Через два часа они вышли из леса на равнину, примыкавшую к этому самому «Озеру, которое говорит». Индейская деревня, судя по имевшейся у него карте, находилась чуть севернее, на полуострове между рукавами этого самого озера. Желая разузнать подробней о том, что творится в этой деревне, Шерман послал конный разъезд во главе с сержантом Мёрдоком. Разведчики были старыми вояками, и лейтенант надеялся, что они постараются точно определить – сколько индейских воинов может им противостоять.
Но разведка не задалась – сержант вернулся, потеряв одного солдата. Да и самого Мёрдока подстрелили, правда, ранение не было тяжелым – пуля по касательной задела его ляжку, и сержант с трудом держался в седле. Он потерял много крови и был бледен, как полотно. Но ему вполне хватило сил доложить о том, что с ним приключилось неподалеку от индейской деревни.
– Сэр, это были, наверное, русские казаки! – воскликнул Мёрдок. – Я много слышал об этих исчадиях ада, но сегодня впервые с ними столкнулся лицом к лицу. Сэр, все, что о них рассказывали – чистая правда. И я благодарен Всевышнему, что он дал нам возможность унести ноги и спасти свои задницы.
Мёрдок попытался слезть с коня, но раненая нога плохо сгибалась, и при каждом резком движении сержант морщился от боли.
– Брось, Сэм, – Шерман не мог поверить в то, что какие-то дикари из далекой России могли обратить в бегство его кавалеристов. – Я знаю тебя давно и уверен, что даже дюжина разъяренных семинолов не смогла бы тебя напугать. А тут какие-то «казаки»… Ты, небось, начитался пенни-газет![46] До русских владений многие тысячи миль, а ты про казаков!
– Сэр, мы ехали по лесной тропе и внимательно смотрели по сторонам. Все мои люди, да и я сам, из бывших охотников. В лесу мы могли обнаружить притаившуюся рысь. А эти русские – я уверен, сэр, что это были русские…
Мёрдок застонал и, не дожидаясь разрешения лейтенанта, с трудом опустился на землю.
– Они вынырнули, словно из-под земли. Их было четверо, каждый из них держал в руке ружье. Мы даже не успели схватиться за пистолеты. Эти чертовы казаки первыми открыли по нам огонь. Я видел, как Билл взмахнул руками и свалился с седла. Пуля обожгла мне ногу, а у Пола Ричардсона сшибло с головы шляпу. Сэр, если бы мы промедлили еще полминуты, я бы сейчас не стоял перед вами…
Шерман покачал головой. Он не мог не поверить рассказу сержанта, хотя сомневался, что это и вправду были казаки. Но ему не было известно, сколько этих непонятных людей бродит в окрестностях индейской деревни и чем они вооружены. Велев отвести Мёрдока к лекарю, лейтенант задумался. Потом он вскарабкался на высокое дерево и с помощью подзорной трубы стал обозревать стоянку краснокожих. Индейцы вели себя спокойно, словно ничего и не случилось. Пресловутых «казаков» он не заметил. Правда, один раз ему показалось, что у входа в одно из типи мелькнул человек в зеленой одежде. Но был ли это один из этих белых?
Конечно, правильнее всего было бы доложить о случившемся майору Фремонту – пусть он решает, как именно поступить в данной ситуации. Именно так поступил бы Джонстон.
Но Шерман привык все решать сам. Конечно, в Военной академии в Вест-Пойнте их учили в таком случае сначала попробовать понять, что за противник перед тобой и что от него можно ожидать. Для этого необходимо было провести рекогносцировку, на худой конец выслать парламентеров… Но это дало бы врагу возможность подготовиться к нападению на его лагерь. А это, если учесть, что нельзя точно сказать, есть ли в индейской деревне «казаки» или нет, донесение Шермана может оказаться ошибочным. По всем расчетам, их должно быть не больше десятка. Рассказ Мёрдока о «казаках» мог быть следствием его ранения. Ну а если эти белые все же присоединятся к сиу и окажут сопротивление – им же будет хуже. К тому же Джонстон наверняка не останется в стороне, и, если что, то лучше всего начать бой сразу, пока враг этого не ожидает. А потом будь что будет – или разгром неприятеля, или… А вот об этом «или» Шерман и не думал – пока что Фортуна всегда ему благоволила.
Как и ожидал Никифор Волков, американцы не стали тянуть кота за хвост и с ходу бросились в атаку. До притаившихся в засаде казаков донеслись команды на английском языке и звук сигнальной трубы. Под ударами подкованных копыт почти сотни лошадей к небу поднялся столб пыли.
Пленный на допросе показал, что в отряде Шермана было две пушки. Но ни одна из них не выстрелила – лейтенант решил, что он и без них сумеет сломить сопротивление краснокожих и ворваться в их деревню. Там он устроит расправу над дикарями, которые набрались наглости спорить с белыми.
Только с самого начала все пошло совсем не так, как планировал Шерман. Лошадь одного из всадников на полном скаку зацепила копытом тросик сигнальной ракеты. В небо с визгом взлетел огненный шар. Вслед бухнуло несколько взрывов – волковские казаки установили на пути атакующих растяжки. Ошеломленные таким «негостеприимством» индейцев американцы сломали строй, сбились в кучу-малу и подняли беспорядочную стрельбу. И по этой толпе заработали «печенеги», тщательно замаскированные и ожидавшие благоприятного момента.
