Внезапно голос его стал глухим:
— Ответь... только по совести, ты любила Илью? Почему сошлась... По совести.
— Я очень прошу тебя, Леня, не надо, — поспешно сказала она и опять беспокойно глянула на часики. — Там очень сложно.
Он даже немного опешил: такая строгость прозвучала в ее голосе. Не хочет с ним делиться? Или уж так больно вспоминать?
— Там слишком сложно, — повторила Отморская. — Долго объяснять. Скажу только: по-настоящему Илью я никогда не любила.
Ему достаточно было и этих немногих слов, особенно непримиримости тона. Леонид просиял:
— Я так и думал.
Он вдруг остановился, взял Аллу за руку. Вот они, ее глаза, губы, плечи — сколько раз он их видел во сне. Сердце его колотилось. Леонид понял, что подошел к пропасти. Собственное великодушие умилило его. После всего что он вытерпел от Аллы, он все же решил предложить ей зарегистрироваться.
— Я тебя, Леня, тоже сразу заметила. — Она стиснула его руку своей сильной и нежной рукой. — Ты интересный... и очень хороший парень.
— Вот и давай... жить вместе. Помнишь, я тебе еще пол-года назад на Чистых прудах говорил?
Оба не заметили, что и они, как три остальные парочки, стоят у стены, обособленно от других. Алла у самого окна, он — словно отрезая ей выход.
— Очень хорошо помню. А ты забыл, что я тебе тогда ответила? Могу повторить: ты еще совсем мальчик, Леня, — ее голос сейчас был голосом опытной женщины. — Хоть ты и прошел очень тяжелую жизнь, много испытал, но во многом остался наивным и... немножко взбалмошным. Поверь мне: на твоем пути встретится много прекрасных девушек, и тогда ты полюбишь по-настоящему...
Зачем она еще тянет? Теперь ведь между ними никто не стоит. Никогда баба не скажет сразу «да». Как они с Аллочкой будут счастливы!
— Я уже полюбил, — упрямо перебил он. — Давай забудем все прошлое и начнем новую жизнь. Первые годы нам придется туговато, а там снимем комнату под Москвой, это недорого, многие так делают. На занятия будем ездить дачным поездом.
Она засмеялась каким-то горловым, переливчатым смехом, покачала головой:
— Глупенький! Все это одни мечты. Так, в беготне по дачным вагонам, в добывании копейки у нас пройдут лучшие годы. Я верю тебе, дорогой Леня, но я артистка и должна идти своим путем. Добиваться надо, пока молодая, иначе синяя птица пролетит мимо рук и ее не поймаешь.
— Разве мы старики? Вдвоем горы свернем.
— Нет, милый. Ты совсем не знаешь закулисной жизни. От души желаю тебе стать художником или... «немцем». Но вместе нам не суждено быть. Я тебе еще не сказала главного: скоро я уезжаю из Москвы. Я подписала договор на съемку. Правда, не на первую роль... довольно эпизодическую, но можно и маленькую роль сыграть так, что тебя заметят, пригласят в примы. Это уже дорога в кино. Съемка будет в Крыму, в Ялте, всю весну.
Пол вдруг уперся в потолок, потолок надавил на голову Леонида, он оцепенел.
Внезапно Алла прижалась к нему всем телом, — коленями, грудью, словно облепила, и крепко-крепко поцеловала в губы, как в тот далекий прошлогодний август в подворотне особнячка.
— Ты мне тоже... очень и очень. Поверь, иначе нельзя.
Она гладила его волосы, терлась щекой о его щеку. Ошеломленный Леонид увидел, что глаза Аллы закрыты, почувствовал мельчайшую дрожь ее ослабевшего тела. Не слеза ли у нее покатилась по щеке? Он обхватил ее за плечи, хотел обнять — и не успел. Алла оттолкнула его и убежала назад по коридору.
Голова у Леонида вдруг закружилась, неверной рукой он вынул папиросу, размял, сунул обратно в пачку. Подошел к окну, долго смотрел, ничего не видя.
«Не пойму. Все-таки любит? Найду и не отпущу. Или я не парень? Не отпущу! Хватай синюю птицу! Сейчас или никогда».
Почти бегом вернулся Леонид в комнату, где шел свадебный пир. Здесь было душно, чадно от табачного дыма: казалось, плоский щиток абажура отбивает атаки сизо-голубых волн, не давая им сомкнуться вокруг лампочки. Красные, лоснящиеся от веселья молодожены и гости вполголоса пели «одесскую»; Рожнов дирижировал грязной вилкой.
Его жена, курьерша с финотдела,
Сегодня разоделась в пух и прах!
Фату мешковую надела
И деревяшки на ногах!
— Где был, Ленька? — подошел к нему Шатков. Белокурые волосы его были взлохмачены, на редкие светлые брови стекал пот, здоровый глаз глядел счастливо, блаженно, хмельно. — Присоединяйся к нашему хору, только не дери глотку. Дежурный приходил, грозился разогнать. Кого ищешь?
— Да тут Муся...
— Брось. Алку? Только что ушли.
— Ушли? Совсем?
— По второму заходу начал? — Губы Шаткова насмешливо искривились. Чувствовалось: ему хочется что-то сказать. Он только махнул рукой, но тут же ухватил повернувшегося к двери Осокина за полу пиджака. — Зря, Ленька. За кукушкой гонишься, а тебе голубку надо.
Дальше Осокин уже не стал слушать. Выскочив из комнаты, он. сбежал вниз по ступенькам в соседнее крыло, где жили студентки рабфака искусств. В комнате давно спали, и сердитый девичий голос на стук ответил из-за двери, что Муся с подругой действительно были, но минут пять назад ушли.
