Снова оказаться в Монреале, даже в разгар зимы и даже по такому поводу, было приятно. В Лос-Анджелесе Леонард маялся. Он в последнее время снова думал о том, чтобы вернуться в Монреаль насовсем, и Анджани эта идея, кажется, тоже нравилась. Недавно у него появился канадский менеджер, Сэм Фельдман, чьими клиентами были Джони Митчелл и Дайана Кролл. В мае планировался выход нового альбома и новой книги, и когда в феврале, через пять месяцев после последней канадской награды, Леонарда включили в канадский Зал Славы авторов песен, Фельдман убедил его присутствовать на церемонии.
«Меня не привлекают такие торжества, — сказал Леонард. — Это очень непростая штука — слушать, как тебе воздают почести. В каком-то смысле это похоже на надгробные речи, а ты вообще-то так себя не воспринимаешь» [2]. Снова песни Леонарда пели разные артисты: тот же Руфус Уэйнрайт, Вилли Нельсон, облачившийся по такому случаю в костюм, и к. д. ланг, чьё исполнение «Hallelujah» растрогало Леонарда до слёз. Слёзы выступили у него на глаза снова, когда он получал награду из рук Адриенны Кларксон, генерал-губернатора Канады. «Одна из причин держаться подальше от таких вещей — они вызывают очень глубокую эмоциональную реакцию, — сказал Леонард в интервью National Post. — С художниками и писателями такое происходит очень редко — видеть безусловное признание своей работы» [3]. В своей речи он сказал: «Мы ковыляем в Зал Славы за своими песнями» [4]. Кларксон заявила, что Леонард «изменил нашу жизнь сложностью своей печали, широтой своей любви… Он входит в твой мозг, сердце, лёгкие. Ты помнишь его, чувствуешь его, дышишь им. Он связывает нас со значением экстаза, он наш проводник в другой мир, который мы только угадывали, а он воплощает в песнях». Она также поблагодарила миллионы соотечественников за то, что те не покупали его ранние книги стихов и романы, «потому что без этого он, возможно, не обратился бы к песням».
В канадских интервью Леонард выглядел оптимистично настроенным и радостным, даже когда — неизбежно — заговаривали о его бывшем менеджере и пропавших деньгах. В его словах не было злости и агрессивности, он только корил себя за то, что не читал банковские выписки, и повторял свой афоризм — про то, что «эта штука способна подпортить настроение», прибавляя: «К счастью, этого не случилось» [5]. Одно из этих интервью он дал журналу CARP — изданию одноимённой организации, Ассоциации канадских пенсионеров. Придя к нему домой, журналистка Кристина Ланглуа увидела, как этот семидесятилетний старик, который не может позволить себе выйти на пенсию, сидит у залитого солнцем кухонного стола вместе с Анджани, улыбается и ест бейглы. Удивившись этой картине домашнего уюта, она спросила, как это сочетается с его репутацией. «С возрастом всё меняется, — сказал Леонард. — Я никогда не встречался с женщиной, пока мне не стукнуло шестьдесят пять. Вместо этого я видел перед собой какие-то чудеса». В прошлом он всегда смотрел на женщин сквозь призму своих «неотступных потребностей и желаний», сказал он, и «того, что они могли для меня сделать». Но потом — что по времени примерно совпало с уходом из монастыря и отступлением депрессии — «это начало рассасываться и [он] начал видеть женщину перед собой». Анджани со смехом уточнила: «Я как раз оказалась перед ним в тот момент, когда он это понял». К этому моменту они с Леонардом были вместе уже семь лет. Леонард заявлял, что старость — это «лучшее, что когда-либо с [ним] случалось». Несмотря на ситуацию с Келли Линч, он ощущал безмятежность и покой. «Моё состояние души сейчас так сильно отличается от состояния, в котором я прожил почти всю жизнь, что я чувствую глубокую благодарность» [6].
* * *
Book of Longing, первая новая поэтическая книга Леонарда за двадцать два года, вышла в мае 2006 года с посвящением Ирвингу Лейтону. Как и диск Dear Heather, это что-то вроде личного альбома — двести тридцать страниц стихов, прозаических фрагментов и рисунков. Рисунков столько же, сколько стихотворений, среди них портреты Роси и товарищей-монахов, Лейтона и Пьера Трюдо, женщин — чаще обнажённых, — а также автопортреты, на которых его лицо выражает спектр эмоций от смущения до уныния и которые сопровождены мудрыми, смешными, патологически мрачными и/или ехидными заметками на полях:
Я так и не нашёл себе девушку Я так и не разбогател Следуй за мной…
или:
налоги,
дети
потерянные любовницы
война
запоры
живой поэт
в своём ярме
красоты
подносит день обратно б-гу.
(На протяжении всей книги Леонард, следуя почтительной еврейской традиции, пишет «б-г» вместо «Бог», а также ставит дефисы на месте нецензурных слов.)
Тексты в этой книге разнообразны, от формально строгих в традиции высокой поэзии до поп-культурных, от длинных лирических баллад до коротких шутливых стишков, от прозаических кусочков до песен или стихотворений, ставших песнями: например, на одном развороте друг напротив друга помещены очень разные тексты стихотворения «Thousand Kisses Deep» и песни «A Thousand Kisses Deep». Многие из стихотворений — особенно те, которые сочинялись в монастыре холодными, тёмными ночами или в свободную минутку днём, — написаны о смерти: Коэн её предчувствует, пытается осмыслить, оплакивает, вспоминает. «Who Do You Really Remember» («Кого ты на самом деле помнишь») — каталог смертей: собаки, дядьёв и тёток, друзей, — которые случились между смертью его отца, когда ему было девять, и матери, когда ему было сорок три. Стихотворение в прозе «Robert Appears Again» («Роберт является снова») описывает разговор с призраком покойного
друга, произошедший, когда Леонард принял амфетамин, найденный спустя двадцать лет в кармане старого пиджака. В стихотворении «I Miss My Mother» («Я скучаю по матери») Леонард пишет о том, как хотел бы свозить Машу в Индию, купить ей драгоценностей и сказать ей, что она была
права во всём
Включая мою глупую гитару И куда она меня заведёт…
Она бы потрепала меня по головке И благословила бы мою грязную песню.
