Для Франциска I, как и для прежних своих покровителей, Леонардо придумывал и ставил театрализованные представления. Например, в мае 1518 года в Амбуазе состоялись празднества по случаю крещения сына короля и бракосочетания его племянницы. Для торжеств была специально сооружена арка, которую украшали саламандра и горностай — они символизировали возобновление дружеских отношений между Францией и Италией. Декорации превратили городскую площадь в крепость, и бутафорские пушки «палили ядрами, наполненными воздухом, издавая грохот и испуская дым», как сообщал в депеше один дипломат. «Падая наземь, эти ядра отскакивали и подпрыгивали, ко всеобщему восторгу и никому не нанося ни малейшего вреда». (Относящийся к 1518 году рисунок Леонардо, на котором изображен механизм для метания ядер, обычно рассматривают как пример его военно-инженерных проектов, но мне кажется, что это был эскиз машинерии как раз для того праздничного представления.[865])
140. Эскиз для маскарада.
В июне того же года в садах при Шато де Клу в честь короля были устроены под открытым небом пир и бал, и Леонардо помог воссоздать некоторые эпизоды из того спектакля, который он ставил почти тридцатью годами ранее в Милане, по случаю свадьбы Джан Галеаццо Сфорца и Изабеллы Арагонской. За сюжет была взята пьеса «Рай» («Paradiso») придворного поэта Бернардо Беллинчони, актеры нарядились семью планетами (сколько их было известно в ту пору), а механическое чудо — яйцеобразный шар — распахивалось, и открывался прятавшийся внутри рай. «Сверху двор был полностью перекрыт голубыми полотнищами с золотистыми звездами, изображавшими небесный свод, — сообщал один посланник. — Должно быть, за ним помещались четыреста двойных канделябров, и они давали столько света, что совершенно изгоняли ночную тьму»[866]. Представления и маскарады — мимолетные зрелища, но некоторые рисунки Леонардо, служившие для них эскизами, до нас дошли. На одном прекрасном листе (илл. 140) изображен молодой всадник с копьем, в замысловатом многослойном костюме и в шлеме с перьями.
Визит де Беатиса
В октябре 1517 года, когда Леонардо прожил в Амбуазе уже около года, к нему пожаловал высокопоставленный гость — кардинал Луиджи д’Арагона, который совершал длительное путешествие по Европе с многочисленной свитой (более сорока человек). Они познакомились еще в Риме, где кардинал устраивал пышные приемы и где у него имелась любовница, ослепительная красавица, и дочь от нее. Среди спутников кардинала был его капеллан и секретарь, Антонио де Беатис, который вел дневник. Благодаря его записям мы и можем представить себе довольно живо один эпизод из жизни Леонардо — уже «льва зимой»[867].
Де Беатис называет Леонардо «самым выдающимся живописцем нашего времени». Сейчас это кажется очевидным, но, что важнее, эта фраза свидетельствует о том, что даже его современники так о нем отзывались, несмотря на то что «Мону Лизу», «Святую Анну» и «Иоанна Крестителя» мало кто тогда видел, а многие произведения, написанные по общественному заказу — от «Поклонения волхвов» до «Битвы при Ангиари», — так и остались незаконченными.
Де Беатис описывал Леонардо, в ту пору 65-летнего, как «седобородого старца старше семидесяти лет». Это любопытно, потому что многие возможные портреты Леонардо, включая туринский рисунок сангиной, обычно принимаемый за автопортрет, порой вызывают споры и сомнения — из-за того, что изображенный на них человек явно старше Леонардо. Но, быть может, Леонардо и в самом деле выглядел заметно старше своих лет. К седьмому десятку жизненные невзгоды и внутренние демоны могли до срока избороздить и иссушить его лицо.
Можно представить себе эту сцену. Гостей проводят в особняк и принимают в большом зале с дубовыми балками. Кухарка Матюрина подает напитки, а затем Леонардо, выступая в роли почтенного светила искусства и науки, ведет гостей наверх, в мастерскую. Вначале он показывает кардиналу и его свите три станковые картины, которые ездили вместе с ним повсюду: «Первая — портрет некой флорентийской дамы, выполненный с натуры по настоянию покойного Джулиано Медичи, вторая — молодой Иоанн Креститель, а третья — Мадонна с младенцем, сидящая на коленях святой Анны, все вещи высочайшего художества». Этот рассказ де Беатиса (давший толчок альтернативным теориям исследователей «Моны Лизы») воссоздает приятную, спокойную картину: мы видим Леонардо в уютной комнате с большим камином, он лелеет свои любимые картины и показывает их гостям как самые ценные сокровища.
