Леонард рассказал о встреченном в юности молодом испанце с трагической судьбой, который играл на гитаре в парке Мюррей-Хилл, за домом Коэнов на Бельмонт-авеню. Вокруг гитариста собралась стайка девушек, и Леонард тоже подошёл послушать, а потом попросил научить его так играть. За три урока юноша показал Леонарду «шесть аккордов» и фигуру в стиле фламенко, которую Леонард назвал «основой всех [своих] песен и всей [своей] музыки».
Ещё выразительнее Леонард говорил о другом испанце и о том, как он повлиял на его жизнь. Он рассказал, что, начав играть на гитаре, он в то же время писал стихи. Он подражал английским поэтам, которых изучал в школе, но у него оставался неутолённый «голод по голосу». Он сказал: «Только когда я прочёл — пусть в переводе — стихи Лорки, я понял, что этот голос существует». Он не копировал этот голос — «Я бы не осмелился это делать», — но внимательно слушал, что этот голос говорит. Этот голос дал ему позволение «найти в себе некую личность, личность, которая не незыблема, личность, которая борется за своё собственное существование». Ещё этот голос велел ему «никогда не жаловаться всуе, и если нужно сказать о великом и неизбежном поражении, которое ждёт всех нас, это следует делать строго в пределах достоинства и красоты».
Церемония завершилась концертом-трибьютом. Сначала аудитории показали короткое видео, сделанное дочерью Леонарда. Затем пришёл черёд видеоинтервью с музыкантами его группы. Один из членов жюри премии, эссеист, критик и историк литературы Андрес Аморос, прочитал испанские переводы стихов и текстов песен Леонарда в сопровождении сестёр Уэбб. Лаура Гарсиа Лорка назвала Леонарда «лучшим посланником», которого мог иметь её покойный дядя. Затем песни Леонарда исполнили певец фламенко Дукенде, ирландский певец и автор песен Глен Хэнсард и Хавьер Мас из группы Леонарда. Леонард был настоящим ветераном концертов-трибьютов. За последние десять лет он выслушал столько глубоко прочувствованных кавер-версий своих песен, что потерял им счёт. И всё же в его глазах стояли слёзы. Во время заключительной песни, «So Long Marianne» — как почти сорок лет назад в Иерусалиме, когда он пел её на последнем концерте того тура, — он не сдержал этих слёз.
* * *
Сидя за длинным деревянным письменным столом в своём маленьком кабинете, Леонард искал нужную иконку на огромном компьютерном мониторе. Время от времени он останавливался и щёлкал по очередной иконке, но это почти всегда оказывались фотографии его внуков. Он искал цифровую версию буклета своего нового альбома. Не сумев её найти, он встал из-за стола, чтобы найти пробный экземпляр. Буклет нашёлся на книжной полке — рядом с тремя томами главного каббалистического труда «Сефер ха-Зоар», сборником поэзии Чарльза Буковски «Радости проклятых», альбомом литографий Жоржа Брака, книгами самого Коэна, комментарием к Торе «Язык истины», антологией греческой поэзии и фигуркой Аллена Гинзберга с головой на пружинке.
Леонард вернулся к компьютеру с буклетом, страницы которого были скреплены клеем, как у детской поделки. На обложке — фотография Леонарда: он сидит на садовом стульчике у себя на лужайке и читает. Тень женщины, сделавшей этот снимок (его ассистентки), занимает не меньше места, чем фигура самого Леонарда. Он одет по всей форме: чёрный костюм, чёрная шляпа-федора, чёрные ботинки, чёрные носки, чёрные солнечные очки — но чёрный галстук сбился, а верхняя пуговица белой рубашки расстёгнута. Внутри буклета рядом с текстами песен помещены черновики — фотографии страниц блокнотов Леонарда и его рисунки. Есть среди них и автопортрет: смятая кепка, мрачное лицо. Есть портрет обнажённой женщины с длинными чёрными волосами, рядом с ней лежит череп.
