Его отношения с Анджани были выстроены похожим образом: они были парой, но ещё они были, по выражению Леонарда, «невозможными одиночками» и не жили вместе. «Мне нравится просыпаться одному, — говорил Леонард, — и ей тоже нравится быть одной» [6]. От него до дома Анджани легко можно было дойти пешком. Леанна, работавшая с ним много лет, не могла не заметить, что он выглядит как никогда счастливым и спокойным. «Думаю, он нашёл своё домашнее счастье. А может быть, дело было в том, что мы работали у него дома: мы не сидели в безличной комнате и не заказывали еду — мы сидели у него на кухне, и он готовил сам. Это была интимная обстановка, и, мне
кажется, это слышно в его пении». У них не было дедлайна, не тикали студийные часы. Леонард и Шэрон могли сколько угодно раз обмениваться черновыми версиями песни, прежде чем решали, что она готова, и принимались за следующую. Иногда они устраивали перерывы на три, на четыре недели, и Леонард в это время писал или переделывал тексты.
Во время этих перерывов Леанна исследовала записи, сделанные в 1979 году, на концертах тура в поддержку альбома Recent Songs. Генри Льюи, продюсер этого альбома, записал все концерты в Великобритании. Эти плёнки двадцать лет пылились в архиве, но Леонард о них не забыл, и ему было интересно узнать, заслуживают ли они новой жизни. В феврале 2000 года двенадцать песен из этих записей были выпущены в виде концертного альбома под названием Field Commander Cohen. На первом диске, выпущенном Леонардом в новом тысячелетии, его песни звучат в превосходном, отточенном исполнении музыкантов из джаз-рок-группы Passenger, а также Раффи Акопяна и Джона Билезикджяна (уд и скрипка), и Дженнифер Уорнс и Шэрон Робинсон (бэк-вокал): последняя была тогда новым лицом в музыке Леонарда, а теперь она стала его соавтором.
Во время одного особенно длинного перерыва Леонард снова съездил в Мумбаи. Поселившись, как обычно, в отеле «Кемпс-Корнер», он вернулся к прежнему режиму: каждый день он шёл на сатсанг по улице Уорден-роуд, и ветер с Аравийского моря ерошил его волосы, а потом плавал в клубе «Брич-Кэнди». Город был пёстрым и шумным, но ничто не могло нарушить душевный покой Леонарда. Ему явно было так хорошо в Мумбаи, что Лорка, которой было интересно, чем это место его приманивает, тоже прилетела туда и провела с отцом пару недель. Леонард посоветовал ей изучить местные барахолки, и она купила там кое-чего для своего антикварного магазина в Лос-Анджелесе.
Тем временем в Канаде каким-то чудом продолжали находить всё новые и новые способы чествовать Леонарда; в мае 2000 года Стивен Скоби организовал в Монреале вечер под названием «Своего рода рекорд: Стихотворения в честь Леонарда Коэна». Леонард, следуя своей негласной политике, отклонил приглашение. В одной монреальской газете напечатали карикатуру, на которой одетая как хиппи немолодая женщина одиноко сидит на скамеечке в парке с акустической гитарой, а полицейский говорит ей: «Послушайте, женщина, все уже ушли домой. Леонард Коэн не приедет». Правда, вскоре Леонард всё же съездил в Монреаль, но по личному делу — навестить смертельно больного Пьера Трюдо. В сентябре Леонард по просьбе детей Трюдо приехал на его похороны и был одним из тех, кто нёс гроб.
Оказавшись в родном городе, Леонард воспользовался случаем, чтобы зайти в дом престарелых к Ирвингу Лейтону. Восьмидесятивосьмилетний поэт, страдавший от болезни Альцгеймера, уставился на гостя непонимающим, озадаченным взглядом. Леонард назвал своё имя. «Какой ещё Леонард?» — спросил Ирвинг. У Леонарда вытянулось лицо, а Лейтон разразился хохотом. Он прекрасно его узнал. Как только сиделка покинула комнату, они — в нарушение правил — покурили. Леонард сам зажёг трубку своего старого друга, потому что огромные, как у боксёра, руки Лейтона слишком сильно дрожали.
Сентябрь 2001 года. Сезон муссонов в Мумбаи ещё не прошёл, но дожди стали менее обильными. Закончив новый альбом, Леонард вернулся в Индию, к Рамешу. Однажды в отеле служащий за стойкой в лобби принёс ему свои искренние соболезнования. Так Леонард узнал о нью-йоркских терактах 11 сентября. Вскоре зазвонил телефон: журналист из New York Observer интересовался его реакцией на произошедшее — в конце концов, Леонард уже предрекал конец света на своём последнем альбоме, The Future. Леонард не хотел делать никаких заявлений: «В иудейской традиции не рекомендуется пытаться утешать безутешных, пока они охвачены горем». Но журналист настаивал, и он поделился с ним одним из уроков индуизма: «Мы неспособны постичь закономерность событий и проявление мира, который создаём не только мы» [7].
В октябре 2001 года новый альбом вышел под названием Ten New Songs. На его обложке была фотография, которую Леонард сделал на встроенную камеру своего компьютера: он сам и Шэрон Робинсон. «Этот альбом, — сказал Леонард, — можно описать как дуэт». Шэрон предполагала — а иногда и упрашивала, — чтобы он заменил её голос и синтезаторные партии, которые сама считала черновыми, «но когда звук альбома стал складываться, — рассказывал Леонард, — я начал настаивать, чтобы она оставила свой голос и чтобы мы использовали эти синтезаторные звуки: сами песни, казалось, настаивали на том, чтобы остаться в том виде, в котором были сделаны. Ещё мне нравится, как Шэрон поёт» [8].