Часто по пятницам, когда Леонард зажигал свечи в честь шаббата и к нему на ужин приходили Адам, Лорка и Анджани, он представлял себе, что его мать тоже с ними, и воображал её реакцию на то, что он «наконец привёл свою жизнь в порядок» [7].
Но всё же это «Книга тоски», не книга мёртвых, и эти утраты — лишь одна «из множества форм тоски: религиозной, сексуальной, просто одиночества», о которых пишет Леонард [8]. Он бранит себя за то, что как буддистский монах был слаб, — от своей неспособности понять учителя («Roshi») до «колоссального стояка» под монашеским одеянием перед утренней медитацией («Early Morning at Mount Baldy», «Раннее утро в Маунт-Болди»). В краткой, на шесть строчек, версии стихотворения «Not a Jew» («Не иудей») он утверждает, что непреклонен в иудейской вере. В стихотворении «One of My Letters» он подписывается не «Л. Коэн», как когда-то в песне «Famous Blue Raincoat», но еврейско-буддистским именем: Дзикан Элиезер.
Он пишет о том, как слабеет с возрастом, и о своих неудачах в искусстве («My Time», «Моё время») и любви («Never Once», «Ни разу в жизни»). В честном и эротическом стихотворении «The Mist of Pornography» («Туман порнографии») он говорит о своих отношениях с Ребеккой де Морней и о том, почему они должны были прекратиться. В стихотворении «Titles» («Титулы») он пишет:
У меня был титул Поэт и, может быть, я им был одно время Также титул Певец был любезно дан мне хотя
я еле мог что-то напеть…
Моя репутация
Дамского Угодника — глупая шутка Я горько смеялся над ней десять тысяч ночей проведённых в одиночестве.
Однако при всём этом самоуничижении он в стихотворении «Other Writers» («Другие писатели»), вознеся хвалу своему другу, поэту Стиву Сэнфилду, а также Роси, бахвалится: «Я предпочитаю свои стишки их [словам] «, и описывает секс с молодой женщиной на переднем сиденье своего джипа. Ирвинг Лейтон, как Леонард вспоминает в стихотворении «Layton’s Question» («Вопрос Лейтона»), всегда спрашивал его: «Ты уверен, что всё делаешь неправильно?» Лейтон им бы гордился.
* * *
«Как еврей по происхождению, — говорил Леонард в интервью буддистскому журналу Tricycle, — я нахожу большое удовлетворение в том, что описание в Каббале того, как творит Бог, удивительно хорошо согласуется с тем, как говорил об этом мой учитель Дзёсю Сасаки Роси, современный японский учитель дзена» [9]. Леонард и Анджани начали регулярно ходить в синагогу к раввину Мордехаю Финли.
Финли занимался боевыми искусствами, служил в армии и преподавал литургию и еврейский мистицизм в калифорнийской Академии иудаизма, а в 1993 году основал общину Ор ха-Тора. Леонард и Анджани познакомились с Финли на свадьбе Ларри Кляйна, басиста и продюсера, работавшего с Джони Митчелл. «Раввин произнёс экспромтом вдохновляющую речь о любви и о том, как сохранить свой брак, — говорит Анджани. — Я посмотрела на Леонарда и сказала: «Я хочу послушать его ещё». Секунду поколебавшись, Леонард ответил: «Я пойду с тобой». Финли вспоминает, что говорил о браке как о «возможности служить другому человеку, возможности глубинного преобразования человека, потому что ты так глубоко погружён в существование другого человека. И это требует работы, это требует внимательности, это требует преданности делу, это требует дисциплины. Вероятно, это совпало с тем, как Леонард понимает духовность. Некоторое время спустя он просто стал приходить в синагогу». Финли часто видел, как Леонард сидит в синагоге с прямой спиной и опустив глаза, как на медитации в монастыре Роси, но только рядом с ним сидела Анджани. Раввину казалось, что Леонард вбирает в себя не только смысл слов, но и настроение, и энергию.
Первый раз беседуя с Леонардом, Финли спросил его: «Вы буддистский монах, как вы примиряете это с иудаизмом?» Тот же вопрос Леонарду задавали журналисты, когда он стал монахом; он ответил на это стихотворением «Не иудей».
Леонард сказал Финли, что нет нужды примирять одно с другим; в буддизме нет концепции бога, а Роси — замечательный человек, наделённый замечательным умом. «Леонард недвусмысленно сказал мне, что это не имеет ничего общего с его религией, с его верой. Когда мы познакомились ближе, я был рад узнать, что он очень просвещён в иудаизме. Он прекрасно начитан, очень серьёзно пытается понять Каббалу и — в общем, так же, как и я — понимает Каббалу не столько как богословие, сколько как духовную психологию и способ отобразить Божественное в форме мифа. Если ты понимаешь, что человеческое сознание, по сути дела, оперирует символами, значит надо найти систему символов, которая наиболее точно выражает человеческое понимание всех уровней реальности».