Леонард нанял Генри Земеля, чтобы тот работал над монтажом Bird on a Wire вместе с Диксоном; ему был нужен надёжный человек, которому он смог бы довериться. Отсматривая снятые в туре кадры, Земель видел, как его друг мучается от славы и изо всех сил старается сохранить искренность своих отношений как с публикой, так и с песнями. Он знал, что в глазах Леонарда слава плохо сказывалась на его работе.
- Он считал себя в первую очередь лирическим поэтом, — говорит Земель, — [а] лирический поэт обладает какой-то невинностью и наивностью, бескомпромиссностью в отношениях с миром и с тем, что он делает. Когда что-то разрушает это видение — представление о том, каким мог бы быть мир и каким [поэт] пытается его сделать, — может ли он снова собрать осколки? Качество работы и голос необратимо меняются.
Марианна снова жила на Гидре, в доме, где она раньше жила с Леонардом, когда однажды на пороге появилась Сюзанна с громко плачущим младенцем на руках. Пытаясь перекричать сына, она сказала Марианне, что живёт в отеле и хотела бы знать, когда Марианна собирается покинуть дом. Марианна собрала вещи и уехала. «Это была печальная сцена», — тихо говорит Марианна. Когда Леонард об этом услышал, он предложил купить Марианне дом (свой дом она продала в дни их безденежья), а если она предпочла бы остаться, он был готов купить новый дом для Сюзанны. «Он всегда был очень щедр», — говорит Марианна, отказавшаяся от его предложения. Ей пришло время вернуться в Норвегию. Леонард присоединился к Сюзанне и Адаму в маленьком белом доме на холме, и трудно себе представить, чтобы он, пытаясь найти свой старый ритм, порой не возвращался мыслями к своей жизни в этом же доме с женщиной и ребёнком в прежние, более невинные и простые времена.
Леонард вернулся к старой привычке плавать по утрам в гавани. После этого «он просто часами болтался в порту, сидел на камнях и разглядывал людей», говорит Терри Олдфилд, молодой композитор и музыкант, поселившийся на Гидре в начале 1970-х. Одно время он давал сыну Марианны уроки игры на флейте. Леонард был одним из первых людей, с кем Олдфилд познакомился на острове. Олдфилду, которому показалось, что Леонард пребывает «в очень ясном состоянии ума», он сообщил, что в последнее время жил в монастыре.
На Гидре Леонард писал картины, а также работал над начатой в Монреале прозаической книгой, чьё старое название «Рождение женщины» он с тех пор поменял на новое «Моя жизнь в искусстве». Тем временем некоторые из его старых вещей без всякого его участия оказались на театральной сцене, порой в любопытном облачении. Текст под названием «The New Step» («Новый шаг»), напечатанный в «Цветах для Гитлера», был поставлен как одноактная балетная драма и показан по канадскому телевидению. Джин Лессер на основе нескольких стихотворений и песен Леонарда о женщинах сделал внебродвейский мюзикл Sisters of Mercy. В книге «Моя жизнь в искусстве» Леонард писал о женщинах (или об одной женщине) малоприятные вещи. «В жопу этот брак [и] твой еженощный ступор в постели»11081. Он писал, что должен «изучить ненависть, которую я питаю к ней, и как она преобразуется в желание одиночеством и расстоянием» [5]. В более мягких выражениях он выразил эти чувства в новой песне:
I live here with a woman and a child The Situation makes me kind of nervous
(«Я живу здесь с женщиной и ребёнком. / Эта ситуация делает меня несколько нервным.»)
Песня, в значительной степени посвящённая его семейной жизни, получила название «There Is a War» («Идёт война»).
* * *
6 октября 1973 года Египет и Сирия напали на Израиль, и началась война Судного дня. На следующий день Леонард оставил Сюзанну с Адамом на Гидре и вылетел из Афин в Тель-Авив. Он планировал записаться в израильскую армию: «Я пойду и остановлю египетскую пулю. Трубы и занавес из бритвенных лезвий», — писал он [6]. Как видно из его слов, мотивы его были сложны: с одной стороны, конечно, преданность идее («Я никогда не скрывал того факта, что я еврей и в случае любого кризиса в Израиле буду там, — заявил Леонард в 1974 году. — Я служу выживанию еврейского народа» [7]), с другой стороны, бравада, нарциссизм и далеко не в последнюю очередь отчаянное желание вырваться на свободу. «Женщины, — говорил он, — отпустят тебя из дома только ради двух вещей: зарабатывать деньги или сражаться на войне» [8]. В его умонастроении в то время смерть ради благородного дела — ради любого дела — была лучше, чем та жизнь, которую он вёл: жизнь художника на цепи, жизнь человека, посаженного в клетку. Сюзанна говорит:
- Я испытывала гордость за героические и щедрые поступки Леонарда, но к ней примешивался страх, что что-то случится — время было опасное, — который превратился в страх потери, в ужас перед худшим. Я знала, что заставить его передумать невозможно, и помню, что, не сказав ему, положила ему в нагрудный карман синюю ленточку, чтобы он — в моих мыслях — был в безопасности. И те первые несколько дней я по-настоящему молилась.
