– А что читают? – перебиваю я. – Материальное благополучие не имеет прямого отношения к состоянию души. Это тут, на юге, прилично живут перекупщики, вздувая цены на овощи-фрукты, и те, кто летом сдаёт свои квартиры, а посмотрите на центральную российскую глубинку, Алтай, Сибирь. Нищета.
– Ой, – кривится Евгений, – где это вы, Ксения Юрьевна, встречали сильно бедствующих? Посмотрите, как люди одеваются. Всё новое, модное, пусть и недорогое, теперь старые штаны уже не подаришь, могут и физию начистить. На продуктах этикетки читают: состав, сроки годности, чтобы без ГМО, особенно без трансгенных жиров и пальмового масла. Раньше за куском колбасы в очереди давились – «колбасные электрички» помните? – а теперь колбасу не едят, считают вредной для здоровья.
– Едят-едят, ту, что подешевле. Не кошки, которые такой гадостью брезгуют. Пенсионеры. Ира ржаной хлеб макает в просроченное растительное масло, купленное со скидкой – денег нет и на работу не принимают. Разве она, русская, виновата, что жила в советской Молдавии?
– Ира прибедняется, ей так сподручнее. Из сочувствия тоже можно извлечь выгоду.
Внутренне я готова согласиться. Хотя мои доводы и выглядят более вескими, убеждённость Чтеца берёт над ними верх. Ищу аргументы:
– Зла в мире намного больше, чем добра, говаривал Бердяев, но все хотят счастливых концов. Ну, давайте будем врать, если большинству так нравится.
– Не врать, но соответствовать запросам. Целые стадионы подпевают популярным исполнителям, хлопают в такт, восторженно машут руками.
Возмущаюсь:
– И что в этом хорошего?
– Да всё отлично. Они пришли отдохнуть от более важных проблем, чем самоанализ. Я тоже так живу и доволен.
Лукавит. Говорил же, что ходит в Филармонию. Но его риторика оптимиста повергает меня в молчаливую панику. Или лицемер, или дурак. Сам себя убедил, что жить стало лучше, на каждый, подмеченный мною недостаток, находит позитив. Но и к моим похвалам тут же подбирает контраргументы. Специально, что ли? Неужели мы так не совпадаем? Даже любимые русские писатели у нас разные: у меня Набоков и Астафьев, у него Горький и Алексей Толстой. Жаль.
Вечером масла в огонь подливает Нина.
– И за что только деньги берёт? Ни стыда, ни совести, – вздыхает она, представляя, как хрустящие купюры перекочёвывают в чужой карман.
Помня рассуждения Чтеца о деньгах, я тоже почему-то ждала, что он откажется от гонорара за разговоры вместо чтения, но нет, не отказался. Берёт плату твёрдой рукой водопроводчика, починившего кран. Что-то в этом есть нехорошее. Что-то не стыкуется. Возможно, он не так умён, как кажется, и даже хитрован. Думает: вот, нашёл дурочку!
Или я ошибаюсь? Деньги деньгами, а притяжение притяжением. Посещения эти должны иметь для него какой-то дополнительный интерес, иначе не стал бы тратить время. В конце концов, если со мной Евгений искренен, его прагматизм меня не колышет. И не суть, что мы разно смотрим на мир. Я снова влюблена. Не к месту и не вовремя. Со стороны поглядеть – вообще глупо, если не смешно.
Всем заправляет природа. Значит ей так надо. Можно преодолеть издержки происхождения, нажить состояние, приворожить красавицу. Но судьбой руководить нельзя.
17 ноября.
Проснулась с ощущением чего-то необычного. Глянула в окно: на пальмах снег! Но стоило явиться солнцу, снег растаял мгновенно и так же тихо, как выпал. Засияла красота мира, разрешившая смертным поглядеть на себя минутку.
Спасибо, Господи, что ты позволил мне посетить твой замечательный сад, влюбляться и быть любимой, есть райские яблоки, пусть и с горчинкой! Я опять переживаю приятные сновидения, но не эротические, как раньше, а просто красивые, такие красивые, что сердце замирает: воздушные поцелуи, лёгкие объятия, цветы. Евгений гладит моё молодое крепкое тело. Ничего запретного, всё очень декоративно. Я знаю границу дозволенного, но порой воображение уносит меня за пределы реальности.
Завтракая, в который раз смотрю телевизионный спектакль «Безымянная звезда». Драматург Михай Себестьян – румын. Совпадение? Его соотечественники Санду Старк и Порумбеску отразились в моей судьбе. Пьеса великолепна, отлично срежиссирована и сыграна. Как всегда, когда я слышу, вижу или читаю что-то невозможно прекрасное, мне хочется умереть. Когда дети поют: …Только небо у только ветер, только радость впереди… слёзы обжигают. Почему? Ну, небо, ну, ветер, да и радость, тем более впереди, сомнительна.
Поднимаю глаза на пейзаж, который висит между сервантом и горкой, напротив моего привычного места за обеденным столом: на полянке – две тонкие берёзки, сросшиеся корнями, ещё голые по весне, поодаль – смешанный лесок и надо всем такое пронзительно синее пространство, что сердце щемит. Картины всегда вызывают у меня клубок мыслей, часто неожиданных. Вглядываясь в краски, понимаю, что каждый мазок, как и слово, нужно умело подобрать в гармонии с соседними, тогда явится впечатление. И чем оно ярче, тем печальнее на душе. Красота рождает неясно обозначенную тоску по несбывшимся мечтам. В соприкосновении с красотой происходит острое осознание собственного ничтожества.
