«Неожиданные поступки следует ожидать от тех, от кого ты их меньше всего ждешь», – подумал Шумилин, еще раз перечитывая донесение, полученное из США. Работающая там группа разведчиков во главе с Германом Никольским установила контакт с племянником Наполеона Бонапарта мистером Жеромом Бонапартом.
Правда, фамилию Бонапарт сын младшего брата французского императора, тоже Жерома Бонапарта, несостоявшегося короля Вестфалии, носил лишь за пределами Франции. После брака с миллионершей из Балтимора Элизабет Паттерсон их сын, Жером-младший, был лишен права носить фамилию Бонапарт. Что, впрочем, не особо его огорчало. Родственник великого корсиканца успел окончить Гарвардский университет и получить диплом юриста. Но по профессии он не работал, а с головой ушел в политику. Причем его интересы лежали не только в Новом Свете.
Еще до рождения сына отец Джерома-младшего оставил семью и женился на принцессе Екатерине, дочери вюртембергского короля Фридриха I. Вместе со своим неугомонным братцем Жером-старший поучаствовал во всех войнах, которые в то время вела Франция. В России русские солдаты дали ему шутливое прозвище «король Ерёма». После Ста дней Наполеона он вынужден был покинуть Францию и жил в Австрии, Италии и Бельгии.
Именно там с ним и другими родственниками и встретился Джером-младший, совершивший длительный вояж по Европе. О чем шел разговор между членами большого корсиканского семейства, доподлинно неизвестно. Но в 1839 году Джером-младший под фамилией Паттерсон посетил Францию. Минуло не так уж много лет, чтобы французы позабыли славные времена правления Наполеона Бонапарта.
На фоне блистательного полководца и правителя нынешний король Луи-Филипп выглядел довольно бледно. Роялисты не могли простить отца Луи-Филиппа, герцога Орлеанского, во время Республики отказавшегося от своего титула и взявшего фамилию Эгалите («равенство»), за его либеральные взгляды и за то, что он проголосовал в Конвенте за смертный приговор для своего родственника короля Людовика XVI.
Сам же Луи-Филипп после Реставрации сумел помириться с Бурбонами и вернулся во Францию, где ему вернули конфискованные во времена Республики громадные имения его отца. Правда, сын «гражданина Эгалите» был себе на уме. Он сумел сколотить кружок единомышленников, в основном из числа банкиров и богатых предпринимателей, и в 1830 году совершил государственный переворот. Все это сопровождалось кровопролитием, за что Луи-Филипп позднее получил прозвище «Король баррикад».
Спихнув с престола своего родственника Карла X и отстранив от власти внука короля герцога Бордоского, Луи-Филипп в августе 1830 года сам стал монархом. Правил он под лозунгом «Enrichissez-vous!». (Обогащайтесь!) Однако сколотить состояние могли далеко не все. В стране во время правления Луи-Филиппа зрело недовольство. Были и открытые выступления против нового монарха, как, например, волнения рабочих в Лионе в 1831-м и особенно июньское восстание 1832 года, воспетое Виктором Гюго в «Отверженных», когда на улицы Парижа вышли более ста тысяч человек. Этот мятеж был достаточно быстро подавлен, и это привело лишь к закручиванию гаек, но недовольства в народе от этого меньше не стало.
Людей раздражала страшная коррупция. Дорвавшиеся до власти буржуа набивали карманы, везде царило взяточничество и кумовство. Пытаясь поднять свой престиж, Луи-Филипп инициировал перенос останков Наполеона Бонапарта с острова Святой Елены в Париж. Это произошло в декабре 1840 года. Но возвращение к идеалам бонапартизма не сняло социальное напряжение. Поэтому Луи-Филипп поддерживал спокойствие в королевстве репрессиями и усилением полицейского сыска. Отношение же французов к своему королю хорошо видно на карикатуре Оноре Домье, изображающей Луи-Филиппа, медленно превращающегося в перезрелую грушу.
Кстати, воцарение Луи-Филиппа напрочь испортило отношения между ним и российским императором Николаем I. А ведь они были до этого друзьями, что называется, не разлей вода. В 1815 году великий князь Николай Павлович прибыл во Францию, где остановился у герцога Орлеанского Луи-Филиппа. Николай был очарован добротой, умом, манерами и изяществом герцога.
Вернувшись в Россию, Николай вел активную переписку с Луи-Филиппом. И тот факт, что герцог Орлеанский после Июльской революции вдруг стал королем Франции, император Николай воспринял это как личное предательство, полагая, что его друг перешел, по его мнению, на темную сторону революции и либерализма.
Русский царь возненавидел Луи-Филиппа, самозваного «короля-гражданина». Русская внешняя политика, начиная с 1830 года, стала во многом антифранцузской. Николай ненавидел Луи-Филиппа до такой степени, что отказывался использовать его имя, называя его просто «узурпатором».
В донесении, полученном Шумилиным из Нового Света, сообщалось о планах Жерома Бонапарта-младшего занять престол своего дяди. Конечно, с его возможностями и силами в данный момент это было невозможно. А если ему в этом помочь?