Эффект стрельбы был потрясающим – кавалеристы Шермана в течение считаных минут потеряли почти половину своего личного состава. А ведь дело еще не дошло до АГС и РПГ! Они расположились на флангах атакующей кавалерии и были готовы поддержать огнем казаков.
Никифор Волков, в бинокль наблюдавший за ходом боевых действий, решил, что надо лично принять в них участие. Он взял лежавшую рядом с ним СВДэшку и начал тщательно выцеливать кого-то в толпе беспорядочно мечущихся американцев. Он заметил офицера, размахивавшего саблей и пытавшегося навести среди своих подчиненных хоть какой-то порядок. Палец Никифора медленно выжал курок. Офицер, словив пулю, завертелся юлой, а потом рухнул на землю. Да, похоже, что в этой истории Уильяму Текумзе Шерману не суждено стать генералом северян и «прославиться» изобретенной им во время Гражданской войны в США «тактикой выжженной земли».
Потеряв своего командира, американцы пришли в полное замешательство и уже не помышляли о том, чтобы продолжить атаку. Даже артиллеристы, двигавшиеся в арьергарде отряда, не попытались открыть огонь из своих пушек по индейской деревне. Они выпрягли лошадей, вскочили на них и пустились наутек, бросив на произвол судьбы орудия и зарядные ящики.
«Далеко не уйдут», – подумал Никифор.
В тылу американцев была устроена засада, которая должна была встретить отступающих и окончательно покончить с отрядом Шермана.
Вскоре на опушке леса раздались выстрелы и загремели разрывы гранат. Никифор послал туда всего четверых казаков, усиленных двумя десятками индейских воинов во главе с Таояте Дутой. Индейский вождь взял с собой лучших стрелков. Никифор не сомневался в том, что каждый их выстрел попадет в цель. К тому же американцы были полностью деморализованы и уже не помышляли о каком-либо сопротивлении…
Через час, сидя на поляне, заваленной оскальпированными трупами американских кавалеристов, Никифор и Таояте Дута обсудили план дальнейших действий. Переводила им Ангпету, которую совершенно не шокировал «пейзаж после битвы».
– Мой друг Мудрый Волк – великий воин, – с уважением произнес индейский вождь. – Мы разбили один отряд бледнолицых, но второй, примерно такой же по численности, уже спешит сюда, чтобы отомстить за гибель своих товарищей. Их уже будет трудно выманить из леса на открытое пространство под огонь ваших чудо-ружей. – Таояте Дута при этом покосился на стоящий рядом с ними «печенег».
– Я понимаю тебя, вождь, – согласился Никифор. – Американцы будут теперь намного осторожнее. Вести же с ними бой в лесу – это значит потерять много наших храбрых воинов. Нам это совсем не нужно.
– Надо придумать что-то такое, чтобы бледнолицые, забыв об ожидающей их опасности, позволили нам без помех отстреливать себя.
– У тебя есть план? – осторожно поинтересовался Никифор.
– Есть, – на лице индейца появилась хитрая улыбка. – Надеюсь, что ты, Мудрый Волк, поможешь нам его осуществить…
В первый раз Татанка Псиче – Прыгающий Бизон – взял своего сына Хока Псиче – Прыгающего Барсука, которого в семье звали Хункешни – «медлительный» – на охоту на бизонов. Конечно, как и каждому новичку, ему было велено смотреть, учиться и не мешать взрослым. Тем не менее отец дал ему ружье – пусть не самое новое, кремневое, когда-то принадлежавшее его деду, которого звали Татанка Манипи, а в переводе с языка индейцев лакота – Шагающий Бизон, подаренное некогда французами. Как ему и было сказано, Хункешни во время охоты стоял в сторонке и наблюдал, как его отец и другие воины пытаются завалить двух молодых бизонов. Ему очень хотелось быть рядом с ними… Но приказы отца – в прошлом младшего вождя хункпапа, а ныне военного вождя нового стойбища – не обсуждались. И Хункешни это знал.
Неожиданно он увидел, как из-за холма появился третий бизон, намного больше первых двух. Заметив мальчика, он направился к нему, встал напротив и вперил тяжелый взгляд своих налитых кровью глаз прямо в юного индейца, роя копытом землю. Хункешни понял, что тот вот-вот нападет, и тогда у него будет лишь один шанс остаться в живых – вовремя отпрыгнуть в сторону, но не слишком рано – тогда бизон сумеет изменить направление своего удара – и, понятно, не слишком поздно.
Он все-таки успел выстрелить. Чиркнула искра, загорелся порох на полке, и через несколько бесконечно долгих для него мгновений ружье бухнуло, а отдача уронила мальчика на землю. Бизон же сделал три шага, остановился, медленно осел на землю, затем с жалобным ревом упал на бок и растянулся в высокой траве, которой были покрыты бесконечные прерии.
Потом все занялись своим делом – сначала чистили оружие, и Хункешни досталось от отца, так как он весьма небрежно отнесся к чистке ствола ружья. Затем настала очередь убитых бизонов – кто-то снимал с них шкуры, кто-то нарезал мясо, кто-то готовил его к транспортировке. Но до того как вернуться в деревню, отец собрал всех охотников и, выведя Хункешни в середину круга, сказал: