– Правда, – с улыбкой произнес Шумилин, – ваш самовольный поступок вызвал гнев канцлера Нессельроде, который потребовал от императора Николая Павловича строго наказать вас.
– И как меня тогда наказали? – поинтересовался Невельской. – Я знаю, что государь в гневе бывает очень крут.
– Особый комитет под председательством графа Нессельроде, собранный для того, чтобы осудить ваш поступок, принял решение просить императора разжаловать вас в матросы. Николай Павлович, внимательно перечитав доклад Особого комитета и выслушав вашего покровителя Николая Николаевича Муравьева, назвал ваш поступок «молодецким, благородным и патриотическим» и наградил вас орденом Святого Владимира четвертой степени. А на доклад Особого комитета наложил резолюцию: «Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен».
Невельской и Шумилин рассмеялись.
– Только канцлер Нессельроде уже в отставке, и государь отправляет вас, Геннадий Иванович, в устье Амура, дабы вся эта огромная река стала транспортной артерией Государства Российского. Ведь в отличие от прочих рек, Амур судоходен по всей своей длине. Навигация прерывается лишь зимой, когда река покрывается льдом. Вы можете представить – сколько людей и грузов за одну навигацию можно перевезти по Амуру?
– Да, Александр Павлович, – Невельской задумчиво пригладил свои пышные усы, – но, помимо географических и навигационных сложностей, существуют еще и чисто политические моменты. Ведь наши соседи на Амуре – китайцы – могут воспрепятствовать нашей экспансии в здешних краях. Я знаю, что государь категорически против ведения колониальных войн на окраинах нашей державы.
– Китайцам сейчас не до нас, – ответил Шумилин. – Англичане блокировали южные порты империи Цин. Джентльмены с берегов Туманного Альбиона требуют, чтобы власти Поднебесной отменили запрет на торговлю опиумом, а также компенсировали убытки английским купцам, чье зелье было конфисковано и уничтожено в Гуанчжоу. В итоге британцам удастся заставить китайцев подписать унизительный для Поднебесной договор, согласно которому будет выплачена контрибуция в размере пятнадцати миллионов лян серебром[22]. Кроме того, англичанам передадут остров Гонконг и откроют все китайские порты для беспрепятственной торговли опиумом.
– Да, империи Цин не позавидуешь, – вздохнул Невельской. – Надеюсь, что мы не станем так жестоко поступать с китайцами. Хоть мы и пришлые в тех краях…
– А вот и нет, – возразил Шумилин. – Русские обосновались на Амуре еще двести лет назад. Казаки атамана Ерофея Хабарова заняли укрепленное селеньице даурского князя Албазы на Амуре. Здесь был срублен острог и учреждено воеводство. Маньчжуры, которые к тому времени завоевали почти весь Китай, решили изгнать русских с Амура. Албазин пережил две осады. Стрельцы и казаки героически защищали свой город. Они выдержали все штурмы врага, нанеся ему огромные потери – восьмитысячная маньчжурская армия потеряла под стенами Албазина две с половиной тысячи человек. Правда, и защитники Албазина тоже несли немалые потери – в основном от цинги. «Албазинское сидение» закончилось в 1689 году, когда был подписан Нерчинский договор, согласно которому уцелевшие стрельцы и казаки, взяв имущество, пушки и церковную утварь, покинули Албазин, предварительно разрушив укрепления и дома. Так русские потеряли Амур. А теперь настало время снова вернуться в места, где когда-то звучала русская речь.
– Понятно… – задумчиво произнес Невельской. – Спасибо, Александр Павлович, что вы напомнили мне о славных деяниях наших предков. Надеюсь, что мы, их потомки, не посрамим память наших прадедов…
– Ну, здравствуй, друг! – сказал Орлиный Коготь, прижав руки к сердцу.
Совсем еще недавно они сидели вместе в инупи – точнее, Таояте Дута в своей, Орлиный Коготь в своей – и разговаривали каждый на своем языке, и друг друга понимали без переводчика. Сейчас же таковой понадобился, а где найдешь человека, который знал бы и язык помо и язык дакота? К счастью, оказалось, что Ангпету уже достаточно хорошо освоила русский язык. И она могла объясниться и с Таояте Дутой, и с Орлиным Когтем.
Вот только Таояте Дута захотел пообщаться с вождем помо без белых – а Ангпету, удочеренная белым человеком, для него все равно была почти белой. Но сначала, как положено, он наблюдал, как на лежащую на земле полосу ткани – у дакота скатертью послужила бы выделанная шкура бизона – начали ставить разнообразную еду – ту самую оленину с желудями, какие-то травы, жаренную на палочках рыбу из огромного озера со стороны заката, вода в котором оказалась соленой… Что-то было вкусно, что-то непривычно, особенно желуди.
После трапезы Таояте Дута посмотрел внимательно на вождя помо. Орлиный Коготь кивнул и сказал что-то Ангпету – наверное, по-русски, – и та, кивнув, удалилась. А вскоре к двум вождям присоединился мальчик лет четырнадцати. На лице и руках у него были шрамы от ожогов, левое ухо отсутствовало. Но держался он с достоинством.
