Родители Наташи Кошкиной жили на соседней улице, недалеко от школы.
Ленка проучилась с Наташей в одном классе все одиннадцать лет, но подругами они не были. Через месяц после выпускного Наташу сбила машина. Водитель скрылся и найден не был. Хоронили девчонку всей школой.
С тех пор и до сегодняшнего дня Наташина мама, тетя Люба, носила только темное, словно вдова.
Когда Ленка решила сходить к ней поговорить, та открыла дверь в коричневом мешковатом платье, на ногах потертые калоши, под мышкой – истрепанный веник.
– Здравствуй, Леночка. Какими судьбами к нам?
Голос у тети Любы был ласковый, взгляд добрый. Она, видимо, занималась уборкой, но сразу же предложила выпить чаю, поставила на стол свежую пастилу.
– Вот, бери смелее. Таточка моя очень это угощение любила, я теперь из сладкого только пастилу и покупаю. В память о дочке.
– Спасибо, теть Люб. А Тата – это вы так Наташу называли?
– Ну да… Ната, Тата. Домашнее имя такое, – улыбнулась тетя Люба. – Так ты расскажи, как дела твои? Учишься? Или работаешь? В деревне говорят, ухажер у тебя появился солидный.
– Ой, теть Люб, я на заправке работаю, которая на повороте к нам стоит. А с учебой… Да ПТУ окончила – и хватит пока.
Ленка судорожно думала, как подступиться к разговору, как вызнать у тети Любы поподробнее, что случилось с Наташей, что может держать ее душу на этом свете. Задавать вопросы в лоб было страшновато.
– Хорошо, что ты зашла, Леночка. Смотрю на тебя, и сердце радуется. А моя Татка тоже, наверное, отучилась бы сейчас, диплом получила.
– А на кого она училась? То есть… училась бы. – Лена отхлебнула чаю.
– На психолога документы подала. Представляешь? Хотела людям помогать.
– Как на психолога? А я слышала, что она поваром стать хотела.
– Это кто тебе сказал? Настька, что ли, Строганова?
– Почему Настька?
– Так они подружки были не разлей вода. Это Настька ее подбивала в техникум на повара идти. А у Таты никогда к этому способностей не было. В семнадцать лет только и могла, что макароны сварить да глазунью пожарить. Какой из нее повар? Она мне сама говорила: «Мам, ну что это за работа? Там у плиты стоишь, домой придешь – и опять готовить? Нет уж». Только Настя настаивала, что хочет вместе с Татой учиться. Вот Татка ей и сказала, что пойдет на повара, а сама на психолога пошла. Да только так и не довелось поучиться.
– Точно, они же дружили с Настей! Я и забыла уже. И что, Наташа ей так и не сказала, что не хочет быть поваром?
– Сказала. Как раз в день своей смерти. Ох и разругались они тогда. Я еще подумала: тоже мне, лучшая подруга, совсем в ней нет уважения к людям! Для Насти только ее дела, ее интересы, ее потребности существовали. А остальные должны были подстраиваться. Если Настя сказала, что Тата с ней идет учиться, то Тата должна идти. Вот и поскандалили…
Девчонки в тот день на танцы в город собирались, в клуб какой-то. Но в итоге Настя домой пошла, а Тата нарядилась и одна поехала. Я иной раз, грешным делом, думаю, а не прокляла ли ее Настька? Прости господи! Но все в деревне знают, что мать ее колдовала и что тетка ее колдует. Хоть нехорошо на людей наговаривать, но мысли… мысли-то разные в голове вертятся, не остановить.
Тетя Люба принялась нервно протирать чистый стол тряпочкой. Ленка не стала рассказывать ей о том, что случилось с дедом Макаром. Она обещала сходить на могилу Наташи и при случае поставить за нее свечку в храме, а потом позвонила Володе.
После рассказа мамы умершей одноклассницы в голову Ленки закрались страшные подозрения. Но чтобы все выяснить наверняка, она хотела кое о чем договориться с Володей.
Вечером он приехал на заправку.
– Давай рассказывай.
– Помнишь, мы с тобой и с участковым ночью к Строгановым на участок ходили? Там еще Аглая Собакина заклинания в огороде читала.
– Помню, конечно. Как такое забудешь? Ух и страшная бабка! Так я и не понял, что она там делала-то?
– Я сначала тоже не поняла, а потом… Слышал, какие слова дети говорят, когда в ладушки играют?
– «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…» Да кто ж этого не знает! Кажется, она то же самое там нашептывала. Совсем с ума сошла.
– Не сошла. Тебя никогда не удивляло, что в детском стишке речь про кашку и бражку?
– Ну я как-то вообще об этом не думал. Стишок и стишок, кашка и бражка отлично рифмуются.
– А ты подумай теперь. Кашка и бражка – это то, чем покойников испокон веков поминали. А стишок этот – пересказ старого обряда. Раньше в этих краях народ жил. Когда у них кто-то умирал, делали глиняный слепок с его руки. И если надо было с покойником связаться, ставишь свою руку в его руку и поминаешь человека. Вот тебе и «ладушки».
– Ого!
И Ленка тихо-тихо запела на протяжный мотив:
– Ладушки, ладушки,
Где были? – У бабушки.
Что ели? – Кашку.
Что пили? – Бражку.
У Володи по спине побежали мурашки.
– Все, остановись! А то мне уже кажется, что сейчас моя бабушка-покойница явится.
