– Почему бы нам не пожениться?
Моё сердце затрепетало. Я не знала, что здоровому мужику трудно в самом активном возрасте полового развития обходиться одними поцелуями, а также и того, что от меня он поехал не в общежитие, а к бывшей любовнице, чтобы гормоны не слишком досаждали. Но если б и знала, то, скорее всего, извинила – ведь он ещё не принадлежал мне. Давно прошли времена толстовского Левина, который терзался мыслью, что не сохранил свою невинность до женитьбы. Мужчина-девственник – это смешно, да и насколько важно? Как бы утончённо ни выглядел человек, он вынужден посещать туалет, а если верить Дону, все женщины до меня и после служили ему лишь объектом для удовлетворения физиологических функций. Скорее всего, врал. Но я рвалась замуж, вместо того, чтобы бежать прочь, сломя голову.
Хорошо, что на место наивного неведения нельзя поставить мудрость, иначе не было бы счастливых молодожёнов и детей у юных родителей. Известный телевизионный ведущий, философ, претендующий на роль грубияна, в одной из передач отрезал: нет мозгов – нельзя заводить детей. Боюсь, тогда земля опустеет.
Блажен, кто смолоду был молод.
6 августа.
Дома я получила взбучку, к чему отнеслась равнодушно. Мама давно была в курсе моих свиданий со скрипачом но, когда узнала, что он сделал мне предложение, воздела руки:
– Боже! Будет всё время пиликать! И думать не хочу!
Но это лишь показная экзальтация. Важнее, как воспримет новость отец. Ещё не случалось, чтобы я ему перечила, поэтому предстоящее объяснение напрягало. Если Дона в семью не примут, безквартирного скрипача такой вариант вряд ли устроит. Возникнет неразрешимая проблема.
За завтраком папа с мамой дружно стучали вилками и ложками, мне же кусок в горло не лез. Я ещё не созрела, чтобы оторваться от дома, считалась с мнением родителей, сохраняя наивность, социальное невежество и предрассудки.
Отец со смаком вгрызался в куриную ножку. Он всегда считал курицу пищей евреев, которые умеют вкусно поесть. В молодости белое мясо было ему недоступно, теперь он питал к нему слабость и ел три раза в день. Молчание становилось тягостным. Наконец его голова повернулась в мою сторону.
– Мать доложила, что ты заявилась под утро. Кто разрешил шляться по ночам? И что сие значит?
Мой кумир был непривычно строг и говорил, мешая высокий слог с просторечием. Ничего хорошего это не предвещало. Похоже, мама ему всё расписала в подробностях.
– Мы гуляли в сквере… С Донатом… Мы хотим пожениться… Он аспирант консерватории, – мямлила я и добавила в качестве аргумента: – Талантливый.
– Если тебя это прельстило, сочувствую, – сказал отец. – От талантливых людей надо держаться подальше.
– Почему?!
Папа положил на край тарелки чисто обглоданную кость и вытер руки льняной салфеткой.
– Потому что они непредсказуемы. И что у тебя за вкус? – Он не скрывал сарказма. – То был шибздик, как его фамилия? Маслёнкин? Этот длинней оглобли и тоже из породы шутов.
Странно. Ведь папа любит театр, музыку, стихи… Правда, с презрением отзывается об Ахматовой и Зощенко, поскольку их осудила партия, однако с увлечением читает Растопчину, Есенина, Блока… И вдруг! Поразительно!
– Откуда ты знаешь, с кем я могу быть счастлива?
Отец удивился:
– Потому, что у меня есть опыт.
Я злюсь и допускаю грубость:
– Про свой опыт лучше бы помалкивал.
Намёк отец понял, недовольно нахмурился и поспешил перевести стрелки.
– Вот, мать, дождались, твоя дочь променяла нас на заезжего клоуна!
– А я думала – дочь твоя, – съязвила мама, насторожившись по поводу «опыта».
– Я тоже так думал.
В голосе отца звучала даже не обида – он ревновал меня к другому мужчине! Это новость.
– Сам играю на рояле, когда выпью в компании, но управляю целой областью. Артист – не мужская профессия. Не хватало, чтобы мой зять с яйцами в обтяжку дрыгал ногами на сцене.
Кровь бросилась мне в голову. Я вдруг вспомнила март 1953-го, кончину Сталина. Отец приехал со Старой площади домой и долго стоял у окна, глядя на улицу. Руки дрожали, тычась мимо брючных карманов. Я подошла, он обернулся – в глазах недоумение, словно умер бессмертный. Наконец раздался звонок, отец ринулся к телефону, роняя стулья. Повторял в трубку, как попугай:
– Да. Да. Да… Понял.
Вздохнул с облегчением, весь подобрался, выпрямил спину и уехал. Мы не видели его несколько дней. Вернулся уже деловой, немного жёстче обычного. Куда только подевалась проглянувшая в трещинку слабина. Но с тех пор я знала, что она есть. И теперь, вместо того чтобы испугаться, вдруг уязвилась до глубины души. Припомнив разговоры в компаниях Дона, бухнула:
– А подчиняться сталинскому паяцу и устраивать заговоры – дело настоящих мужчин?
Отец опешил. Рыкнул:
– Молчать! Набралась антисоветчины…
Прежде он на меня не кричал, это было невероятно, неприятно, но не до такой степени, чтобы отказаться от Дона, как раньше я отказалась от Санду.