Кто-то придумал умопомрачительную фразу «Сделай мне красиво»! Леса, моря, небо, эти осколки рая, так хороши, что избыток чувств запирает дыхание. Под обаянием красоты отступает обида на несовершенство человеческой общности. Люблю этот город, его стариков и старух, греющих на осеннем солнце хрупкие кости. Люблю свою широкую кровать с жёстким пружинным матрацем, бледные обои в мелкий сиреневый цветочек, уважаю деньги, позволяющие иметь всё, что мне нужно для жизни. Правда, вместо самой жизни – лишь ветхая расползающаяся ткань времени. Но часы ещё тикают, я дышу глубоко и не без удовольствия. Стать счастливой никогда не поздно. Капканы счастья разбросаны повсюду, нужно лишь быть готовой в них попасть.
Чтец на две недели уехал с друзьями в Красную Поляну кататься на лыжах. Самый сезон! Веселится с друзьями, а я томлюсь, не нахожу места. Ночами ворочаюсь в напрасном ожидании сна. Ночью я недовольна не только тем, что есть, но и тем, что было. Вспоминая в подробностях свою жизнь, проникая в мотивы и суть поступков и решений, я всё меньше себе нравлюсь. Чтобы себя любить, нужно было много чего не делать. Среди прочих протиснулась мысль: возможно, по-настоящему я любила только студента-румына. Но, скорее всего, это обман чувств – в юности всё кажется большим.
Могла ли моя судьба сложиться иначе? Что, если бы я осчастливила Бориса и поселилась в городе-музее, очень красивом, но безрадостном? Или моталась по гарнизонам с Вадимом, а я терпеть не могу портянки и запах портупей, а ещё больше – обживать новые места. Или стала любовницей Кота и изображала из себя писательницу, которую не читают? Да, да, вот именно. Могла ли я стать кем-то другим, все ли возможности использовала? Может быть, желала не очень сильно или ошиблась в выборе?
Но судьбу нельзя назвать выбором, она выше него, руководит им, она выше нашего понимания. Судьбу мы не в силах изменить, её надо принять. Путь, предназначенный только мне, как история – без сослагательного наклонения, и, пожалуй, другой жизни я не хочу, другие бывают и похуже. Спасибо, Господи, мне есть, что вспомнить.
– Представь, – расслабленно говорю Нине, которая светлым утром выглядит доброй наперсницей, – оказывается, сама того не зная, я всю жизнь любила.
– Потому и болеете. Я такая же дура, а вот Люська, что живёт в высотке возле рынка, никогда никого не любила, кроме себя, и до сих пор прыткая, а постарше вас.
Постарше. Зато проворная, а я в коляске. Уважая законы природы, начинаю ими пренебрегать. С появлением мужчины, от которого моё усталое сердце по щенячьи тычется в рёбра, возвращаюсь к заботе о внешности, но любые потуги напрасны. Как говорит Тина: «Чаще смотри в паспорт». К тому же в пристрастиях фортуны внешность играет ничтожную роль. Часто замечаю на улицах серенькую, а то и откровенно некрасивую женщину рядом с привлекательным самцом. Они явно друг другу нравятся, да ещё детскую коляску толкают перед собой, тогда как сном истинных прелестниц мается в одиночестве, в лучшем случае утешая естество с нечестным любовником.
Самая большая несправедливость, что человек со временем сильно портится снаружи, оставаясь прежним внутри. Может быть, не совсем прежним, но главное – способным к любви. Время мало снисходительно к телу. Пока оно служит тебе автоматически и без проблем, о нём забываешь. Теперь же каждая его часть, орган и даже всякая клеточка подаёт личный сигнал неблагополучия: я здесь! мне плохо! Словно настырный хозяин пытается установить свои порядки и испортить тебе радость бытия.
Нинины манипуляции со своей персоной я сношу терпеливо. Наверняка это противно. Бедняжка. Можно дивиться здоровью и энергии, с которой она меня таскает, но я никогда ничему не завидую, хотя бы в силу бесплодности этого занятия. Моё отвращение относится исключительно к собственной оболочке, которая уже не кажется своей: та была гладкой, упругой, близкой и дорогой, а эта – усохшая, лежалая, нелюбимая.
Тело стареет, отстаёт от скорости мысли, затем вообще отрывается от сознания, которое и есть суть «я», способного, однако, существовать лишь в теле. Правда, мысль – это не мозг, по крайней мере, не весь мозг. Память – да, память в большей степени зависит от серого вещества, а мысль – нет. Мозг, это тоже часть тела, хотя и особая, жалкая природная антенна, вряд ли способная улавливать послания свыше. С иными сферами общается только душа. Там всё непонятно и непознаваемо. Бессилие тела перед душой удручает.
Если мозг тренировать, он долго сохраняет исходные качества, отдаёт приказы, не догадываясь, что выполнять их некому. Воображение рисует чувства, на которые тело не в состоянии ответить. Плисецкая до последнего дня сознательно терзала упражнениями свой крепкий, как железо, стан, что вызывает уважение лишь как памятник сопротивлению.
Лицо стареет прежде всего остального и, как правило, делается тем безобразнее, чем очаровательнее было в молодости. Достаточно посмотреть на секс-символ 60-х Брижит Бордо. На поминках по Кириллу наш общий приятель поцеловал меня к