27 февраля у Каменного моста, в центре Москвы застрелили Немцова. Никогда ему не симпатизировала: ни раннему и наглому, ни тем более старому и побитому жизнью. Но вот конец его мне нравится: после вкусного обильного ужина в дорогом ресторане, во время прогулки с юной красоткой, с которой он предвкушал лечь в постель. Неожиданный выстрел и мгновенная смерть в прекрасном настроении, не успевшем улетучиться.
Кто-то ему сильно удружил, не дав умереть от болезни или немощи.
Первая мысль спросонок: для счастья нужны справедливость и душевное равновесие. Но душе в грядущем местечка нет – мир неизлечимо болен. Господи, зачем Ты мучился на кресте Твоём, если люди не стали лучше?
Вчера Нина спросила:
– Вы уверены, что Бог есть?
Я стреляный воробей, на словах меня не поймать, тем более Нине. Отвечаю вопросом на вопрос:
– А ты сомневаешься?
– Ну, да. Уж больно плохо мы живём.
– А я вот вообще поражаюсь, что мы ещё живы – грешим немеряно и за грех не считаем.
Домработница пожимает крутыми плечами:
– Жизнь так устроена. Своё не возьмёшь – другой схапает, не ты ввалишь, так тебе.
– А ты про других не думай, ты о себе беспокойся.
Нина ушла разочарованная, рассчитывала узнать от меня что-то новое, ей неизвестное, а тут укор. Укоров она за жизнь наслышалась по шейку. И зачем я учу её тому, чего сама не умею? И не много ли общих истин меня волнует? Разобраться бы в собственной судьбе, свести воедино жизнь, раскрошенную на неравные кусочки и беспорядочно разнесенную в пространстве. Соображения кое-какие есть, мысли будут вспыхивать и клубиться, пока не откажет рассудок. Блажен, чей мозг умрёт одновременно с телом, ибо, если один опередит другого, наступит беспорядок.
Для воплощения замысла проще всего купить толстую тетрадь в коленкоре и лёгкое быстрое перо, хотя при нынешней электронной технике бумажный дневник выгладит анахронизмом. Однако и компьютерный текст предназначен исключительно для чтения, что не входит в мои задачи. Мысль изречённая есть ложь. Вообще, любое письменное изложение по своей внутренней сути – лицедейство. Это как фотопортрет: человек готовится увидеть птичку, поэтому на снимке выходит неестественным. Дневник не предназначен для посторонних глаз, между тем, запирая его вечером на ключ в ящике письменного стола, автор – в той глубине души, куда он и сам не любит соваться – надеется на чужой интерес, оттого волей-неволей искажает события, поворачивая их в лучшую сторону, употребляет эвфемизмы, чтобы самому выглядеть не так погано, как случается на деле. А без фиксации – врать зачем? Не надо выдумывать, поступаться правдой, казаться добрее и красивее, чем есть. К тому же, работая редактором, я всегда имела дело с печатным текстом, а чистый лист бумаги, на котором надо собственноручно изобразить мысль, вызывает у меня оторопь. Бьётся соображение, просится наружу, уже и слова и фразы подходящие сложились, а начну шкрябать ручкой – куда только всё девается! Боязно, вдруг не то напишешь, а уже не исправить. Слово умирает на кончике пера, говорил Гёте. У слов слишком много значений, и даже хорошие писатели не всегда с точностью могут вербально выразить состояние души, что уж говорить об обычных людях. Слова, как ноты, тот, кто умеет расставлять их в определённом порядке, сочиняет музыку.
Пушкин назвал заурядную дамочку Анну Керн гением чистой красоты – такой она однажды нарисовалась его воображению по подсказке Василия Жуковского – и этой фразой увековечил. Именно чудное мгновенье, не чудесное, не прекрасное, не волшебное, но чудное. А рядом совершенно канцелярское выражение: явилась ты, казалось бы, ему не место в поэтическом ряду, но оно так ловко вставлено в этот жемчужный стих, что уже не режет слуха. Мелодия привычных слов завораживает. Но вечность складывается из времени, и половину «Онегина» современная молодёжь без пояснения уже не понимает, не читает, а обращаться к комментариям отважатся единицы.
Гамлет сетует: Слова, слова, слова… Слова летят, мысль остаётся тут, слова без мыски к небу не дойдут. Но именно в словах, а не в избитых сюжетах велик Шекспир. За четыреста лет ещё никто его не переплюнул, только под сурдинку крадут идеи, но идеи без слов, изящно нанизанных на нить фантастического воображения, плоски. Вольтер назвал Шекспира пьяным дикарём – Бог ему судья. Великий Толстой довольно убедительно и подробно критиковал великого драматурга – у гигантов свои счёты. Мне эти доводы по барабану, потому что я отчаянно влюблена в стоустого, немыслимого поэта и гибну в восторге от его афористичности, от магии мысли, облачённой в магию слов. И если он просто поэтический ворожей, то так тому и быть.
А вообще с изображённым словом надо поосторожнее. Часто картинка получается совсем неожиданная. Кто-нибудь обронит: «вишнёвый сад», и представляется не кипень цветущих деревьев, не варенье или наливка, а слышится глухое хлопанье болтающихся в декорациях дверей, напряжение поставленных актерских голосов, и надо всем витает пенсне со шнурком и лицо несчастливого красавчика.
