Сильвия куда-то уехала, как поступала довольно часто. И он не знал куда.
Он снова вгляделся в фото. Жена остригла волосы. И лицо ее на глянцевой бумаге заострилось и стало жестким от гнева, совсем как в том сне.
Оставшись один на один со своим страхом и непониманием, Стефан схватил бутылку виски и пил, пока не опьянел.
Пока не заснул, держась рукой за татуировку.
Она гласила: «Расскажи мне о Мелинде. Мои послания начертаны на стене номера 6 в гостинице „Три Парки“. Оставь там же свои».
26Суббота, 5 мая, 02:21
Кассандра Либерман сняла руку с компьютерной мышки и взяла зазвонивший мобильник. Было уже больше двух часов ночи, а она все еще чатилась в мессенджере.
– Да, кузен. Что новенького?
– Я нашел один вариант. Отличный.
– С отдельной палатой?
– Да.
– А рука? Как рука?
– Рука что надо, полный ажур.
– Что надо, значит?
– Доверься мне. Я бы тебе не позвонил ради какого-нибудь фуфла.
– Когда начинается операция?
– Через несколько часов. Давай выдвигайся. Теперь или никогда.
– Я уже еду, братишка. Буду через час. Никуда не уходи.
– Да куда я денусь?
Кассандра отсоединилась и широко улыбнулась. Прекрасная новость. Если Жак не соврал, вечер, похоже, закончится настоящим апофеозом.
Брюнетка закончила болтать по мессенджеру со своей рыжей подружкой, красавицей Амандиной, оделась – джинсы, черная футболка с изображением группы «ACDC», черные мартинсы – и быстро сложила в сумку фотоаппаратуру. Из загородного дома в Шеврезе ей надо было попасть в больницу Кремлен-Бисетр[40]. Конец порядочный, но игра стоила свеч.
Ее кузен Жак обладал гениальным свойством: он не задавал вопросов. В ее ремесле такие люди требовались всегда.
Возле больницы Жак ее встретил отнюдь не с цветами.
– Черт возьми, ты бы хоть оделась поскромнее. Все надо провернуть тихо.
– Тише, чем летучая мышь?
Он уже исчез за дверью, и ей пришлось припустить бегом, чтобы его догнать. Они шли по длинным пустым коридорам, освещенным гудящими неоновыми лампами.
– А ты уверен, что твой пациент не наделает нам хлопот? – спросила Кассандра.
– При условии, что не будем долго тянуть.
Они остановились напротив палаты 18.
– Это здесь, – уточнил Жак.
– Вот ведь черт, опять 18? Быть того не может!
– А что ты имеешь против числа 18?
– Как раз в самый раз: секс до упаду под конец дня.
Жак предупреждающе поднял указательный палец:
– У тебя пять минут. А если кто-нибудь войдет…
– Ты меня никогда не видел.
Кассандра вошла в комнату:
– Эрве Турель?
Человек медленно отвел глаза от телевизора.
– Я Кассандра Либерман. Санитар должен был вам обо мне сообщить. Я пришла, чтобы сделать фотографии.
Перед ней сидел мужик лет пятидесяти, с румяными щеками и толстым животом. Он удивленно уставился на нее, – видимо, его смутил ее внешний вид.
– Вы ожидали увидеть женщину в белом халате?
– Нет, что вы… просто… я думал, что для медицинского словаря… Ну, короче, вы понимаете?
Черные как смоль волосы Кассандры были острижены очень коротко, почти под бобрик, пальцы унизаны кольцами, а на лице поблескивал пирсинг.
– Не очень. Это займет всего несколько минут, месье. Я сфотографирую только вашу руку, и вы, само собой разумеется, останетесь анонимным. Можно взглянуть?
Он осторожно выпростал из-под одеяла правую руку.
Кассандре удалось ничем не выдать свою радость и остаться бесстрастным профессионалом. Ей никогда еще не доводилось видеть столь ярко выраженного случая болезни Дюпюитрена[41]. Столь совершенного. Пораженный пятый палец под прямым углом загибался внутрь к ладони.
– Вы действительно не можете двигать пальцем?
– Абсолютно.
Гениально, сказала она себе.
Под кожей, от основания большого пальца до обращенной к ладони поверхности мизинца, шел плотный тяж, который не давал пальцу сгибаться, стягивая все три фаланги. Получался великолепный «орлиный коготь».
– Очень хорошо, – подчеркнуто академическим тоном сказала Кассандра. – Когда назначена операция?
Она и без того знала, и ей было наплевать.
– На завтрашнее утро. Всего через несколько часов. Вот юмористы, они посоветовали мне поспать.
– А вы, случайно, незнакомы с больными болезнью Леддерхозе[42] или Пейрони?[43] Я разыскиваю такие случаи.
– Вы что, полагаете, что мы объединяемся в банды? Я даже не понимаю, о чем вы говорите.
– Ничего страшного.
Кассандра осторожно взяла его искалеченную руку и плашмя уложила на простыню. Потом достала из сумки цифровой зеркальный фотоаппарат и подсоединила к нему объектив «70–200» и профессиональную вспышку.
– Готово.
Она нащелкала штук тридцать снимков ретрактильного фиброза во всех ракурсах. Рука полностью, крупные планы фиброзных узлов, затвердений и большого подкожного тяжа, так сказать, «нерва» заболевания.
– Вас не беспокоит, что приходится работать так поздно? – спросил пациент.