Леонард же, сидя в самолёте, летевшем в его, как он выражался, «мифический дом», чувствовал себя свободным. Он был «снова худ и не на привязи» [9]. Приехав в Тель-Авив, он вскоре познакомился с израильским певцом по имени Ошик Леви, который собирал команду артистов, чтобы выступать перед солдатами: в этом проекте приняли участие Матти Каспи, Мордехай «Пупик» Арнон, Илана Ровина, и Леви с удовольствием включил в этот список Леонарда. У Леонарда были другие планы. Он запротестовал, говоря, что пишет печальные песни, которые плохо подходят для поднятия боевого духа. Но Леви умел убеждать, и, кроме того, от израильской армии не поступало более интересных предложений. В течение следующих недель Леонард на грузовиках, танках и джипах объезжал аванпосты, бивуаки, ангары ВВС, полевые госпитали — они останавливались везде, где видели солдат, и играли для них до восьми раз за день. Солдаты собирались тесным кругом — иногда их было не больше десятка — и, если дело было ночью, светили на него фонариком, пока он пел.
- Куда бы мы ни приезжали, он спрашивал о том, чем занимается тот или иной солдат, и всякий раз он хотел записаться добровольцем и выполнять ту же работу, — рассказывал Леви репортёру из газеты «Маарив». — Я дразнил его: «Ты уж определись, кем хочешь быть — пилотом, артиллеристом, боевым пловцом? У тебя каждый день новое увлечение».
Музыканты жили вместе с солдатами и разговаривали с ними ночи напролёт.
- Он был скромным человеком с душой философа и искал, в чём предназначение человека, — говорил Леви. — Он часто беседовал с Арноном о философии, астрологии, Библии. Он часто говорил о сущности иудаизма и о своём еврейском имени, Элиезер [10].
В блокноте, который Леонард постоянно носил с собой, он писал заметки о том, что видел в Израиле: о красоте пустыни, о солдатском братстве, об убитых и раненых, при виде которых он плакал. Как и на Кубе, он записывал свои фантазии о необычайных проделках: например, украсть пистолет и застрелить офицера, который достал его «постоянными просьбами спеть «Suzanne» [11]. Он также удивительно быстро написал в Израиле новую песню под названием «Lover Lover Lover». Каспи вспоминает, что Леонард сымпровизировал её перед солдатами во время их второго выступления.
Пусть дух этой песни Да вознесётся он, чист и свободен,
Да будет он щитом тебе Щитом от врага
Во время тура 1974 года Леонард будет представлять эту песню как «написанную в синайской пустыне для солдат на обеих сторонах» [12]. В том же году, рассказывая о своём опыте журналу ZigZag, он сказал: «Война чудесна. Её никогда не вытопчут окончательно. Это редкий случай, когда люди могут совершать лучшее, на что они способны. В ней есть экономия жеста и движения, каждый жест точен, каждое усилие максимально. Никто не сачкует. Это возможность ощутить то, чего ты просто не можешь почувствовать в современной городской жизни» [13] — все эти мысли, особенно последняя, уже давно занимали его.
Из Израиля Леонард полетел в Эфиопию, которая тоже находилась на грани войны. Казалось, что он нарочно подвергает себя опасности, искушает судьбу. На этот раз он не пытался взять в руки оружие и поселился в отеле «Империал» в Асмэре. Снаружи лил ливень, а оказавшийся на свободе Леонард писал. «У меня с собой была гитара, и именно тогда я почувствовал, что наконец-то появляются песни — конечный результат черновиков, которые я последние четыре или пять лет носил с собой из одного отеля в другой» [14]. Он отредактировал «Lover Lover Lover», поменяв её начало с «I saw my brothers fighting in the desert» («Я видел, как мои братья сражаются в пустыне») на
I asked my father…»Change my name.»
The one I’m using now it’s covered up With fear and filth and cowardice and shame («Я попросил отца… «Дай мне новое имя».
То, под которым я живу сейчас, покрыто Страхом, и грязью, и трусостью, и позором»)
Там же в Эфиопии он «разгадал шифр» «Take This Longing» — песни, которую он написал много лет назад для Нико и которую Баффи Сент-Мари записала под названием «The Bells», — чтобы «сделать версию для» себя [15]. Ещё он сделал окончательную редакцию второй версии песни об отеле «Челси»; в «Chelsea Hotel К2» рассказывалось о сексуальном эпизоде, произошедшем у Леонарда с Дженис Джоплин. Музыку он написал вместе с Роном Корнелиусом на последнем туре — во время трансатлантического перелёта из Нэшвилла в Ирландию. «Это было ещё когда в самолётах разрешалось курить в хвосте салона, — вспоминает Корнелиус, — и большую часть тех восьми с половиной часов, которые продолжался полёт, мы с Леонардом сидели, курили и сочиняли эту песню. Когда мы приземлились в Шэнноне, она была готова». Леонард рассказывал Биллу Доновану, тур-менеджеру, что это первая песня, которую он написал вместе с другим человеком. Ещё одна песня, написанная в Эфиопии, — «Field Commander Cohen», ироническое повествование о вымышленных подвигах Леонарда на войне. В реальности, путешествуя по районам боевых действий, он избегал войны с Сюзанной, ожидавшей его дома.