за жертве он не завязал, значит хоть и не желал, чтобы она к нему прикасалась, но посторонний взгляд переносил. Можно предположить, что это человек немолодой и он уже смирился, что он не такой, как все. Или, допустим, он страдает какой-то внутренней болезнью, без внешних признаков, что существенно усложняет нам задачу.
– Внутренней? То есть?
– Понятия не имею. Надо спросить специалиста. И не важно, стыдится ли Матадор своей болезни сейчас. Убивая, он хочет продемонстрировать свою силу. Если же идти до конца в гипотезе, что Матадор болен, то вполне вероятно, что болезнь доставляла ему немало страданий с детства: насмешки, издевательства, особенно в коллеже или в лицее. И прежде всего восемнадцать кукол представляли в его глазах, к примеру, девочек из его класса, когда он был маленьким. Или публику. Рядом с нормальными людьми – он сам, от них отличный.
– Неплохо, – заметил Мортье. – Кстати, по ходу дела заметьте, что надо бы покопаться в прошлом Леруа. Он мог быть с ней знаком после коллежа, или что-то в этом роде. Можете себе представить фото класса с Человеком-слоном посередине?
– Теперь Матадор не выносит таких людей, как Леруа, тех, что пользуются людскими несчастьями, чтобы удовлетворить свои фантазии. Для него она – символ всех перенесенных когда-то унижений, и он решил избрать ее объектом мести. И в этом смысле выбор ребенка-сирены не так уж безобиден. За красивой, обворожительной внешностью она остается созданием аморальным, и у нее одна цель: заманивать несчастных в ловушку. И для него она – воплощение мифологического монстра.
– Зло карается злом.
– Вот-вот. И к тому же заметим, что Матадор стремится к абсолютной власти, он прекрасно организован и не подвержен панике. Тот бомж, хотя мы и не можем ему особенно доверять, все же рассказал о сером автомобиле, из которого Матадор преспокойно, как ни в чем не бывало, доставал свое оборудование: кукол и ребенка-сирену. – Он на секунду замолчал, потом продолжил: – Но нам следует принять во внимание и то, что убийцей может оказаться женщина.
– Женщина? Думаешь, баба на такое способна?
– Точно так же, как я до сегодняшнего дня никогда не видел, чтобы женщина побуждала своего партнера ампутировать себе пальцы или руку.
– Нам об этом рассказывал парень из «Трех парок», – подчеркнул Ван, – Грегори Маше. Женщина, которая регулярно приходила к нему трахаться, вынудила его себя изувечить. Он давно с ней не виделся, но у нас есть ее приметы, надо ее найти.
– Это все?
– Все.
– А тот факт, что он снимал жертву на видео?
– Думаю, это способ продлить удовольствие, – ответил Жоффруа. – способ без конца оживлять убийство в памяти.
Мортье лениво зааплодировал:
– Недурно. Все это психоаналитическая болтовня, но надо признать, что она весьма подходит к моей идее. Штучки несомненного извращенца, но подготовленные и разработанные прекрасно. Ладно… Кто-нибудь поработал по теме врожденных заболеваний?
Никто не отозвался.
– Я хочу знать, наблюдаются ли такие больные в специализированных центрах и какие заболевания и по каким причинам могут спровоцировать физические уродства, заметные, малозаметные или вовсе не заметные. Мне нужен список учреждений и пациентов, его надо сопоставить со списком тех, кто употребляет морфин. Это может дать результат. Жоффруа, возьми на себя прошлое Леруа. Ван, ты займешься ребятами из «Трех парок» и допросишь их на свое усмотрение; если понадобится, допросишь всех. Маршаль, ты уже начал копаться во врожденных заболеваниях, вот ими и займись. Ну, что еще? Обильный пот? Запах разложения? 78 из 100? Украденные предохранители? Что думаете?
Все трое замотали головой.
– Ну-ну… Маршаль, так что там, в смысле остального?
– Лейтенант Жоффруа все сказал. У меня лучше не получится. – Вик помедлил и добавил: – Разве что… Вы позволите отправить фото места преступления моему другу? Он врач и увлекается историей.
– Ты что, издеваешься?
Вик сразу сделался как будто ниже ростом. Майор буквально уничтожил его взглядом.
– Я бы хотел, чтобы он как можно скорее взглянул на место преступления. Он человек крепкий. Это ведь он подкинул нам мысль насчет уксуса. Послушайте, если убийца хотел оставить послание, он вполне мог для этого особым образом расположить фигуры на месте преступления. Позы кукол явно неестественны, они напоминают позы матерей, которые пытаются защитить своих детей. Я уверен, что здесь мы имеем дело с выстроенной мизансценой. Что же до выражения лица жертвы, то оно застыло в крике. Может, убийца следовал точной схеме?
– Слушай, не заводи снова эту шарманку, иначе я тебя выгоню на все четыре стороны.
Вик робко кивнул, и тут его вниманием целиком завладел зажужжавший в кармане мобильник. Он извинился и вышел.
Секунд через тридцать он снова открыл дверь:
– Господин майор?
– Что?
– Насчет ребенка-сирены все выяснилось. Это была кража. Хранитель еще три месяца назад подал заявление, обнаружив, что дверь музея взломана.
