к сожалению. Но знаешь, мне его вид не нравится. Пить он пока не пьет, но лицо у него уж больно серое. Словечки свои ругательные почти не вставляет. И в глазах тоска стоит. Думаю, ему тяжело знать о том, что душу его сына держит в заложниках какая-то мертвая женщина.
Лена промолчала.
– Я хотел спросить у тебя… А что, призраки правда такую силу имеют, что могут живого человека убить? Ведь получается, эта мертвая женщина его Сережку убила, чтобы в заложники взять. Так? Мне все-таки кажется, не может такого быть.
– Понимаешь, Володь, призрак, конечно, человека убить не может, но вот если есть у тебя рана в душе, пустое место – тоскуешь ты сильно, горе у тебя или простить кого-то не можешь, – тогда призрак за это пустое место цепляется и начинает человека изнутри точить, звать на тот свет. Коли есть в душе дырка, в нее обязательно что-то влезет. Или кто-то.
– Проще говоря, она его подтолкнула к самоубийству?
– Может быть.
– А что за рана у него в душе была?
– Вот же ж ты приставучий! Не тому человеку допрос учиняешь, следователь. Николаю Степановичу свои вопросы задавай!
– Ох и характер у тебя, Ленка! – засмеялся Володя и как бы невзначай приобнял ее за плечи.
Но его романтический порыв был остановлен звонкой песней. Вокруг Лены и Володи откуда ни возьмись появились шумные девицы в народной одежде. Они пели, хохотали, в руках у них были большие корзины с яблоками.
– Красотки, вы откуда и куда такие нарядные? – Володя с удовольствием принял у одной из них душистое красное яблоко.
– Так Яблочный Спас сегодня! Праздник у нас, вся деревня гуляет!
– Приходите вечером на танцы в клуб!
Девицы с новой песней скрылись в переулке, а Ленка вспомнила:
– Вот в том доме баба Тося живет, пойдем к ней? – Она показала на низкую коричневую избу.
– Это которая зимой без обуви по улице гуляет? Сумасшедшая? Зачем она нам?
– Так в том-то и дело, что пятьдесят лет назад была она обычной девчонкой и валенки носить зимой не забывала. Пошли! Степаныч наверняка к ней и не заглядывал.
Баба Тося сидела на лавочке возле дома и шевелила пальцами босых ног. Шумные девицы с яблоками только что пробежали мимо нее, а теперь старушка заприметила кого-то на другой стороне улицы и, щурясь, всматривалась вдаль.
– Здрасьте, баб Тось. Как здоровье? – подсела к ней Ленка.
– Да как у всех старух, – отмахнулась от нее баба Тося. – Ты вон посмотри, кто идет!
Ленка присмотрелась. По деревне шел высокий статный мужчина – судя по седой голове, ровесник бабы Тоси. Только вот стариком его назвать язык не поворачивался: под майкой мышцы перекатываются, брюки обтягивают упругие ягодицы, глаза за версту светятся энергией и задором.
– Баб Тось, это кто? Что-то таких видных дедов в нашей деревне не припомню.
– Это, девка, Семен Собакин. Он сейчас в другом селе живет. А в молодости по нему пол-Клюквина сохло. Хорош, собака! И сейчас хорош!
– Собакин? А он к Аглае Собакиной какое-то отношение имеет? – встрял в разговор Володя, который покуривал рядом.
– А то! Еще как имеет! Муж ейный. Увела его Аглая у родной сестры.
– Да ладно! – подначил бабу Тосю Володя. Его забавлял этот разговор. Да и втереться в доверие к бабке как-то надо.
– Аглая и Глашка обе красотки были. Кровь с молоком! И Семка-то поначалу на младшую, на Глашку, засматривался. Да и она ему улыбалась так, что все понятно было: согласна хоть завтра замуж. Да только по итогу Семен женился на Аглае.
– Как же так вышло? – спросила Ленка.
– Говорят, Глаша в город уехала учиться, поступила и забыла своего деревенского ухажера. А Аглая вот не растерялась, залечила его раны.
Собакин, сдержанно кивнув бабе Тосе, проплыл по переулку и скрылся за поворотом. Все трое проводили его взглядом. Володя докурил сигарету.
– Баб Тось, а вы вообще молодость свою хорошо помните? – перешел к делу Володя.
– А ты думаешь, раз я босиком хожу, то из ума совсем выжила? – хитро подмигнула бабка.
– Баб Тось, у нас дело важное, мы свидетелей ищем, – вмешалась Лена. – Вот скажите, пятьдесят лет назад в нашей деревне никакая девушка не пропадала бесследно? Может, помните что-то такое?