– Хорошо. Выйду замуж молча. Свадьбы не надо.
– Выходи, – пробурчал папа, недовольный, что не сдержал гнев.
Крокодилица, почуяв, что, кажется, обойдётся без свадебных трат, решила за меня заступиться.
– Кстати, он не танцовщик, а скрипач, и, говорят, подаёт большие надежды.
Отец хмыкнул:
– Она же и говорит. Влюблена, как кошка. Запомни: это милостыню подают, а надежды сбываются так редко, что не стоит обольщаться. Я тоже, если бы учился музыкальной грамоте, мог стать артистом – много ума не надо, а, как видишь, стал большим человеком.
– Ей же девятнадцать лет! В эти годы я тоже была влюблена в тебя.
– Сравнила жопу с пальцем! Ты была дура дурой, но мозги тебе заменяло пролетарское чутьё, а эта выросла на всём готовеньком, жизни не знает.
– А ты знаешь! – не сдавалась мама.
Отец удивился:
– Конечно, знаю, иначе я не стал бы тем, кто есть, а ты бы донашивала кожанку. В общем, пусть женятся, не под кустом же им валяться. Отдадим две комнаты, но без прописки. Слыхала? Без прописки! И пусть платят за проживание и питание, быстрее станут самостоятельными.
Отказ в прописке, которая в столице ценилась выше золота, выглядел унизительно, и тут я ничего не могла поделать, однако вся наша квартира стоила 3 рубля 17 копеек в месяц, да и продукты доставалась дёшево, из жалованья домработницы за еду высчитывали лишь 5 рублей. Это мы даже со стипендии потянем, а Дону ещё платят за концерты. Ничего страшного.
И вдруг, в самый ответственный момент, испугалась я.
Откуда взялась уверенность, что Дон меня любит? Что он во мне нашёл? Столько лет гулял свободно, ни о чём не задумываясь, разве только чтоб детей случаем не сотворить. Кстати, это я проверила. Есть испытанный способ: вдеть в иголку чёрную нитку и, взяв её за узелок правой рукой, несколько раз энергично повести по ребру раскрытой левой ладони, чтобы «зарядить». Потом поднять иглу над серединой ладони. Если игла будет раскачиваться взад-вперёд – есть мальчик, станет делать круги – девочка. Снова потереть нитку с иглой о край ладони и опять подвесить. Когда дети «закончатся», игла перестанет двигаться. Метод годится и для мужчин, и для женщин. Хотя я с самого начала превратила экзамен в шутку, лицо Дона напряглось и тут же расслабилось: игла с первого разу остановилась по центру, как вкопанная.
Такой красавец мог увлечь любую женщину, ногастую балерину или голосистую певицу, пианистку наконец, чтобы бесплатно аккомпанировала. Люди искусства – это каста, где принято жениться на «своих» – меньше проблем и драм, больше взаимопонимания. Однако Дон рискнул взять девушку воспитанную иначе, на других ценностях, из чуждой среды, правда, приближенной к власти, которая, по ложно сформированному общественному мнению, стоит выше искусства. Задумывался ли он, как я впишусь в новые параметры? И впишусь ли?
Маслёнкин, который продолжал время от времени непонятно зачем мне названивать, спросил:
– Говорят, выходишь замуж за Орленина? Не надо. Ты не будешь с ним счастлива.
– Почему?
– Впрочем, может, я ошибаюсь.
Вопрос остался без ответа, звонить он перестал, но свою лепту в мои сомнения внёс. И правда, молоденькая, свеженькая, наивная девочка, смотрит в рот, можно не церемониться, с лёгкостью обманывать, в приложении – папашка-начальник, шикарная квартира, обеды, завтраки и ужины, казённая машина на казённую дачку, очень недурственную, с антикварной мебелью, к которой гвоздиками прибиты железные медальоны с номерами. Почему бы за такие удобства не спать официально со смазливой дурочкой?
Я тряхнула головой, возвращая мысли к порядку. Обстоятельства всегда имеют большее или меньшее значение. Не могут не иметь. Возможно, на каком-то этапе отцовский статус поддерживал интерес Дона, но вначале-то он обратил внимание на меня! А потом пришла любовь. Почему пришла? Нипочему. Когда для любви есть причины, это называется по-другому.
Скрипач любил несомненно, иначе откуда ревность? Тогда я ещё не знала, что вся жизнь мужчины накручена на фаллический комплекс – стремление завоёвывать и конкурировать. Как-то напомнила:
– Зачем ты плохо отзывался о Маслёнкине?
– На всякий случай. Чтобы меньше в его сторону смотрела.
– Может, и про болезни вранье?
– Может. Зачем мне соперник? Как только увидел тебя, решил: эта крошка по любому будет моей.
– Сразу? – не поверила я, но обрадовалась: про папу он тогда ещё не знал.
– Представь себе.
Похоже, Дон говорил правду. В любви причинно-следственные связи не работают, любовь, как и жизнь, многолика. Я не помню какой-то бешеной страсти, ломающей преграды, его любовь была ровной, уверенной, да и преград на пути не встретилось, кроме пренебрежения моих родителей, которые в глубине души, наверняка, испытывали чувство атавистического облегчения, что спихнули дочку замуж.
Я успокоилась, влюблённая и блаженная в своём неведении. Тягучие сомнения закончились, я оказалась полностью во власти Дона, и он не отпустил меня до самой своей смерти.