Голос Леонарда на этом альбоме, столь непохожий на его же голос на Field Commander Cohen, — мягкий, сдержанный баритон, который стелется, как дым, над прозрачными, минималистичными, но всё же трогающими душу цифровыми аранжировками. Здесь нет попытки скрыть, что эти инструменты не «настоящие», и в результате альбом обладает очарованием лоу-фая11561, которое обычно не ассоциируется с синтезаторами. Голос Леонарда звучит очень интимно, и в этой интимности явно слышно, как он тихо напевает в свой микрофон ранним утром, пока соседи спят. Песни элегантно, торжественно, задумчиво перетекают одна в другую. Сам Леонард характеризовал этот альбом как «безмятежный».
В песнях этого альбома фигурируют кровавый восход и свет, Америка и Вавилон, моление Богу и маленькие будничные победы. Песня «Love Itself», посвящённая другу Леонарда, писателю и критику Леону Визельтиру, пересказывает тейсё Роси о любви, а «By the Rivers Dark» вольно заимствует образ из 136-го псалма («При реках Вавилона, там сидели мы и плакали»), оплакивающего разрушение Храма и пленение евреев вавилонянами. Гипнотическая песня «Alexandra Leaving», которую Леонард писал с 1985 года, была вдохновлена стихотворением Константина Кавафиса «Бог покидает Антония». Ослепительная «A Thousand Kisses Deep» имеет много уровней смысла, в том числе — о том, как удерживают и отпускают, творят и покоряются Творцу. Эта песня тоже пережила множество превращений, как в музыке, так и в тексте. Ребекка де Морней вспоминает, что в начале 90-х слышала её в разных версиях; в 1995 году Леонард сообщил в интервью «Нью-Йорк Таймс», что хотел добиться от неё эффекта «старой фолк-песни» [9]. Образ улицы Буги-стрит из «A Thousand Kisses Deep» получает дальнейшее развитие в одноимённой песне; «Boogie Street» на первый взгляд написана о том, что
Леонард принимает свою сущность и то, что он должен делать (даже не зная причин), и покидает жизнь в монастыре ради возвращения в музыкальный бизнес. Песня начинается с молитвы и поцелуя, а затем касается нереальности реальной жизни, непостоянства романтической любви и неотступности вожделения. «Буги-стрит, — объяснял Леонард, — это место, где мы все живём, где бы мы ни находились: в монастыре или в городе под монастырём» [10]. Кроме того, в Сингапуре действительно есть улица с таким названием. Однажды Леонард там был.
- Днём там базар, магазинчики, ларьки, и можно найти кучу пиратских дисков. Я спросил одного продавца, есть ли у него записи Леонарда Коэна, потому что на прилавке ничего не нашёл. Он сходил в подсобку и вернулся с коробкой, в которой было всё, что я выпустил, весь каталог — гораздо более полное собрание, чем в большинстве магазинов, где мне приходилось бывать, по доллару за штуку. Я подумал, что это очень разумная цена. А ночью Буги-стрит превращалась в опасный и прекрасный сексуальный рынок: там были проститутки-мужчины и проститутки-женщины, трансвеститы, — невероятно привлекательные люди предлагали исполнить любые фантазии своих многочисленных клиентов.
- То есть такой универсальный рай.
— Как говорил мой старый учитель, «Мы можем бывать в раю, но мы не можем там жить, потому что в раю нет ни ресторанов, ни туалетов». Бывают моменты, как я говорю в этой песне, когда «ты целуешь мои губы, а потом всё кончается, и я возвращаюсь на Буги-стрит»: в объятиях возлюбленной ты таешь в этом поцелуе, растворяешься в этой близости, [это как] глотнуть холодной воды, когда хочешь пить; без этого подкрепления ты бы, наверное, умер со скуки за пару недель. Но жить там ты не можешь. Тебя сразу вышвыривает обратно в дорожную толчею.
Леонард посвятил новый альбом Роси.
Критики, за вычетом очень немногих несогласных, расточали альбому комплименты. Они приветствовали возвращение Леонарда, говорили ему, как сильно скучали по его голосу, глубине, лукавому юмору — пусть на новом альбоме и не было стольких классных, игривых афоризмов, как на I’m Your Man, — и что Ten New Songs вполне оправдал долгое ожидание. В интервью его спрашивали, собирается ли он гастролировать. По поводу гастролей Леонард не выказывал энтузиазма и сомневался, что всё ещё может заполнять залы. Типичный коэновский ответ — скромный и самоуничижительный. С прошлого тура прошло немало времени, и вполне возможно, что он действительно сомневался в своих силах, но главным образом он просто не хотел гастролировать. У него очевидно была аудитория в Европе, где Ten New Songs имел успех — Топ-30 в Великобритании, номер 1 в Польше и Норвегии, золотой статус в ещё нескольких странах. В Америке дела вернулись к состоянию до альбома I’m Your Man: Ten New Songs продавался плохо и не попал даже в Топ-100. Зато в Канаде альбом стал платиновым и получил целых четыре приза «Джуно»: лучший альбом, лучший артист, лучший автор песен и лучшее видео (за клип на песню «In My Secret Life» с мягким соулзвучанием, выпущенную на сингле).