Леонард щёлкнул по иконке и откинулся назад. Заиграл его новый альбом. Леонард немного выпрямил спину и опустил глаза в пол; он как будто медитировал. Время от времени он беззвучно шевелил губами, повторяя слова. К середине третьей песни он закрыл глаза и не открывал их, пока музыка не доиграла до конца. Он не увидел, как включился скринсейвер и по экрану торжественно поплыли заголовки новостей: кандидаты от Республиканской партии, скандал с незаконной прослушкой телефонных разговоров в Великобритании, дискуссия о средствах экстренной контрацепции, — которые казались случайными и иногда удивительно подходящими по смыслу субтитрами к его песням.
С тех пор как Леонард в начале года вернулся к работе над записью, альбом существенно изменился. Из новых песен, исполнявшихся на гастролях, только две песни были включены в трек-лист: «Darkness», похожая на свою концертную версию, и «Lullaby», с радикально переработанным текстом. Написанная вместе с Шэрон Робинсон «Different Sides» попала в альбом, а написанная вместе с Анджани «The Street» — нет. Из трёх песен, ранее вышедших на Blue Alert, в Old Ideas была включена только одна, «Crazy to Love You»: в ней слегка изменились слова, но главное отличие от версии Анджани заключалось в том, что в аранжировке на альбоме Леонарда центральную роль играет не рояль, а гитара. После своего долгого романа с синтезатором Леонард вернулся к гитаре: на Old Ideas он играет на ней в четырёх треках. Его партия в «Crazy to Love You» вызывает в памяти его первые альбомы, особенно Songs from a Room. На новом альбоме звучат также клавишные инструменты, скрипки, духовые, барабаны, банджо и архилютня; партии бэк-вокала исполнили Дженнифер Уорнс, Дана Гловер, Шэрон Робинсон и сёстры Уэбб. Продюсерами альбома названы Леонард Коэн, Эд Сандерс, Анджани, Дино Сольдо и Патрик Леонард; последний также написал вместе с Леонардом четыре песни.
Закончилась десятая, последняя песня, и Леонард открыл глаза. Он впервые услышал свой альбом, с тех пор как два месяца назад было закончено сведение. Он слушал внимательно, чтобы заметить «ошибки, или что-то, что можно было сделать иначе, или что-то, что нарушает мечту», то есть плавное течение музыки. Если бы он что-то заметил, он был готов вернуться в студию и поработать ещё. Улыбаясь, он сказал: «Я не обнаружил предателей и изменников. Я не ошибся, сочтя альбом готовым» [14].
Альбом Old Ideas поступил в продажу 31 января 2012 года. В пресс-релизе Леонарда назвали «духовным парнем с поэтической жилкой», а альбом был описан как его «наиболее откровенно духовный». Но хотя в первом сингле с альбома, «Show Me the Place», действительно есть что-то церковное — неспешная партия фортепиано, глубокий, торжественный голос, произносящий: «Укажи мне место, куда ты хочешь отправить своего раба… Ибо моя голова низко склонена» («Show me the place / Where you wantyour slave to go… For my head is bending low»), — любой человек, хотя бы немного знакомый с песнями Коэна, понимает, что эти слова с тем же успехом могут быть обращены не к Богу Ветхого Завета, а к обнажённой женщине. (Первый пресс-релиз с его неудачными формулировками скоро заменили другим. Возможно, чтобы компенсировать эту неудачу, «Коламбия» установила огромный биллборд с обложкой альбома на Таймс-сквер в Нью-Йорке.)
