[670] В 1506 году Леонардо покинул Флоренцию и вернулся в Милан, оставив отцов города в ярости, – они обвиняли его в бессовестном поведении: «Он получил крупную сумму денег, а сам лишь начал большую работу, которую ему заказали».[671] Однако Леонардо был глух ко всем призывам, и «Битва при Ангиари» так никогда и не была закончена.
Мосты, каналы, летательные аппараты, многочисленные картины – все это осталось на чертежной доске или на мольберте. Даже любимые математические и геометрические штудии в итоге перестали его радовать. Тоскливая запись в записной книжке ставит грустную точку в его исследованиях: «Ночь святого Андрея. Закончил работать над квадратурой круга, иссяк свет, иссякла ночь и бумага, на которой я писал».[672]
Свеча гаснет, рассветный луч проникает сквозь ставни, и Леонардо, в очках и ночном колпаке, устало откладывает перо.
«Скажи мне, было ли хоть что-то совершено», – снова и снова спрашивает Леонардо на страницах своих записных книжек. Явившись среди всего этого небрежения и запустения, «Тайная вечеря» остается триумфальным свидетельством того, что гений его все-таки погасил свой долг перед историей. За три года он сумел – чуть не единственный раз в своей жизни – взнуздать неуемную энергию и творческие порывы и направить их в единое русло. Результат – сто сорок квадратных метров краски и штукатурки, произведение искусства, подобного которому никогда до того не видели, нечто, превосходящее даже высочайшие достижения мастеров предыдущего столетия.
«Тайная вечеря» сочетает в себе яркость красок и тонкость оттенков, буйство движений и утонченное изящество линий, символизм с наглядностью и узнаваемостью. А самое главное, она содержит чрезвычайно правдоподобные детали, от выражений лиц апостолов до блюд со снедью и складок на скатерти, – равного этому еще не создавали на плоскости. Она открыла совершенно новую эпоху в истории искусства. «Современная эпоха началась с Леонардо, – утверждал в 1586 году художник Джованни Баттиста Арменини, – с первой звезды в созвездии великих, которым удалось достичь совершенной зрелости стиля».[673]
«Тайная вечеря» действительно является важной вехой в истории живописи. Искусствоведы ведут с нее отсчет периода, получившего название Высокое Возрождение: эпохи, когда работали такие непревзойденные творцы, как Микеланджело и Рафаэль, работали в изумительном, интеллектуально-изощренном стиле, в котором главный акцент делался на гармонию, пропорциональность, движение. Леонардо произвел в искусстве настоящий переворот, вызвал потоп, уничтоживший все, что существовало прежде. Переворот этот легко проследить по карьере одного из его современников. В 1489 году человек, отвечавший за роспись собора в Орвието, уверенно заявил, что «самый знаменитый художник во всей Италии» – это Пьетро Перуджино. Десятилетием позже богатый банкир из Сиены Агостино Киджи по-прежнему утверждал, что Перуджино – «лучший живописец в Италии», а второй – Пинтуриккьо, а третьего нет вовсе. Однако, когда Перуджино в 1505 году представил публике свой очередной алтарь, его осмеяли за бездарность и неоригинальность. К 1505 году мир уже познакомился с мощью творческого гения Леонардо.[674]
Трудно переоценить значимость «Тайной вечери» в биографии и наследии Леонардо. Именно этой работе он обязан своей репутацией великого живописца. При жизни художника, а потом долгие десятилетия и даже столетия после его смерти бо́льшая часть его произведений (а их сохранилось всего пятнадцать, причем четыре из них не закончены) была недоступна и широкой публике, и другим художникам. За три столетия, отделяющие его смерть от начала XIX века, многие сегодня известные нам работы Леонардо были рассеяны по миру – неузнанные, недоступные зрителям, вообще позабытые.
«Мону Лизу» Леонардо до XIX века никто, по сути, не видел. Пока художник был жив, она оставалась у него, и видеть ее могли только посетители мастерской. Аноним Гадьяно знал о ней лишь понаслышке – он считал, что на картине изображен мужчина. После смерти Леонардо Салаи продал портрет, в итоге он попал в мыльню короля Франции, а потом, несколько веков спустя, – в спальню Наполеона. Известность он приобрел только после того, как его извлекли из личных покоев французских властителей и в начале XIX века вывесили на всеобщее обозрение в Лувре. Соответственно, Санта-Мария делле Грацие оставалась одним из немногих мест, где можно было посмотреть на подлинную работу Леонардо и изумиться величию его гения.
