- это было нечто», вспоминает Лиссауэр. Из наиболее запомнившихся концертов стоит отметить выступление на фестивале «Праздник Юманите» в Париже11131.
- На фестиваль пришло полмиллиона человек и в том числе какие-то коммунистические группировки, а нас везли туда на больших лимузинах, — вспоминает Лиссауэр. — По такому случаю мы нарядились в камуфляжную одежду и велели высадить нас за полмили от сцены, а оттуда доехали на нескольких раздолбанных «рено»: мы не хотели появляться там [на лимузинах], потому что люди вокруг были очень разгорячённые. Повсюду были страстные обсуждения политических вопросов, камуфляж, береты и сигареты «Голуаз». Леонард пообщался с этими людьми и выглядел среди них совершенно своим.
Когда музыканты в ноябре приехали в Нью-Йорк, Леонарда встречала Сюзанна. Он взял её с собой на интервью Дэнни Филдсу11141. Леонард сообщил Филдсу, что бросил курить, одновременно в изысканных выражениях воспевая красоту сигарет. Ещё он бросил пить и пытался всучить Филдсу бутылку водки, которую ему подарил Гарри Смит. Филдс спросил, воспитывает ли Леонард своих детей в еврейской традиции, и тот ответил: «Если только я не поменяю своё имя, я определённо буду воспитывать их как евреев». То есть — да. Мольбы Леонарда к отцу/Отцу о новом имени в песне «Lover Lover Lover» были риторическим приёмом. «Мне никогда не нравилось, что люди меняют свои имена. Хорошо знать своё происхождение» [23].
Примерно в то же время в интервью Ларри «Рэтсо» Сломену для Rolling Stone Леонард жаловался: «Кажется, я старею. Ногти у меня крошатся под натиском гитарных струн. Мой голос становится всё хуже. Сколько лет я ещё выдержу?» Впрочем, он и не думал уходить на покой и собирался продолжать «вечно». Каждый человек, сказал Леонард, «должен постараться стать стариком» [24].
В Лос-Анджелесе у Леонарда был ангажемент в Troubadour, знаменитом фолк-клубе в Западном Голливуде, где на вечере «открытого микрофона» началась карьера Тома Уэйтса и где состоялось первое лос-анджелесское выступление Джони Митчелл. «Он играл пять дней по два концерта за вечер, и все билеты были распроданы, — говорит Пол Боди, работавший в Troubadour швейцаром. — Я проверял билеты и поэтому помню, как в воскресенье на концерт пришёл Фил Спектор с дочерью [комика] Ленни Брюса Китти. Боб Дилан тоже приходил. Вообще там было много знаменитостей — и куча красивых женщин. На моей памяти на Леонарда Коэна приходили самые красивые женщины — красивее бывали, наверное, только у Чарльза Буковски. Эти женщины приходили в лучших нарядах в стиле семидесятых и ловили каждое слово Леонарда — и во время концерта, и после». Леонард щеголял в сером костюме («Он напомнил мне французского актёра Жана Габена», — говорит Боди), а все музыканты одевались в чёрное. «Управляющий Troubadour Роберт Маркезе говорил мне: «Посмотри, не валяются ли в туалете бритвенные лезвия: очень уж депрессивная тема».
В перерывах между концертами журналист Харви Куберник расспрашивал Леонарда о новом альбоме.
- Одно время я думал, что очередного альбома не будет, — говорил Леонард. — У меня было сильное ощущение, что я исписался как автор песен, потому что песни ко мне больше не приходили. Теперь у меня началась новая фаза, очень непривычная для меня: я начал совместно работать над песнями с Джоном, а я никогда не предполагал, что буду это делать, и не планировал делать это с кем бы то ни было. Дело не в том, чтобы что-то улучшить, дело было в том, чтобы разделить замысел с другим человеком. [Предыдущая пластинка, Live Songs, была документом] очень смутного времени, времени без направления. В ней мне нравилось, что она очень точно зафиксировала тот период. Я очень интересуюсь документальной фиксацией [25].
Леонард также рассказал, что собирается навестить Дилана в его доме в Малибу, и упомянул, что Дилан назвал его одним из своих любимых поэтов. Находясь в Лос-Анджелесе, он сходил на выступление Аллена Гинзберга и поужинал с Джони Митчелл. Куберник, составивший Леонарду компанию, вспоминает, как она, улыбаясь, вдруг сказала ему: «Я всего лишь групи у Пикассо и Леонарда».
Если не считать концертов в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, американский тур Леонарда имел в лучшем случае умеренный успех. Несколько концертов прошли перед почти что пустым залом.
- Он был почти никому не известен, — говорит Лиссауэр. — Леонард не очень-то хотел играть в Штатах, он чувствовал, что здесь его не понимают, и, так как люди его не хотели, он тоже не хотел их и оказывался без аудитории. Меня как продюсера это ставило в тупик; я хотел увидеть его успех в Штатах. Но в канадском туре на него приходили толпы, и некоторые концерты были шикарны. Несколько из них мы записали.
В туре Леонард уже обдумывал новый студийный альбом. На этот раз он хотел полноценного сотрудничества с Лиссауэром. «Леонарду очень нравились мои мелодии, и мы решили сочинять вместе. Дело пошло хорошо, мы написали несколько очень сильных песен и работали над ними в туре». Этими песнями были «Came So Far for Beauty», «Guerrero», «I Guess It’s Time», «Beauty Salon» и «Traitor Song». Ещё они работали над новыми версиями «Diamonds in the Mine», «Lover Lover Lover» и «There Is a War». После окончания тура они вдвоём отправились в Нью-Йорк и сразу же приступили к работе над альбомом, которому Леонард дал название Songs for Rebecca.