На своём двенадцатом студийном альбоме Леонард продолжает в своей неподражаемой манере сплавлять воедино духовность и эротику. Даже в песне «Amen», в которой, совершенно по-библейски, «грязь мясника» («the filth of the butcher») «омыта кровью агнца» («washed in the blood of the lamb»), ангелы у двери Леонарда «задыхаются и царапаются» («panting and scratching»)11701, а во фразе «мщение господу» («vengeance belongs to the lord») Господь написан со строчной буквы. Можно с некоторой долей уверенности утверждать, что строки «Мечтал о тебе, детка / На тебе была половина платья» («Dreamed about you baby / You were wearing half your dress») в песне «Anyhow» адресованы не Иегове. И хотя песня «Darkness», возможно, посвящена депрессии, болезни или тьме могилы, слова «Ты сказала: Пей. Ты была юна, и было лето / Я должен был нырнуть» («You said: Just drink it up… You were young and it was summer/1 just had to take a dive») явно подразумевают куннилингус.
В этом альбоме есть и серьёзность, и лёгкость. Эта музыка прыгает, пританцовывает, падает на колени, склоняет голову в молитве, прижимает шляпу к сердцу и флиртует с женщинами в первом ряду. Открывающая альбом песня «Going Home» написана от лица, по-видимому, Бога или какой-то другой сверхъестественной силы, которая хочет отдавать Леонарду приказы и управлять им как марионеткой; этот Бог недоволен легкомысленным отношением Леонарда к своей работе. Каковая работа заключается в том, чтобы скинуть с себя свою ношу, вернуться домой, за занавес, с пением на устах покинуть земную арену и удалиться в лучшее место — как и полагается старику, как и должен поступить в старости легендарный музыкант, как Боб Дилан в песне «Beyond the Horizon», как Глен Кэмпбелл на альбоме Ghost on the Canvas, как Джонни Кэш почти на всех своих последних записях. Но Леонард Коэн, этот так называемый мудрец («sage») и провидец («man of vision»), на самом деле всего лишь «ленивый ублюдок, живущий в костюме» («lazy bastard living in a suit»), который хочет писать о том же, о чём упорно писал всегда: он хочет написать «любовную песню, гимн прощения, инструкцию по жизни с пораженьем» («He wants to write a love song, an anthem of forgiving, a manual for living with defeat»). Это всё те же старые идеи, что и на первом альбоме Леонарда, да и на всех последующих тоже. Такая мелочь, как старость, не в силах этого изменить. К тому же Леонард всегда был старым. Свою первую пластинку он записал в тридцать три года — лет на десять позже большинства коллег-дебютантов. Ему не требовалось ждать, чтобы возраст придал его словам весомость: этого ему и так хватало. Наоборот, с возрастом он обрёл некую лёгкость — ту лёгкость, которая была так очевидна на его последнем туре, когда он день за днём вприпрыжку выбегал на сцену из-за занавеса.
Как отметил Грег Кот в своей рецензии в газете Chicago Tribune, «Old Ideas не относится к числу этих ужасных старческих альбомов, которые в последнее время клепают все кому не лень. Спустя столько лет [Коэн] всё ещё не угомонился, а его сложные взаимоотношения с любовью и старением описаны с едким остроумием и без всякой сентиментальности» [15]. Китти Эмпайр писала в Observer. «Old Ideas не только о смерти, предательстве и Боге, хотя это сочные темы. Как и следует из его названия, он посвящён всему тому, что делает Коэна таким необходимым автором вот уже шесть десятилетий: желанию, раскаянию, страданию, любви, надежде и отчаянному переигрыванию» [16]. Рецензии были в основном положительные, хотя некоторые критики обратили больше внимания на «финальное поражение», чем на «инструкцию по жизни»: рецензент в Rolling Stone написал, что Коэн «неотрывно смотрит в пропасть вечности, ни на секунду не закрывая глаз» [17], и воспринял новый альбом как прощальное послание, как ещё тёплые мощи святого. «Хоть это немного невежливо, трудно не рассматривать Old Ideas как, возможно, последнюю запись Леонарда Коэна, — писал Энди Гилл в Independent. — Но если это действительно его последняя депеша, по крайней мере, старый хитрец не сдался до последнего» [18].