– Посмотри на этого парня, вглядись хорошенько, – говорил он, быстрым шагом подходя к лестнице и держа в руке какой-то пузырек. – Он потеет. Он потеет, потому что ему жарко. Газовая горелка сильно нагревается. Вот и наши жертвы тоже потели, до самой смерти.
– Я знаю. Знаю, что они долго мучились и им было очень больно. Ты меня слушаешь?
Но Ван уже сбегал через две ступеньки по лестнице, и Вик со вздохом пошел за ним на первый этаж.
Дом Кассандры Либерман теперь представлял собой жуткий кирпичный саркофаг. Это место в сознании еще многих поколений останется чудовищным жертвенным алтарем. В нем никто не захочет жить, его никто не захочет купить.
Ван сорвал с двери оградительную ленту, вставил ключ в замочную скважину и первым вошел внутрь. Когда порывом ветра за ними захлопнулась дверь, Вик вздрогнул. Из огромного помещения все еще не выветрился тяжелый запах падали.
– Ладно, – шепотом сказал Вик. – Ты наконец что-нибудь скажешь или тебе действительно был просто нужен шофер?
Мо направился в гостиную.
– Ты помнишь, что написано в судебно-медицинском отчете про температуру в комнатах? И у Либерман, и у Леруа?
– Не особенно. Я знаю, что температуру измеряют, чтобы определить время смерти.
– В обоих случаях температура в помещениях была 18 градусов. В точности и там и там одинаковая.
Вик пожал плечами:
– Ну и что?
– Если у тебя в спальне 18 градусов, ты не станешь заворачиваться в пуховое одеяло, чтобы заснуть. В такое, как в спальне Либерман.
– Гм… И это все?
Мо Ван подошел к термостату, засунув руки в карманы.
– Демектен в отчетах все время пишет о следах кукурузного крахмала на жертвах.
– Знаю. Наш убийца снимал латексные перчатки, чтобы прикасаться к жертве, а потом снова их надевал.
Ван вынул из кармана новую перчатку:
– На, надень, потом сними и снова надень.
Вик проделал все манипуляции, он был явно заинтригован. Ван показал ему кончики перчаточных пальцев:
– Что ты видишь?
– Порошок.
– Правильно. Когда ты снимаешь перчатку, у тебя все руки в крахмале. Значит, когда ты ее снова надеваешь и помогаешь себе другой рукой, следы невольно остаются на внешней стороне перчатки.
– Ну и?..
– И потому перчатка оставляет след на всем, что ты трогаешь.
Ван вынул из кармана пузырек и налил немного жидкости на кнопку термостата. Кнопка окрасилась в лиловый цвет.
– Бинго! Крахмал реагирует с йодом и окрашивается.
Вик потер подбородок.
– Следовательно, он поднял температуру в помещении, а потом, уже после убийства, снова выставил ее на 18 градусов?
Ван кивнул и достал сигарету, но закуривать не стал.
– Совершенно верно. Но это еще не все. Погоди, держись за что-нибудь, сейчас оборжешься.
– Что-то мне не до смеха.
– Помнишь, некоторые волосы на голове Леруа обгорели?
– Помню. Но про волосы Либерман такого в отчете не сказано.
– Этот вопрос вертелся у меня в голове, но я ничего не понимал. Почему у Леруа волосы обгорели, а у Либерман нет?
– Ну?
– Потому что у Либерман были короткие волосы, а у Леруа длинные.
– Что-то я не въезжаю.
– И знаешь, как можно объяснить обгоревшие волоски? Электронагреватели. Убийца притащил с собой электронагреватели.
– Что?
– А ты помнишь Рере, того бомжа с монументальным носом? Так вот, он говорил, что видел, как убийца входил в дом со своими «жарилками». Это определенно были нагреватели. Наш убийца пододвинул их к жертве, а потом включил. И те волоски, что оказались вблизи от спирали, обгорели. Ему надо было устроить сильную жару, чтобы сбить с толку следствие насчет времени преступления.
Вик разинул рот:
– Вот черт! Точно подметил, это же очевидно!
– По поводу вывернутых и украденных предохранителей есть две версии. Версия первая. Он просто плюет на нас, потому и спер предохранители в качестве некоего символа, как бы говоря: «Вот и ломайте над этим голову, банда кретинов, а уж я повеселюсь от души». Версия вторая, более логичная. Он все увеличивал и увеличивал нагрев, пока пломбы не оплавились. А уходя, забрал с собой не один предохранитель, а все сразу, чтобы запутать следы.
Мо принялся быстро расхаживать взад и вперед.
– Чтобы определить время смерти, у судебного медика есть выбор между номограммой Хенссге и измерением количества калия в стекловидном теле глаза. Демектен – сторонница первого способа, который считает более надежным. Она делает выводы, базируясь на номограмме, учитывающей множество факторов: внешние, внутренние, влажность окружающей среды и так далее. При температуре в помещении 18 градусов температура тела умершего почти не изменяется в течение двух часов, а потом быстро падает. Судебный медик учитывает все данные, чтобы определить время смерти. Но если ты сильно разогреешь и воздух в комнате, и тело перед смертью, то все показатели спутаются, потому что для снижения температуры тела понадобится гораздо больше времени. И ты заставишь всех подумать, что совершил убийство, допустим, в полночь, а на самом деле все произошло намного раньше. Утром мы ничего не увидели, потому что температура воздуха в комнате уже успела сравняться с заданной в термостате: 18 градусов. Известен случай, несколько лет назад, когда особенно хитрый убийца завернул тело в одеяло, но одеяло оставляет нитки. А вот электрический разогрев… невидим, разве что жертва обильно потеет.