Ленка усмехнулась.
– Допустим, про стишок я понял. То есть Аглая в огороде связывалась с кем-то из духов своей семьи? Ты об этом мне хотела рассказать?
– Да, но тут вопрос не в том, с кем именно связывалась Аглая с помощью старого ритуала. Вопрос – зачем? И вот что я думаю. Настя, у которой чета Собакиных гостила, – ведьмина дочь. У них вообще это по крови передается – от матери к дочери. Только вот ведьмам все равно учиться приходится, чтобы колдовать. А мать Насти мертва. И я думаю, что Аглая приезжала именно для того, чтобы учить Настю вместо родной матери. И с помощью ритуала старая ведьма звала кого-то из рода ей в помощь.
– Так, а дед Макар тут при чем?
Вспомнив его, Володя непроизвольно заулыбался.
– Понимаешь, Строгановы всегда любили покойников себе на службу ставить, чтобы они всю работу за них выполняли – и за домом следить, и в огороде работать. А Наташа Кошкина, которая в деда вселилась, – бывшая Настина подруга. Я думаю, что она решила ее призвать и на службу себе поставить, но что-то пошло не так. Впрочем, как душа Наташки оказалась привязанной к деду Макару, пока не понимаю.
– Вот это да! Что, серьезно? Можно покойника заставить на себя работать? Н-да, не тем я делом занимаюсь, – попытался сострить Володя.
– Это не смешно, – отрезала Ленка.
– Прости, но с тобой как пообщаешься, так не знаешь, то ли сон все это, то ли реальность.
– Я поняла. Не веришь – до свидания! Дверь там! – Она показала ему на выход с заправки.
– Стой, стой! Товарищ начальник, не обижайся. Но ты сама подумай: двадцать первый век на дворе, искусственный интеллект, интернет, космические корабли, а ты мне про живых мертвецов рассказываешь. Это ты выросла в деревне. А мне, думаешь, легко перестроиться? Но я ведь с тобой, я тебе верю. – Он поймал ее руку и притянул к себе, как бы невзначай обняв за талию. – Лена… Елена Прекрасная… Я тебе верю. Говори, что делать.
– Хорошо. – Лена убрала его руки и сделала вид, что ей надо что-то проверить за кассой.
– Я хочу с Настей Строгановой поговорить. Но боюсь. Я-то нормальный человек, колдовать не умею.
Володя хитро улыбнулся.
– Я не ведьма! – сверкнула глазами в его сторону Ленка.
– Да понял я, понял! – поднял руки Володя, словно сдавался ей в плен.
– Короче, завтра пойду к Строгановой. Ты со мной. А сейчас поезжай домой!
– Слушаюсь, товарищ начальник!
После разговора с Ленкой баба Валя заперла Макара в пристройке к дому. Это была «мужская берлога», которую дед построил и обставил еще лет десять назад, когда был помоложе и посильнее.
У одной стены на широких стеллажах хранились рабочие инструменты, стопки старых газет и журналов. В противоположном углу стояли старый, пропахший машинным маслом диван, советский стол-книжка и торшер. Для редких гостей – табуретка.
Жена выдала Макару кастрюлю свежих щей, хлеб в салфетке, ведро в качестве унитаза и велела сидеть тихо, пока Ленка не придумает, как выгнать из него дух умершей девушки.
Баба Валя знала Ленку сызмальства. А с прабабкой Ленкиной даже дружила. Так что Валя верила каждому слову девушки.
Макар большую часть дня не замечал в себе присутствие кого-либо чужеродного и просто читал старую прессу, ел или спал. Наташка просыпалась в нем к вечеру.
Дух девушки явно не понимал, где находится и что произошло. Она стучалась в дверь, кричала стариковским голосом, чтобы ее выпустили. А баба Валя тихонько плакала, слушая, как ее дед и девушка в нем мечутся по пристройке.
Что может быть ужаснее, чем проснуться от смертельного сна и оказаться запертой в клетке? В чужом теле… в чужом доме, среди чужих людей…
– Бедная девочка, бедная девочка, – шептала баба Валя и молилась, чтобы Ленка поскорее нашла способ упокоить душу Наташи Кошкиной.
Отоспавшись после ночной смены на заправке, Лена заглянула к соседям.
– Как он, баб Валь? – спросила она, войдя в дом.
– Ой, днем-то все ничего. А вечером плохо. Ты уж разберись побыстрее, переживаю я сильно. – Баба Валя мялась на пороге.
– Я пытаюсь. Потому и заглянула к вам. Хочу понять, где же Наташина душа к нему прицепилась. Не ходил дед Макар на кладбище в последние дни?
– Как не ходить, ходил. У нас же невестка забеременеть не может. Ей батюшка в церкви сказал усердно молиться, и чтобы обязательно всех родственников умерших помянули. Как она мне про это рассказала, так я и послала деда на могилках наших семейных прибраться. Он и ходил. Как раз перед тем, как… как это все с ним приключилось.
Ленка даже по памяти легко могла бы рассказать, где чьи родственники лежат на деревенском кладбище и какие у них стоят памятники. И все-таки она решила сходить туда и проверить свои догадки.
Родители деда Макара были похоронены довольно далеко от могилки Кошкиной. Родители бабы Вали и того дальше. Но ведь если дух Наташи вселился в деда именно там, на кладбище, старик должен был быть где-то неподалеку от захоронения девушки.