«Я хотел бы творить чудеса», – написал Леонардо однажды. Примечательно, что в XVI веке для характеристики его работ чаще всего пользовались словом «чудесные».[675]
«Это река, что протекает через Амбуаз», – пишет Леонардо в одной из своих последних заметок, рядом с наброском русла Луары.[676] И ему, и его покровителю Лодовико Сфорца суждено было умереть в долине Луары, во Франции, с зазором в тридцать километров и одиннадцать лет друг от друга: Лодовико скончался в темнице, Леонардо – в королевском замке.
Пленение Лодовико в Новаре в апреле 1500 года стало, по словам хрониста, «зрелищем столь унизительным, что тронуло до слез даже многих его врагов».[677] Герцога в итоге заключили в замке Лош, в двухстах пятидесяти километрах к юго-западу от Парижа. Хронист воспевает его правление: «Так в тесном узилище были заточены помыслы и чаяния человека, мыслям которого ранее было тесно даже в пределах Италии».[678]
Лодовико было дозволено общество шута, иногда – книга или посетитель; в остальное время властитель, заказавший одно из величайших произведений искусства за всю историю человечества, коротал свои дни, разукрашивая стены своей темницы змеями, звездами и изречениями. Проведя почти восемь лет в заточении, он сумел ненадолго вырваться из темницы, подкупив стражу, – его вывезли из замка на телеге, груженной сеном. Однако он заблудился в лесах под Лошем, очень быстро был пойман и приговорен к более суровому заключению. Здоровье его было подорвано, и в мае 1508 года он скончался, не дожив двух месяцев до пятьдесят шестого дня рождения. Нам неизвестно, где погребены его останки, однако в Милане братия доминиканского монастыря сохранила о нем добрую память – монахи попытались организовать возвращение его тела в Милан, дабы похоронить рядом с Беатриче.[679]
К моменту смерти Лодовико Леонардо вернулся в Милан и поступил на службу к врагу и тюремщику Лодовико, королю Людовику XII. Колесо судьбы описало полный круг, когда в декабре 1511 года, через двенадцать лет после первого бегства из Милана, Леонардо вынужден был бежать повторно, поскольку швейцарские наемники выгнали из города французов. Последовали новые скитания. Проведя несколько лет в Риме, Леонардо навсегда покинул Италию – в 1516 году он отбыл во Францию, где стал придворным художником французского монарха Франциска I. Леонардо увез с собой записные книжки – около двадцати тысяч страниц заметок и набросков – и несколько картин, в том числе и «Мону Лизу».
Леонардо было пожаловано поместье Клу в Амбуазе, всего в тридцати километрах к северу от мрачной темницы в Лоше. В красивом краснокирпичном замке имелась центральная башня и винтовая лестница; из него открывался вид на королевский замок, с которым жилище Леонардо было связано подземным ходом: таким образом король имел прекрасную возможность, по словам Вазари, «часто и милостиво его навещать».[680] Впрочем, живописью Леонардо больше не занимался. Вместо этого он продолжил изучение геометрии, проектировал новую королевскую резиденцию, исследовал течение Луары, а также участвовал в постановках театральных представлений при дворе. К 1517 году с ним случился удар, здоровье пошатнулось. В апреле 1519 года, «сознавая неизбежность смерти и неопределенность часа ее», он составил завещание, позаботившись о Салаи, своих подмастерьях и слугах.[681] Девять дней спустя, 2 мая, он скончался в возрасте шестидесяти семи лет в своем поместье и был погребен, согласно его воле, во внутреннем дворе церкви Сен-Флорантен в Амбуазе. Шестьдесят бедняков из прихода несли свечи на похоронах.
Новости о смерти Леонардо дошли до его флорентийской родни только месяц спустя. В один из дней июня из Франции пришло письмо от Франческо Мельци, одного из помощников художника, со следующими словами: «Всем нам должно скорбеть о его утрате, ибо равного ему природа создать не в состоянии».[682]
«Прекрасное в человеке преходяще, – написал однажды Леонардо, – а в искусстве – нет».[683] Увы, прекрасное в искусстве тоже порой оказывается преходящим, и «Тайная вечеря» – яркий тому пример. Стиль Леонардо оказался безупречен, а вот техника – отнюдь. «Тайная вечеря» пострадала от того, что последний ее реставратор назвал – с преднамеренным преуменьшением – «неполной адгезией» между краской и поверхностью стены.[684] Поскольку Леонардо отказался от фресковой техники, красочный слой не вступил со штукатуркой в неразрывную связь и всего несколько лет спустя начал отслаиваться. «Распятие» Монторфано на противоположной стене трапезной, прекрасно сохранившееся, за исключением написанных Леонардо портретов Сфорца (они полностью утрачены), служит немым укором великому мастеру, допустившему трагический просчет.