Ван почесал ухо своим длинным ногтем.
– А уж если преступник – хитрец из хитрецов, то вполне может оставить рядом кусочек мела с отпечатком совсем другого человека. Короче, ты улавливаешь, что я хочу сказать?
Вик поднял голову:
– Ты думаешь, это все-таки Кисмет?
– Его алиби в ресторане летит ко всем чертям, поскольку преступление, несомненно, было совершено раньше, чем определил судебный медик. И если посмотреть с этих позиций, то все становится очень логичным. «Три Парки», уроды, Дюпюитрен, а теперь еще история с выставкой Либерман в Лионе. И в доме у него, когда мы пришли, среди всякого хлама стояли нагреватели.
– У меня тоже есть целых два.
– Да, но согласись, слишком много всего. Я думаю, этого типа надо допросить как следует.
Вик покачал головой:
– Нет, нет… С Кисметом это не вяжется. Я по-прежнему убежден, что он тут ни при чем. Он какой-то уж очень… блаженный, что ли, он слишком заметен, где бы ни появлялся. Что в музее, что в «Трех Парках». Наш убийца организован, он ничего не пускает на самотек. А Кисмет по характеру человек безалаберный. – Он подумал и добавил: – К тому же, согласно отчету, вторая жертва была убита между 2:00 и 3:00 ночи. Даже если принять во внимание историю с нагревателями, то это отодвигает время убийства к 22:00, а может, и раньше. А ты знаешь, где был в это время Кисмет? У Эктора Арье, а потом встречался со мной. Хотя Со и не так уж далеко от Шеврез, невозможно за такое короткое время приехать сюда, все расставить по местам и заставить Либерман пережить все ужасы.
– Все это только приблизительные рассуждения.
Мобильник Вика зазвонил. Он сжал телефон в ладони. Селина…
– Извини.
Он вышел в кухню и ответил на вызов:
– Селина?
– Нет.
Это оказалась не жена, а какой-то мужчина.
Это был врач, и говорил он низким, монотонным голосом.
Вик рухнул на колени.
Прежде чем завыть.
49Понедельник, 7 мая, 12:23
Селина неподвижно лежала на больничной койке, и лицо ее было бесконечно печально. Неоновые лампы отбрасывали на него резкие блики. Рядом с койкой стоял гинеколог.
– Гистеротомия[66] потребовала общего наркоза, – пояснил доктор Сенешаль. – Пройдет немного времени, и она проснется. Мы должны будем ее понаблюдать примерно до четверга… Психолог придет поговорить с вами обоими вечером.
Со слезами на глазах Вик ласково провел рукой по волосам жены. Потом поднял голову:
– Объясните, пожалуйста, что все-таки произошло.
Сенешаль сказал, что во время исследования случилось непредвиденное осложнение внутри плаценты. Случай редчайший, но осложнение привело к преждевременному разрыву околоплодного пузыря.
Совершенно сломленный, Вик погрузился в долгое молчание. В голове звучали слова Стефана Кисмета. Наконец он проговорил:
– Я хочу, чтобы вы произвели исследование околоплодной жидкости.
– Но… для чего?
Вик посмотрел врачу прямо в глаза:
– Я хочу знать, была у моего ребенка трисомия или нет. Я хочу знать, правду мне сказали или нет.
– Кто сказал? Что за правда?
– Я хочу знать.
Сенешаль окинул его сочувствующим взглядом:
– Назад уже ничего не вернешь. Зачем вам лишние страдания? Эту травму вы с женой должны перенести вместе и как можно скорее о ней забыть. В этом случае часто советуют…
Вик схватил его за руку:
– Пожалуйста, сделайте это! Для меня. Прошу вас…
Гинеколог помолчал несколько секунд, лицо его посерьезнело, и он ответил:
– Как только получу результаты, я вам позвоню.
Вик поцеловал Селину и задал последний вопрос:
– Мой… этот ребенок был мальчик или девочка?
– Мальчик. Это был мальчик.
Выйдя из палаты, Вик бросился в туалет и подставил лицо под струю холодной воды. Как же так получилось, почему все произошло так быстро? В каком состоянии проснется Селина? И как теперь она воспримет свою новую жизнь в Париже? А что же делать с приготовленной детской? С коляской, молочными бутылочками, слюнявчиками, пеленками?
Опустошенный, обессиленный, он вытащил заветный спичечный коробок и посмотрелся в зеркало. К чему держать себя в рамках, соблюдать дисциплину, если любой может вот так взять и умереть где угодно, когда угодно, даже в утробе матери, в самом безопасном и защищенном месте в мире? Зачем лишать себя радостей и мучить воздержанием, если все равно кто-то другой будет решать, жить тебе или умереть? Бывает, что люди курят по три пачки в день и спокойно умирают от старости. А бывает, что молодые, сидя за уроками, погибают от кровоизлияния в мозг. Маленькие дети заживо сгорают во время пожаров. Кто все это решает? И почему?