Не понаслышке знаю трагическую непоправимость изречённых слов. Слова, над которыми потерян контроль, опасны. Иногда приходиться закрывать рот ладонью, не давая выскочить гневной фразе. Моя знакомая, разозлившись на мужа по какому-то пустяковому поводу – кажется, он бросил в спальне грязные носки, вместо того, чтобы отнести их в ванную комнату, – обозвала его импотентом. Чего проще посмеяться над столь нелепым несоответствием проступка и степенью возмущения им. А вот и нет! У мужа на жену больше не встало, и они развелись. А прожили вместе двадцать лет, народили троих детей и не раз ссорились и ругались гораздо горячее. Такова случайная сила слова.
Или напишем: любовь. Это не есть любовь как таковая, а лишь слово, но и у него смыслов не перечесть. О, многоликая Янусина! Любовь к родному месту, к земле, любовь кровная, любовь-пристрастие. Ничего нет печальнее любви безответной. Но и это как посмотреть. Читаю у Архимандрита Иоанна (Крестьянкина): Нам дана от Господа заповедь любви к людям, к нашим ближним. Но любят ли они нас или нет – нам об этом нечего беспокоиться! Надо лишь о том заботиться, чтобы нам их полюбить. Научиться любить – вот зачем мы приходим в этот мир, а степень любви измеряется тем, способен ли ты поступиться своим благополучием, даже жизнью ради другого. Эта жертва самая высокая и необъяснимая с точки зрения физиологии, но такая понятная на уровне духа. Самое важное в любви, что она сильнее ненависти. Иногда кажется, что наоборот, но только кажется, достаточно посмотреть на итог.
Любовь не только сущность жизни, но единственно плодотворный путь познания, писал Фридрих Шлегель. За двести лет западноевропейская цивилизация истончилась, иным стало отношение к женщине, к сексу, к морали, к моде, даже к смерти, но не к любви. Её таинственная суть всё так же завораживает парадоксальностью и нездешней силой. Как форма существования живого в пространстве – любовь всеобъемлюща. Любят млекопитающие и птицы, и вряд ли тараканы и клопы совокупляются без удовольствия, они тоже любят на своём уровне, которого мы не знаем.
Любовь между мужчиной и женщиной – вообще отдельная тема. На чём основана? Запахи, энергетические волны, рефракция зрения, половые гормоны… Кажется, какая разница – любить или не любить именно этого человека? Порой мужчина ещё не испытал восторга внутри женской плоти, а по повороту головы, шевелению губ, скату плеча уже знает, что тут его место, единственное, здесь ему будет хорошо, как нигде, и он готов за это умереть. Случается, и умирает, мужчины ведь разные.
У женщин любовь с первого взгляда встречается реже и созревает дольше, чаще всего это любовь «ответная». Для женщины много значит статус поклонника, пылкость его чувств, упорство, постоянство, внимание к нему других охотниц за обручальным кольцом.
Часто любовью называют половое устремление, но это скорее страсть, а любовь невозможна без духовной близости. Сколько раз наблюдала: минуты друг без друга не могут, ну, прямо сгорают, касаются плечами, трогают пальцами, целуются по углам. А через пару лет – спокойненько разбежались. Желание обладать притупилось или прошло, а любви не было. Сочетание страсти и родства душ – наслаждение невозможно прекрасное. Редкое.
Врёт человек, когда произносит «люблю», или говорит правду – он часто и сам не понимает. Люблю ли тебя, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Нет хуже привычки пытать партнёра, да ещё во время объятий, любит ли он. Честного ответа ожидать трудно, и нас вполне ублажает механистическое «да». Требуя правды, мы не думаем о последствиях слов, которых не вырубишь топором.
Всегда хотела, чтобы любили меня, а не умирать от безумства самой. Это не эгоизм или прагматизм, а чистый реализм, основанный на опыте. В любви, как в принципе во всём земном, равенства не существует. Женщина хотя и более эмоциональна, чем мужчина, но, как правило, мягче, терпеливее, больше дорожит семьёй и детьми, потому союз держится на ней. Если она любит мужчину сильнее – её жизнь превращается в Дантов ад, где даже без худых намерений пытают неразборчиво и муки никогда не заканчиваются. Самого дорогого человека надо постараться любить на йоту меньше, или хотя бы убедить. Это спасительно, но безумно трудно. У меня с Доном не получилось, а с Кириллом не понадобилось.
В любви есть положения никогда и никем не объяснённые. Лексика не позволяет писателю развернуться, человеку даны лишь человеческие слова. Прозаик описывает любовь длинно, тщательно подобранными словами, выстроенными, как ему кажется, особым, неповторимым образом, а всё равно впечатляет мало. Лучше образ любви удаётся художникам и поэтам. У знаменитого бельгийца Рене Магритта на картине «Влюблённые» мужчина и женщина сидят лицом друг к другу с мешками на головах – какой многослойный философский подтекст! Я буду ждать тебя во сне, пока меня снотворное не сломит,