– У меня не бывает выбора.
Быстро, как истинный папарацци, она собрала аппаратуру в сумку и повесила ее на плечо:
– Большое спасибо, месье Турель. В определенном смысле вы двигаете вперед науку.
Он расщедрился на заинтересованную улыбку:
– А когда выйдет ваш словарь?
– Скорее всего, на будущий год.
Она достала из кармана ручку:
– Дайте мне ваш адрес, и я пришлю вам экземпляр.
Он написал адрес. Кассандра попрощалась и убежала. В коридоре ее нервно дожидался Жак.
– Я же сказал: пять минут! А ты там проторчала добрых четверть часа, черт тебя побери!
Она выбросила листок с адресом в урну.
– Все в порядке, я все отсняла. Пора сматываться.
– Это ты сматываешься, а я остаюсь.
Она чмокнула его в щеку:
– Чао, кузен. Если найдешь еще кого-то…
– Когда-нибудь ты мне объяснишь, зачем тебе все это нужно. Твоим байкам насчет фотовыставок я верю, дай бог, наполовину.
– Возьми и приезжай на днях. У меня сейчас выставка снимков обитателей лионских хосписов, и открылась она давным-давно. Чтобы привлечь толпу, нет ничего лучше болезни или какой-нибудь страшилки. И заметь: чем хуже страшилка, тем больше она нравится публике.
– Что до меня, то все эти плоскозадые и обезьяноподобные не в моем вкусе.
Когда Кассандра вернулась домой, она сразу бросилась к компьютеру, загрузила снимки и открыла программу просмотра изображений.
Час спустя, после трех бутылок пива, она вынула из цветного лазерного принтера фото формата 30 × 45.
– Супер… Нет, просто супер… Ох, бля… да это настоящее искусство.
Отключив хай-фай, она поставила альбом группы «Smashing Pumpkins»[44] рядом с работами по челюстно-лицевой хирургии во время Первой мировой войны и спустилась в подвал, светя себе маленьким фонариком на батарейке. Под пеньюаром она была совершенно голая. Температура воздуха снижалась почти незаметно, и по щекам Кассандры побежали приятные мурашки.
Она вставила ключ в скважину старой деревянной двери, и раздался протяжный, визгливый скрип.
Согнувшись, она вошла в свою потайную комнату. Темно-красный палас, черные обои, тюфяк, пепельница в виде черепа и палочка гашиша. Повсюду множество фотографий. Костные наросты, разбитые лица, необычные деформации тел были искусно вмонтированы в портреты звезд: Микки Рурка, Джонни Деппа, Курта Кобейна.
Вентиляционное отверстие на противоположной стене выходило в сад. Кассандра заткнула его тряпочкой.
Только что отпечатанную фотографию она поместила на пюпитр напротив себя и глотнула еще девятиградусного пива. Голова слегка закружилась. Отлично, то, что надо.
При этом освещении иллюзия была полной. Просто-таки совершенной. Опустившись на тюфяк, она долго мастурбировала перед портретом Дэвида Боуи, которому «приделала» изуродованную руку Эрве Туреля, целый час просидев над цифровым монтажом.
И всякий раз перед оргазмом Кассандра тормозила, а потом начинала снова.
– Черт возьми, Дэвид, ты такой классный с этой рукой.
Около пяти утра ее заставил насторожиться треск сломанной ветки.
Она выключила фонарик и вся подобралась в темноте.
Там, снаружи, в саду, слышались чьи-то шаги.
Кассандра ощупью нашарила пеньюар и обнаружила, что тряпочка, которой было заткнуто вентиляционное отверстие, лежит на полу. Снаружи не было ни ветерка, и в отверстии сиял месяц.
Затычка не могла упасть сама собой.
– Это что ж такое… не может быть…
Она молнией метнулась наверх, схватила на кухне нож, подскочила к окну и распахнула его:
– Эй! Есть тут кто-нибудь?
Ни звука. Вдруг где-то вдалеке заработал мотор. Слегка пошатываясь, Кассандра направилась к входной двери. На другом конце аллеи, у самых деревьев, с места трогалась машина. Когда она проехала мимо фонаря, Кассандра смогла различить цвет. Белая. Нет, пожалуй, серая. Да, все-таки серая.
– Сволочь! Псих! Ну попадись ты мне!
Она осторожно вышла в сад и подошла к вентиляционному отверстию. И тут же зажала нос:
– Это еще что? Что за вонь, как из канализации?
Ее чуть не вырвало. Воняло падалью, разлагающимся мясом, гноем.
Трава вокруг была примята.
Она зябко потерла руки, покрывшиеся гусиной кожей. Пора уже действительно зацементировать эту чертову дыру.
Наверняка кто-то из больных стянул ее адрес. Этим должно было кончиться! Она ведь всем раздавала свои визитки. Среди публики, посещавшей ее выставки, обязательно шатались извращенцы или просто психи.
Ей вспомнился тот тип из «Трех парок». Парень с длинными черными волосами, с раскалывающейся от недосыпа головой, постучал к ним в дверь, потому что заказал их номер. Номер шесть. А что, если это не был предлог, чтобы с ними познакомиться? А что, если это он у кого-то выведал ее адрес? Может, у портье? Нет… Она всегда была очень осторожна. И потом, «Три Парки» – не дворец какой-нибудь, где надо оставлять свои координаты. Платишь наличными, фотографируешь тайком и не гонишь волну.