– Год сейчас на дворе 1842 от Рождества Христова, или 7350 от Сотворения мира, – ответил Сергеев. – А как ты, Онуфрий, со своими товарищами оказался в нашем времени – тайна сия велика еси.
Онуфрий все никак не мог прийти в себя.
– А нет ли во всем этом чародейства какого? – пробормотал он. – Ты, воевода, поцелуй крест. Он у меня не простой – в нем частица мощей Пантелеймона Целителя. Мне его привезли с монастыря на святой горе Афон.
Щукин встал из-за стола и приложился губами к почерневшему от времени серебряному кресту, висевшему на кожаном шнурке на груди Онуфрия.
– Видишь, ничего со мной не случилось – ни рога, ни хвост не выросли, – усмехнулся Олег.
– Значит, все, что ты сказал мне – чистая правда! – ахнул Онуфрий. – Как же нам жить-то?
– Правда, Онуфрий, чистая правда, – ответил Щукин. – А как жить дальше – можешь спросить у самого государя Николая Павловича. Я могу взять тебя с собой в Петербург. Только, чур, ничему не удивляйся, а если захочешь чего – спроси сперва у меня. Договорились?
– Договорились, – кивнул Онуфрий. – Так тому и быть. Эх, где наша не пропадала.
– Только ты, Онуфрий, товарищам своим пока ничего не рассказывай, – произнес Сергеев. – Придет время – они все узнают.
– Обещаю, – немного помявшись, произнес Онуфрий Степанов. – Только вы тут их не обижайте – они хорошо послужили царю Алексею Михайловичу. Думаю, что они еще послужат его потомкам…
Казачий десятник Фрол Сбитнев, наблюдая за жизнью людей в русской крепостице на берегу Великого моря, только диву давался. Нет, здесь было все, как и везде – правил землицей этой воевода Виктор Сергеев, а сторожевую службу несли казаки Славянского казачьего войска.
Войско это было наполовину русское, наполовину состояло из инородцев. Это для Фрола не было удивительным – в Сибири в казачьих ватагах тоже можно было увидеть людей самого разного роду-племени. Были тут и пленные литвины и ляхи, которых царь-батюшка поверстал в казаки и отправил нести государеву службу на самый край земли Русской. Были и местные крещеные инородцы, которые давали присягу государю и исправно служили ему.
Здешние казаки, однако, не были похожи на тех, привычных Фролу. Говорили они по-русски, только Фрол и его товарищи, с которыми он спасся после того, как их дощаники пожгли богдойские ратные люди, не всегда их понимал. Да и одеты они были в непривычную для Фрола одежду. Про оружие же и говорить нечего. Таких пищалей не видел раньше даже Онуфрий Кузнец, а он в них знал толк. Атаманом же казаков был здоровенный детина, звали которого Яков Бакланов. Силищи он был неимоверной – саблей своей он мог развалить человека на полтеи[29]. Правда, Фрол этого своими глазами не видел, но здешние казаки божились, что рассказы о богатырской силе их атамана – истинная правда.
Помимо казаков, местному воеводе служили здешние инородцы, коих называли индейцами. Жители крепости Росс старались их не обижать, насильно не крестили, хотя среди индейцев было немало православных. Крещеные ходили в церковь Пресвятой Троицы, находившейся в крепости, а те, кто оставался в язычестве, поклонялись своим небесным и подземным богам.
Русские учили индейских ребятишек счету и письму, а русские врачи лечили инородцев, причем они излечивали их от таких болезней, какие везде считались неизлечимыми. Инородцы же платили русским верной службой, были их глазами и ушами.
«Эх, – подумал Фрол, – если бы Ерофей Хабаров да Онуфрий Кузнец не были бы так жестоки к объясаченным ими народцам, то дючеры и дауры не стали бы помогать богдойским людям, и мы победили бы супостата в том сражении на Амур-реке. А ведь все жадность проклятая… Ну, сдали бы те соболей да лис чуть поменьше – ничего бы страшного не случилось. Только что теперь о том говорить…»
Онуфрий Степанов недавно отправился в далекий Петербург, новую столицу государства Российского. Фрол слышал о крепости Канцы на реке Неве[30] в Ингерманландии, которую в недавнюю войну со свеями захватили русские. Вот якобы на том самом месте сын государя Алексей Михайловича и построит город Санкт-Петербург. Как такое возможно-то – знать о том, что еще не произошло?
Онуфрий не стал ничего объяснять, обещав рассказать своим казакам после возвращения из этого самого Петербурга.
– Не знаю, братцы, так оно или не так, – сказал Онуфрий, – но пока я не увижу все своими глазами, в рассказы здешних людей не поверю. Так что ждите меня, смотрите побольше и слушайте. Авось вам это потом пригодится.
Фрол видел, как Онуфрий вместе с воеводой Щукиным, его дочерью и другими местными людьми шагнули в сверкающие ворота, невесть откуда появившиеся в чистом поле. Потом эти ворота исчезли вместе с людьми.
А Фрол со своим другом Семкой Вороновым, рассуждая о чуде дивном, зашагали в крепость. Там их уже ждал здешний атаман Яков Бакланов.