Александр задумался. Один из самых активных претендентов на французский трон, несостоявшийся император Луи-Наполеон III был мертв. Прочие потомки Бонапарта особого рвения к власти не испытывают. Выгодна или не выгодна России смена монарха во Франции? Ведь она рано или поздно все равно произойдет. И вместо короля всеми делами в стране будут вертеть жалкие марионетки французских банкиров, которые не испытывают никакой симпатии к России. Взять хотя бы тех же Ротшильдов…
Шумилин еще раз перечитал донесение и решительно протянул руку к рации. В случае необходимости он по договоренности с Николаем пользовался этим видом связи. Дождавшись ответа императора, Александр попросил царя принять его по одному весьма деликатному делу.
Разговор Шумилина и Николая I закончился неожиданно. Внимательно выслушав Александра и полистав переданные ему документы, император хмыкнул, задумался, а потом произнес:
– Александр Павлович, мне кажется, что вам стоит переговорить обо всем, что здесь изложено, с действительным статским советником[19] Адамом Сагтынским. Вы, наверное, в вашем будущем немало о нем наслышаны.
Шумилин вынужден был признаться, что о чиновнике для особых поручений Сагтынском, который фактически возглавлял зарубежную резидентуру русской военной разведки, даже в XXI веке было известно немногое. Этот поляк, несмотря на то что являлся шляхтичем по происхождению и католиком по вероисповеданию, усердно служил России и сумел, особо не выпячивая свою личность, добиться немалых успехов. Его высоко ценил граф Бенкендорф, который, если признаться честно, к полякам относился настороженно.
С людьми из будущего Сагтынский практически не имел прямых контактов. Дело в том, что император опасался, что среди действующих агентов Адама Александровича могут оказаться те, кто работал не только на Россию. Поэтому все общие вопросы с зарубежной разведкой Шумилин со товарищи старались решать через Александра Христофоровича Бенкендорфа или майора Соколова.
Так было, к примеру, во время «охоты за красным зверем» – Дэвидом Урквартом. Охота оказалась успешной, «Лохнесское чудовище» – так орлы полковника Щукина окрестили Уркварта потому, что клан, к которому он принадлежал, находился на берегу знаменитого озера Лох-Несс – было отловлено и отправлено в XXI век для дальнейшей работы с ним.
А сейчас император желал, чтобы мы совместно с Адамом Сагтынским воспользовались имеющимися у него каналами влияния на политическую обстановку во Франции. Из чего можно было сделать вывод – Николай принял окончательное решение покончить с «королем баррикад» Луи-Филиппом, который превратил страну в клоаку. Сюда сползались русофобы всех мастей – от участников польского мятежа 1831 года до отечественных бунтарей, вольготно чувствовавших себя в парижских отелях. Благо деньги на комфортное проживание поступали и из Британии.
Именно Сагтынский нашел агента, который взял на себя нелегкую работу по продвижению русского влияния во Франции. Им стал Яков Николаевич Толстой, отставной гвардии штабс-капитан, в прошлом – старший адъютант Главного штаба. Действительно, кто бы мог подумать о том, что российским агентом окажется бывший член «Союза благоденствия», который после выступления декабристов на Сенатской площади был привлечен к следствию, но из страха перед наказанием отказался возвращаться на родину из Франции. Обосновавшись в Париже – главном очаге антирусских настроений в Европе, – эмигрант поневоле оказался в весьма стесненных материальных обстоятельствах. Оценив создавшуюся ситуацию, Толстой решил стать, как потом метко выразился Петр Вяземский, «генеральным консулом по русской литературе во Франции». Он вел литературную колонку в одной из парижских газет, переводил на французский язык новые стихотворения и прозу Пушкина, открывал для местного читателя Грибоедова, Крылова, Бестужева-Марлинского.
Старания Якова Толстого заметили в России. В конце 1836 года в поданной на имя государя записке он изложил плод своих многолетних раздумий – план его заграничной деятельности на пользу России. В частности, он предлагал во Франции создать некое секретное российское пресс-бюро. Среди задач которого, например, подкуп наиболее влиятельных французских журналистов, а также учреждение в Париже на подставное лицо издания, которое служило бы негласным рупором российской политики в регионе. Для этого, по его расчетам, требовалось 50 тысяч франков или 12 500 рублей.
Александр Христофорович Бенкендорф убедил императора простить «грехи молодости» несостоявшегося декабриста и пригласить его в Россию. Там его и завербовал Сагтынский. Толстой стал числиться «корреспондентом» в Министерстве народного просвещения, но в то же время чины и содержание он получал от III отделения Его Императорского Величества канцелярии.
Яков Толстой неплохо поработал в Париже – ему удалось привлечь к сотрудничеству редактора влиятельной газеты «Пресс» Эмиля де Жирардина, причем без банальной вербовки или подкупа. Был найден нестандартный ход: французу обещали беспрепятственное распространение газеты в России в обмен на сущий пустяк – поддержать информационную кампанию России против польских эмигрантов, окопавшихся во Франции после подавления восстания 1830–1831 годов.