Леонард снова поселился в отеле «Роялтон». Лиссауэр приходил к нему и получал от него тексты, которые они обсуждали, а потом Лиссауэр шёл домой и придумывал мелодии.
— Потом мы встречались у меня в лофте, — вспоминает Лиссауэр, — и работали за роялем. Леонард приходил без гитары, потому что я придумывал, наверное, не те аккорды, к которым он естественно тяготел. Ну то есть я старался сочинять в удобном для него стиле, я не хотел просто написать поп-песню и заставить его спеть её, но при этом я придумывал мелодии и структуры, немного выходя за пределы его [привычной] зоны: он в основном придерживался простых аккордов, без добавочных ступеней, без обращений и т. п. Кроме того, он обычно не хотел, чтобы в мелодии были скачки, он любил вести мелодию по соседним нотам, полупеть-полуговорить, как французский шансонье. Но мне кажется, что он устал писать одинаковые песни и хотел чего-то нового, и он достаточно доверял мне.
Лиссауэр записал демо нескольких песен, чтобы они смогли оценить плоды своей работы. Леонард, казалось, был доволен направлением, в котором они шли. Потом он решил уехать в Грецию.
На Гидре песни были отложены в сторону, а Леонард вернулся к книге «Моя жизнь в искусстве». «Десять лет назад, когда мир не знал меня, дело было плохо, но теперь стало ещё хуже», — писал он; ему понадобится «перевернуть свою жизнь свежей любовью» [26]. У Леонарда случались романы. Он продолжал жить с Сюзанной, но писал о ней с горькой злостью. Сюзанна, по её словам, не принимала этого на свой счёт: «Если живёшь с писателем, то чувствуешь, что всё это — пустой лист, репетиция, что у автора есть право нажать на паузу, стереть, повторить, что-то поменять и снова повторить. Так что я ему не мешала. Леонард находил утешение, смысл и комфорт в том, чтобы деконструировать свои будничные печали и жаловаться на них. Я хотела быть ему хорошим слушателем и товарищем, а не просто ранимой женой, хотя последнее, разумеется, иногда бывало неизбежно».
Когда осенью Леонард вернулся в Америку, он хотел проводить больше времени с Роси. В неопубликованном тексте под пессимистичным названием «Конец моей жизни в искусстве» он писал: «Сегодня ранним утром я встречался с Роси. В его комнате было тепло, и стоял приятный запах… Уничтожь свою особую личность, и появляется абсолют. Он мягко говорил со мной. Я ожидал осуждения. Его не было. Я ждал, потому что осуждение есть в голосе у всех, кроме него. Он позвонил в колокольчик. Я поклонился и ушёл. Я посетил его снова после нескольких неприятных часов в зеркале… Я так изголодался по его серьёзности после идиотского легкомыслия и отчаяния часов, проведённых в зеркале» [27]. Также Леонард изголодался по голоду. Живя семейной жизнью, он набрал вес, но ему нужно было быть пустым. Как он писал в «Прекрасных неудачниках», «если я пуст, то я могу принимать, если я могу принимать что-то, значит, оно приходит откуда-то извне, если оно приходит извне, значит, я не одинок. Я не могу выносить это одиночество.». Это одиночество было таким глубоким, что с ним не могло справиться присутствие женщины и детей.
Лиссауэр прилетел в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Леонардом, и они возобновили работу над Songs for Rebecca. Он вспоминает:
— Мы заняли несколько номеров в отеле «Шато-Мармонт» с патио и арендовали электрическое фортепиано. Мы работали над этими песнями, и они начали звучать, и я показал ему аккорды в некоторых песнях, чтобы он мог играть их на гитаре. А потом они с Марти сказали: «Давайте снова отправимся в тур».
Была запланирована неделя концертов в США. По случаю тура в США вышла компиляция The Best of Leonard Cohen: очевидно, в Columbia сообразили, что альбом New Skin for the Old Ceremony, который не вошёл даже в Топ-200 американских чартов, был, по известному выражению, дохлой лошадью, которую уже не имело смысла стегать. В Европе, где у Леонарда были настоящие хиты (New Skin for the Old Ceremony занял 24-е место в Великобритании) эта же компиляция вышла под названием Greatest Hits. Леонард сам отобрал песни для этой пластинки и написал комментарий к каждой из них.
Лиссауэр собрал для Леонарда новую группу, в состав которой на этот раз входил барабанщик. Они отправились в тур в ноябре, не забыв о новых песнях: их включили в концертную программу. «Леонард был воодушевлён, я был воодушевлён, даже Марти казался довольнее, чем можно было ожидать, он ведь вообще не хотел, чтобы Леонард работал со мной», говорит Лиссауэр. Сыграв последний концерт, Леонард и Лиссауэр начали запись: сначала в студии Sound Ideas в Нью-Йорке, потом в A&M в Лос-Анджелесе. Они записали песни, которые сочинили вместе, а также новую версию «Diamonds in the Mine». «А затем словно перекрыли кран. Леонард пропал. Марти не отвечал на мои звонки. Я подумал: что за чёрт? Всё как будто испарилось. И никто не сказал мне ни слова».