– Вот что, хлопцы, – сказал он, – принуждать я вас не буду, но если вы будете с моими казаками нести службу и стеречь землицу эту от тех, кто хочет прибрать ее к рукам, то я вам скажу большое спасибо. Людей у меня не так уж и много, потому мне приходится часто посылать их в дозоры на рубежи государства Российского. Наш начальник, Виктор Иванович Сергеев, дай Бог ему здоровья, делает все, чтобы укрепить эти рубежи. Многие местные знатные люди готовы перейти под руку царя нашего Николая Павловича. Ведь на их земли нападают разбойники разные, которые не щадят ни старого, ни малого. Они жгут становища индейские, творя при этом такое, что даже зверь дикий не сделает. Мы защищаем индейцев, хотя те и не православные. Пусть у них нет креста на груди, и верят они в своих языческих божков, но они все же блюдут заветы, которые дал нам Спаситель. А нападающие на них душегубы, хотя и считают себя христианами, по делам их совсем не христиане.
Тут атаман Яков Бакланов стал рассказывать о том, что творят разбойники, нападающие на союзные России племена. Фрол поначалу ему даже не поверил, но подошедший к казакам майор Скуратов подтвердил сказанное атаманом. И показал им чудесные рисунки, где они увидели убитых женщин и детей. Тела бедняг были растерзаны, словно над ними поглумились не люди, а людоеды какие.
Фрол не раздумывая дал согласие послужить России под стягом атамана Бакланова, на котором была изображена Адамова голова и написано: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь»[31]. Такое же согласие дали и его товарищи.
– Тогда, Фрол, – сказал атаман Бакланов, – пока Онуфрий в отсутствии, ты будешь за старшего. Завтра приходите ко мне в канцелярию, я поближе познакомлюсь с каждым и решу, на что каждый из вас годен и где и как вам нести службу. Заодно я расскажу о делах, которые здесь творятся. Супротивник у нас серьезный – не маньчжуры и не дючеры, а люди белые, хорошо вооруженные и умеющие с оружием обращаться. Только мы должны научиться воевать лучше их. Для этого у нас есть наставники, которые могут творить настоящие чудеса.
– А они православные? – спросил Семка Воронов. – Я гляжу, что многие из них, проходя мимо церкви, ни шапку не сымают, ни крестятся.
– Православные, православные… – успокоил Семку атаман Бакланов. – А что не крестятся, так поступают они по-божески, а мелкие прегрешения им Господь простит. Так что я жду вас завтра. И не заставляйте меня долго ждать – я этого не люблю…
С бьющимся от волнения сердцем Онуфрий Степанов ждал чудо-путешествия из крепости Росс в далекой Калифорнии в незнакомую ему новую столицу государства Российского. Полковник Щукин объяснил ему, что ничего страшного с ним не произойдет.
– Онуфрий, ты ведь уже один раз проходил через арку, за которой открывались новые времена и земли.
– Было дело, воевода, – ответил Онуфрий, – только тогда все было по-другому. Мы бежали от верной гибели, все были напуганы до смерти, за нами гнались богдойские людишки. Я и не помню, как прошел под этой самой аркой.
– Да, сегодня за нами никто не будет гнаться, а мы попадем туда, куда нам надобно. Там нас уже ждут. Возможно, что сам государь приедет нас встречать.
– Сам государь! – ахнул Онуфрий. – Быть такого не может!
– Может, голубчик, может…
Вместе с Онуфрием, полковником Щукиным и его дочерью Надеждой в чудесное путешествие отправился князец местного народца, имя которого трудно было произнести. Новые приятели Онуфрия меж собой называли его Маленьким Вороном. С ним была и девка по имени Ангпету, которая немного разумела по-русски. Девка эта знала и аглицкую речь. Онуфрий, родившийся и выросший в Мезени, знавал тамошних купцов из Англии и выучил их речь. Иначе было нельзя – промышленнику, торговавшему мягкой рухлядью, никак нельзя было обойтись без знания заморских языков. Иначе иностранцы запросто тебя обманут, купив за бесценок соболей и лис.
Из странных русских, с которыми Онуфрий познакомился в крепости, в Петербург отправился Вадим Шумилин. Как успела шепнуть ему дочь воеводы Надежда, человека этого хорошо знал царь Николай, а отец Вадима при государе был кем-то вроде ближнего боярина. Да, непростой вьюнош, хотя и держался он со всеми просто.
На полянке возле крепостной стены все остановились, попрощались и стали ждать, когда появится светящаяся арка, через которую им нужно было пройти, чтобы попасть в стольный город царя Николая.
От волнения у Онуфрия даже во рту пересохло. Князец местный и девица тоже волновались, а вот воевода, его дочь и Вадим Шумилин перебрасывались шутками и с нетерпением ждали встречи со своими друзьями.
Неожиданно посреди поляны появилась светящаяся точка, которая стала расти, превратившись вскоре в ворота, за которыми Онуфрий увидел березовую рощу и людей, одетых в нарядную одежду. Он сразу понял, что их встречают не царские слуги, а те, кто правит и рядит в государстве Российском.