Как был раздетый, без шапки, Леонид бросился по лестнице во двор и еще перед воротами на Стромынку услышал отправной звонок трамвая, скрежет по рельсам мерзлых колес. Какая-то девушка в накинутом на плечи пальто попалась ему навстречу. Леонид кинулся вправо — и она метнулась вправо; он влево и она влево. Затем столкнулись. Девушка чуть не упала, и лишь тут Леонид сообразил, что это возвращалась Муся Елина. Муся что-то крикнула ему вслед.
—... жиссер... опоз... — разобрал Леонид и выскочил на улицу.
От остановки к Яузскому мосту отошел трамвай и, набирая ход, сыпал из-под дуги зеленые искры. Где же Аллочка? Леонид воспаленно оглядел широкую, полутемную улицу. Уехала?.. «Опоздал» — это крикнула Муська? И вдруг на той стороне, у глухого забора Сокольнического парка с черными, смутно различимыми соснами, под самым фонарем увидел знакомую фигурку в шапочке, пальто. Она с улыбкой подняла руку в расшитой варежке, ступила два шажка ему навстречу.
Леонид чуть не вскрикнул от радости, рванулся через улицу — и словно запнулся о трамвайные рельсы. К фонарю с мягким шорохом подкатила легковая автомашина, остановилась прямо перед Аллой Отморской. Открылась дверца, согнувшись, на тротуар вышел мужчина в шляпе. Так же томно и приветливо улыбнувшись, Алла подала ему руку. Мужчина отогнул ей рукавичку, поцеловал в запястье.
Все в нем было крупно: рост, длинное бритое лицо с бачками, лакированные туфли, тускло блеснувшие в свете фонаря. Мужчина взял Отморскую под локоть, усадил, влез сам. Мягко стукнула дверца, и автомашина, зарычав мотором, резко снялась с места, лишь легкая снежная пыльца схватилась за ней вслед.
Леонид так и остался стоять на рельсах.
Резкий лязг, брань вывели его из столбняка. Оказывается, перед ним, совсем впритык, остановился трамвай, спускавшийся с Каланчовки от вокзалов, и усач-вожатый яростно звонил над самым его ухом.
—... разинул квашню! — орал он. — Из-за таких под суд...
Тупо оглянувшись, Леонид медленно перешагнул через рельс, побрел вниз, к закованной во льды Яузе.
Все ясно. Муська крикнула «режиссер»: это слово теперь Леонид отчетливо восстановил в памяти. Наверно, Аллу встретил тот самый режиссер киностудии, с которым она едет на съемки в Крым. Какие у них будут отношения? Да разве и сейчас не видно? Прикатил на машине, целует ручку. Будут в Ялте жить в одной гостинице, вместе репетировать.
А там скоро начнется купальный сезон, вылазки на пляж. Какой этот мужик модный, самоуверенным, — такие крупно хапают. Наверно, тоже, как и Курзенков, наобещал златые горы. Ему вдруг вспомнилась одна из фраз Аллы: «Илья сказал в искусстве без покровителя нельзя». Зачем он, Ленька, сейчас за ней побежал? Разве Алла не все ему выложила? Его поцелуи не заставят ее отказаться от поставленной в жизни цели, сойти с намеченной дорожки.
«За кукушкой гонишься, а тебе голубку надо».
Леонид вышел на зады Сокольнического парка. Под ногами мягко похрустывал заледеневший мартовский снежок. В тусклой тьме, заваленная осевшими снегами, покоилась Яуза. Леонид почувствовал, что озяб. Весь месяц дни держались солнечные, с густыми, вишневыми закатами, ночью ж мороз закручивал слюдяные сосули по карнизам крыш. Леонид еще постоял на безмолвной, затоптанной набережной, совсем продрог и повернул назад, к общежитию.
Его перегнал трамвай, шедший от моста, с Преображенки, к вокзалам. Вот он остановился возле их ворот, высадил пассажиров, забрал новых. Кого он увез? Мало ли кого: в корпусах живут тысячи студентов. Все же Леонид остановился, провожая затуманенным взглядом уплывавшие огоньки, словно еще раз переживая отъезд той, которая, вопреки разуму, увезла с собой его сердце.
— Опять раздетый? — услышал он нежный девичий голос. — Я все вижу вас в одном пиджаке.
Возле него стояла небольшая темная фигура. Леонид не мог разглядеть лица. Знакомая? Впрочем, какое ему дело? И тут же узнал: Вика Сенцова! Откуда она взялась? Только ей и мог сейчас ответить Леонид, лишь с ней ему не противно было перекинуться словом.
— Так поздно? — спросил он. — Какими путями?
— Живу здесь. Вы тоже?
Они уже миновали ворота и по двору шли к корпусам.
— Вы же, Вика... снимали комнату?
— Снимали. Брата направили в Западную Сибирь он метеоролог. Я и перебралась на Стромынку.
— Брата? — Леонид остановился. Его вдруг поразил ее ответ. — Брата? А... муж?
— Какой муж?
Свет фонаря мягко освещал ее неяркие щеки с озябшим носиком, темно-золотистые брови, прядь волос над ухом. Вика тоже остановилась, смотрела на него с удивлением, лицо у нее при этом стало озабоченное. Вдруг она прикрыла рот варежкой, глаза блеснули затаенным смехом.
— А вы думали, что я замужем?
«Значит, в Нескучном она пошутила? — подумал Леонид и мысленно повторил ее тогдашние слова: — «Три года, три месяца и три дня». Конечно! Мухамед я нечесаный, дурак из психиатрички! Не мог догадаться!»