– Бинго! А что за музей?
– Музей Дюпюитрена, посвященный врожденным заболеваниям.
31Суббота, 5 мая, 16:07
Вик торопился завершить рабочий день и покончить на сегодня со всеми ужасами и имбецилами, которые запрудили ему дорогу. Вечером он планировал повезти Селину выпить стаканчик на Елисейских Полях, а потом сводить ее в конголезский ресторан и отведать курицы с пальмовым кремом по-моамбски и жареного мяса крокодила или антилопы. Ему очень нравилась такая программа: прямо с красивейшей в мире улицы окунуться в глубины дикой Африки.
С улицы Медицинской Школы лейтенант прошел прямо на факультет, где в этот день не было ни одного студента. Под длинными аркадами гулко раздавались только его шаги, и он почувствовал, как по телу побежали мурашки.
Ашиль Дельсар терпеливо стоял у входа, перед тяжелой деревянной дверью музея. Вик ожидал увидеть замшелого старичка, но хранитель оказался парнем около метра восьмидесяти ростом, с коротко остриженными волосами. Он сиял молодостью и был почти красив в белом халате и кроссовках «Найк». Оба пожали друг другу руки. Вик изобразил на лице приветливую улыбку:
– Очень любезно с вашей стороны, что вы меня встретили. Я знаю, факультет закрыт и…
– Правда, не стоит благодарности. Я воспользуюсь возможностью здесь кое-что разобрать. Черепа, кости – в общем, обыкновенная рутина. И потом, всегда приятно принять на факультете людей со стороны.
– Я вас в любом случае надолго не задержу. У меня на сегодня есть некоторые обязательства…
– По отношению к супруге, которая вас ждет?
Ашиль показал свое обручальное кольцо:
– Я прекрасно понимаю, о чем речь.
Вик кивнул и указал на новый замок:
– Вы расскажете, что произошло?
– В феврале я обнаружил, что замок взломан. Это было около восьми утра. Я немедленно подал заявление районному комиссару. Это первый случай за все время существования музея.
Вик подошел к двери, обернулся и огляделся вокруг. Аркады, сад в центре, сотни окон учебных аудиторий на каждом этаже…
– А с какого времени существует музей?
– О, с 1835 года. Гийом Дюпюитрен, профессор факультетской хирургии, отдал часть своего состояния на создание кафедры патологической анатомии. Ныне кафедра получает финансирование из одного солидного частного фонда, что позволяет нам развиваться, устраивать весьма качественные выставки и проводить исследования в области врожденных аномалий.
– И кто стоит за этим частным фондом?
Ашиль жестом пригласил собеседника войти в музей.
– Один старый коллекционер, его координаты хранятся вместе с административными документами. Если хотите, я вам их дам, когда будете уходить.
Вик достал из кармана мобильник. Почти разряжен, это уже начинает становиться привычным делом.
– Прекрасно. Для студентов-медиков вход в музей бесплатный?
Они прошли мимо архива, где хранились сотни бюллетеней Анатомического общества Парижа и книги обо всех видах рака, опухолях и кистах. Затем они очутились перед длинными застекленными полками. Вик был заинтригован, его распирало от любопытства. Конечно, все эти уродства его отталкивали, но, с другой стороны, он не мог не признать, что его к ним влечет.
– Разумеется. Студенты могут сюда заходить когда захотят. Дюпюитрена обязан посетить каждый из них, тем более что музей открывается только после обеда.
Вик бросил взгляд на афишу фильма Тода Браунинга «Уродцы»[49], вышедшего в 1932 году.
– Этот фильм – настоящий шедевр, – пояснил Ашиль. – Он объединяет огромное количество диковин того времени: там и человек-ствол, и микроцефалы, и лилипуты. Но давайте вернемся к студентам. У нас хранятся единственные в Европе экземпляры, которые каждый медик просто обязан увидеть хотя бы раз в жизни.
– Семипалые руки или ступни с восемью пальцами?
– И еще руки, которые могут гнуться во все стороны, руки, которые двигаться не могут, ладони с перепонками, со слоновостью среднего пальца или вообще с гипертрофией пальцев. Только об одних руках я могу рассказывать целый день.
Вик не смог удержаться, чтобы не взглянуть на скелеты в отдалении. Огромные черепа, деформированные кости – ни дать ни взять привратники у входа в мир невероятного.
– Расскажите мне об украденном экспонате.
Ашиль Дельсар вытянул руку:
– Пойдемте вон туда, вглубь музея. А могу я узнать, почему через три месяца после кражи ею интересуется следственная бригада?
– К сожалению, этого я вам сказать не могу.
Вик внезапно остановился перед серией ужасающих портретов.
– Эти фото не принадлежат музею Дюпюитрена, – пояснил Ашиль. – Нам их предоставил для выставки Медицинский музей Брюсселя. Пойдемте, я все вам покажу.
Они подошли к огромному плакату с изображением Человека-слона.
– А знаете, что общего между Джоном Мерриком и Джеком-потрошителем?
– Я полагаю, что оба они отображают представление об уродах, каждый на свой лад, – ответил Вик. – Один – урод физический, другой – моральный.