– Здравствуй, вождь, – сказал он Таояте Дуте. – Я помо, но не так плохо говорю по-английски. Меня захватили американские старатели, и я провел у них в рабстве почти год.
– А откуда у тебя все эти… раны? – спросил вождь дакота.
– Ожоги за то, что я слишком медленно нес им еду, недолил виски в стакан или просто потому, что у одного из них было плохое настроение. А ухо мне отрезали, когда я попытался бежать.
– Но потом у тебя это получилось?
– Нет, меня освободили русские. А теперь я учусь в русской школе и хочу стать священником, как отец Митрофан.
– А отец Митрофан, он кто? Бледнолицый?
– Нет, он с далеких островов, которые лежат в полуночных краях. Как он рассказывает, море там еще более студеное, чем у нас, зимой лежит снег, а солнце в это время даже не появляется над горизонтом. Зато темное небо нередко окрашивается в яркие цвета – то в красный, то в зеленый… Раньше считалось, что это огненные духи устраивают пляску на небе. В те края приходил русский монах по имени Гермоген, и множество алеутов – так называется тот народ – перешли в русскую веру. Отец Митрофан учился у него тому, что принес людям их главный бог, которого они называют Иисусом. Он учил, что все люди братья, и не должны творить зло другим. Отец Митрофан прибыл в наши края и стал сначала диаконом – так называется помощник священника, – а теперь и главным в нашем храме.
– А на каком языке учат в вашей школе? – спросил его Таояте Дута.
– На помо. Русские специально придумали для нас буквы, написали книги, в которых рассказывается об огромном мире, который нас окружает, и о людях, живущих в нем. Но и, конечно, мы все учим русский язык, а также немного испанский и английский. Кроме того, нас учат математике – науке о том, как считать, истории стран, которые существуют на белом свете, литературе – рассказ о сказителях и их поучительных рассказах о людях, об их жизни и делах – это тоже в основном на русском. Ну, а кто хочет, может учить закон, по которому живут люди, верующие в Иисуса. Сначала на эти занятия ходили немногие, теперь – почти все.
Таояте Дута задумался. Его смущало то, что русские оказались слишком уж хороши. А, как известно, не бывает света без тени. И он прямо спросил у Орлиного Когтя, были ли у него недоразумения с русскими.
– Мой друг, – ответил тот. – Для некоторых непривычно, что русские не позволяют помо пить крепкие напитки вроде виски или рома, кроме как немного вина на причастие. И это хорошо – другие племена, в которых испанцы или американцы привозили алкоголь, спивались и готовы были за бутылку виски отдать всё – свое типи, все имущество, даже жен и детей. Бледнолицые могут пить намного больше, чем мы. Но это я не считаю большой бедой. Гораздо важнее то, что русские построили дома, в которых они заботятся о тех, кто заболел, а еще их врачи ходят по нашим селениям и лечат нас. Как тебе рассказал Спящая Выдра, наши дети учатся в их школах. И если мы работаем на русских, то нам платят, и платят хорошо – тут за этим следят.
– А зачем им это нужно?
– Для них любые подданные их царя – такие же люди, как и все остальные русские. И они очень не любят, когда с кем-нибудь несправедливо обращаются.
– Спасибо, брат. Тогда я вернусь к русским и объявлю им, что я с радостью приму обещанную ими помощь. И что я надеюсь когда-нибудь отплатить им за нее сполна.
Разгром был полный. Семь дощаников из десяти, на которых приказной человек Онуфрий Степанов со своими казаками двигался вверх по Амуру навстречь отряду воеводы Афанасия Пашкова, были сожжены богдойскими людьми[23]. В огне погиб и ясак – восемь десятков соболей.
А все этот треклятый Шархода – воевода богдойских людей! Дючеры[24] рассказывали, что это опытный и храбрый военачальник, успевший прославиться в сражениях с войсками Южного Мин. Именно он сумел правильно расставить свои корабли и расположить покорных ему дючерских воинов. К тому же кораблей и людей у этого Шархода было раз в пять больше. У казаков же кончался порох, и они отвечали одним выстрелом на десять выстрелов врага.
Онуфрий слишком поздно узнал, что подвластный императору Шуньчжи корейский правитель провинции Хамгён прислал две сотни пхосу[25]. Четыре года назад, во время сражения на Сунгари, эти кореянцы попортили немало крови казакам.
Утро выдалось хмурое и туманное. Богдойские корабли с ходу обрушились на русские дощаники, стоявшие на якорях посреди реки. Онуфрий понял, что неприятель сомнет казачьи суда, и велел казакам поднять якоря, приготовиться к бою и плыть вниз по течению.
Разделившись на три отряда, богдойцы пустились в погоню. Корабли их оказались более быстроходными, чем казачьи дощаники. Онуфрий, поняв, что уйти от врага без боя не получится, велел казакам поворачивать к правому берегу Амура. Там он выстроил свои корабли в оборонительную линию поперек небольшого залива – Корчеевской луки, в десяти верстах ниже устья Сунгари.