Де Беатис сообщал и о недугах, мучивших Леонардо; похоже, у него случился инсульт: «У него парализована правая рука, и по этой причине никто уже не ждет от него новых шедевров. Он обучил одного миланца [Мельци], и тот очень хорошо работает, ибо, хоть маэстро Леонардо уже не способен писать картины с прежней искусностью, он все еще продолжает рисовать и учить». Вот типичная леонардовская загадка: ведь он левша, а значит, паралич правой руки не должен был сильно повлиять на его работоспособность. Известно, что в Амбуазе он продолжал рисовать, и именно там он переписал лицо и синие одежды в левой части «Святой Анны»[868].
Проводя тщательно продуманную экскурсию, Леонардо мельком ознакомил гостей со своими записными книжками и трактатами. «Этот синьор написал трактат по анатомии, — сообщает де Беатис, — где изобразил разные части тела, мускулы, сухожилия, нервы, вены, суставы, внутренние органы и все, что только существует в организме мужчин и женщин, как до него этого не делал еще никто. Благодаря этим рисункам можно гораздо лучше, чем когда-либо раньше, понять, как устроено мужское и женское тело. Все это мы видели своими глазами, и он поведал нам, что сам вскрыл более тридцати трупов и мужчин, и женщин всех возрастов».
Затем Леонардо описал гостям другие свои научные изыскания и инженерные работы (но, видимо, никаких рукописей больше не показывал). «Еще, по его словам, написал он бесконечное множество книг о природе воды, о разных механизмах и о прочих предметах, все на народном языке, и если их напечатать, то они принесут людям и пользу, и удовольствие». Де Беатис отметил, что эти сочинения написаны на итальянском («народном») языке, но даже не упомянул того достопримечательного факта, что все записи выполнены зеркальным почерком. Вероятно, он видел только анатомические рисунки, а не сами тетрадные страницы с текстом. В одном он прав: если бы эти рукописи были опубликованы, то несомненно принесли бы людям «и пользу, и удовольствие». Но, увы, Леонардо, проводя остаток жизни в Амбуазе, не занимался подготовкой рукописей к печати.
Роморантен
Вместо того чтобы заказать Леонардо какое-нибудь масштабное и общественно значимое произведение искусства, король дал ему задание, которое могло бы стать идеальным венцом его творчества: ему поручалось спроектировать новый город и дворцовый комплекс для королевского двора в селении Роморантен, расположенном на берегу реки Сольдр в центральной части Франции, примерно в 80 километрах от Амбуаза. Если бы этот замысел был осуществлен, то позволил бы Леонардо дать волю сразу множеству страстей: он охватывал архитектуру, градостроительство, гидротехнику, инженерное дело и даже устроение театрализованных представлений и празднеств.
В конце 1517 года он вместе с королем поехал в Роморантен, и они пробыли там до января 1518 года. Леонардо стал припоминать идеи и фантазии, которые являлись ему тридцатью годами ранее, когда он в Милане придумывал план идеального города. И вот он снова принялся набрасывать в тетради радикальный и утопический проект нового города, которому предстояло вырасти на пустом месте.
План Леонардо изображал идиллический дворец, а не крепостной замок: его интерес к военно-инженерным сооружениям и оборонительным укреплениям явно угас. Часть работы легла на Мельци — он промерил шагами существующие улицы Роморантена и записал результаты измерений. Затем Леонардо набросал несколько проектов. В центре одного проекта — трехэтажный дворец со сводчатыми пешеходными дорожками, выходящими к реке. На другом представлены два замка (один предназначался для королевы-матери), разделенные рекой. На всех чертежах фигурировало множество всевозможных лестниц — с двойными пролетами, тройными спиралями и разнообразными изгибами и поворотами. Лестницы привлекали особое внимание Леонардо, потому что в них можно было воплотить самые сложные движения и перетекания архитектурных форм и объемов, которые он всегда любил[869].
Все проекты делались с расчетом на грандиозные зрелища, какие будут устраиваться перед дворцом под открытым небом, в том числе и карнавалы на воде. Галереи, обращенные к реке, должны были служить многоярусной видовой площадкой, способной вместить весь французский двор, а широкие ступени полого спускались к самой воде. На рисунках Леонардо видно, как маленькие лодки стройной чередой проплывают по реке и по рукотворным озерам, вырытым специально для водяных представлений. «Участники поединков будут помещаться на лодках», — пояснил он рядом с одним рисунком.
Страсть к воде, всю жизнь владевшая Леонардо, пронизывает все грани его роморантенских проектов, в которых фигурируют всевозможные водные сооружения, служившие как практическим, так и декоративным целям. Водные пути, проходящие по Земле и физически, и метафорически, и здесь задуманы как жилы, пронизывающие весь дворцовый комплекс. По замыслу Леонардо, их следовало использовать для орошения, для очистки улиц и конюшен, для удаления нечистот, а также для проведения чудесных зрелищ и для праздничных декораций. «На каждой площади должны быть фонтаны», — заявлял он. Нужно соорудить «четыре мельницы там, где вода входит в город, и еще четыре там, где она его покидает, а это можно устроить, если перегородить реку выше Роморантена плотиной»