.
В 1483 году, когда ей было 10 лет, братья заключили выгодный брачный контракт, устроив ее помолвку с Джованни Стефано Висконти, представителем рода, когда-то правившего Миланом. Но четыре года спустя, незадолго до намеченной свадьбы, контракт расторгли. Братья не смогли выполнить условий, в которых оговаривалось приданое невесты. В документе о расторжении помолвки отмечалось, что брак не был свершен, невеста осталась добродетельной.
Возможно, и расторжение помолвки, и упоминание о сохраненной добродетели объяснялось иной причиной. Как раз в ту пору на девушку обратил внимание Лодовико Моро. Фактический правитель Милана был человеком беспощадным, но отличался хорошим вкусом. В Чечилии его привлекли и ум, и красота. В 1489 году, когда ей исполнилось 15 лет, она жила уже не с родней, а отдельно — в доме, который снял для нее Лодовико. А еще через год она уже ждала от него сына.
Их отношения осложняло одно обстоятельство. С 1480 года Лодовико был обручен с Беатриче д’Эсте, дочерью Эрколе д’Эсте, герцога Феррарского. Эта помолвка означала для Лодовико важный союз с одной из древнейших аристократических династий Италии, договор заключили, когда Беатриче было всего пять лет, и свадьба была намечена на 1490 год, когда невесте исполнится 15 лет. День бракосочетания должны были отметить пышные празднества и торжественные представления.
Но Лодовико, влюбившийся в Чечилию, не желал и думать о предстоящей женитьбе. В конце 1490 года посланник герцога Феррарского в Милане прислал своему правителю честный отчет о происходящем. Лодовико без ума от своей возлюбленной, «inamorata», поведал посол отцу Беатриче. «Он держит ее при себе в замке, и она повсюду его сопровождает. Она ждет ребенка и прекрасна, как цветок, и он часто берет меня с собой, когда навещает ее». В итоге свадьба Лодовико с Беатриче была отложена. Но в следующем году она все-таки состоялась, и по этому случаю в Павии, а затем в Милане прошли великолепные и шумные празднества.
Со временем Лодовико проникся большим уважением к Беатриче, и, как мы еще увидим, ее смерть станет для него тяжелым ударом. Но поначалу он продолжал поддерживать связь с Чечилией, которая по-прежнему занимала несколько комнат в Кастелло Сфорцеско. В те времена, когда от государей еще не требовалось хотя бы на словах проявлять благоразумие в любовных делах, Лодовико продолжал откровенно делиться своими чувствами с феррарским посланником, а потому тот всегда был хорошо обо всем осведомлен и докладывал отцу Беатриче все, что знал. Например, однажды Лодовико сообщил посланнику, что «хотел бы пойти к Чечилии, предаться с ней утехам и побыть с ней немного в покое, и что жена его желает того же, ибо сама не хочет покоряться ему». В конце концов, когда Чечилия родила сына (его появление на свет воспел в сонетах хор придворных поэтов), Лодовико пристроил ее замуж за богатого графа, а в дальнейшем она сама покровительствовала искусствам и держала у себя дома настоящий литературный салон.
68. «Дама с горностаем», Чечилия Галлерани.
Соблазнительной красоте Чечилии Галлерани суждено было остаться запечатленной в веках. В 1489 году, в самый разгар романа между 15-летней Чечилией и Лодовико, он поручил Леонардо написать ее портрет (илл. 68). Так Леонардо, который к тому времени прожил в Милане уже семь лет, зарекомендовал себя при дворе как устроитель театральных зрелищ и приступил к работе над конной статуей, впервые получил от Лодовико заказ на живописную работу. В результате из-под его кисти вышел поразительный, новаторский шедевр, который во многих отношениях можно признать самой восхитительной и пленительной картиной Леонардо. Лично у меня это самое любимое его произведение (помимо «Моны Лизы»).
Написанный маслом по доске из древесины грецкого ореха, портрет Чечилии, сегодня более известный под названием «Дама с горностаем», настолько оригинален, настолько полон чувств и жизни, что он сильно повлиял на искусство портретной живописи и изменил его. Искусствовед ХХ века Джон Поуп-Хеннесси называл его «первым современным портретом» и «первой в истории европейского искусства картиной, которая ясно показала, что портрет способен выразить мысли изображенного человека через его позу и жесты»[448]. Вместо привычного и даже традиционного профиля лицо показано в три четверти. Тело развернуто влево (по отношению к нам), а вот голова как будто внезапно повернулась вправо, чтобы посмотреть на что-то или, быть может, на кого-то — скорее всего, на Лодовико, — появившегося с той стороны, откуда падает свет. Горностай, которого она держит, тоже будто встрепенулся и навострил уши. Они оба чрезвычайно оживлены, здесь в помине нет отсутствующего или расфокусированного взгляда, какой можно увидеть на других портретах той эпохи, в том числе и на единственном ранее написанном женском портрете самого Леонардо — «Портрете Джиневры Бенчи». Сразу видно, что здесь что-то происходит. Леонардо удалось уловить и передать некое сюжетное действо, заключив его в один миг — такой миг, в котором внешняя жизнь встретилась с внутренней. За этими руками, лапами, глазами и загадочной улыбкой мы ясно видим и движения тела, и движения души.
Леонардо любил каламбуры, в том числе зрительные, и если ранее он обыграл имя Джиневры де Бенчи, изобразив ее на фоне можжевельника (ginepro), то здесь горностай (по-древнегречески похожий зверек, вроде ласки или куницы, назывался γαλέη) намекает на родовое имя Галлерани. А еще горностай выступал символом чистоты. «Гордый горностай предпочитает скорее погибнуть, нежели запятнать грязью свою чистоту», — писал Леонардо в одной из своих притч о животных. Там же лисица смеялась над горностаем: «Какие же вы чистюли! Просто диву даешься. Едите раз в день и предпочитаете голодать, лишь бы не замарать свою шубку». Но вот появились охотники, и горностай замешкался перед грязной норой, стараясь не запачкать шубку, и тут-то его сразили наповал. Кроме того, горностай являлся геральдическим животным самого Лодовико с тех пор, как король Неаполя пожаловал ему Орден горностая. Один придворный поэт даже сложил стихи, где именовал его «итальянским мавром, белым горностаем»[449].
Положение, при котором голова и тело повернуты в разные стороны — контрапост — стало одним из живых и характерных приемов Леонардо, мы уже наблюдали его у ангела в «Мадонне в скалах». Извивающийся, но сохраняющий равновесие горностай повторяет движение Чечилии, одновременно с ней развернувшись туда же. Но запястье Чечилии и лапка горностая слегка приподняты и как будто напряжены. Их живые позы говорят о том, что оба — не только персонажи картины, но и участники какой-то реальной жизненной ситуации, причем есть здесь и третье действующее лицо — оставшийся за рамками этой сцены Лодовико, на которого глядят и дама, и горностай.
В ту пору Леонардо как раз пытался сформулировать свои представления о том, как работает человеческий ум. В голове у Чечилии явно пробегает множество мыслей. Мы видим это не только по ее глазам, но и по легкому намеку на улыбку. Но, как это будет потом и у «Моны Лизы», эта улыбка остается загадочной. Взгляните на Чечилию сто раз — и уловите сто разных эмоций. Рада ли она приходу Лодовико? Хорошо, а теперь посмотрите еще раз. То же самое относится и к ее зверьку. Мастерство Леонардо таково, что даже горностай выглядит очень смышленым.
Леонардо тщательно выписал каждую деталь — от костяшек и сухожилий на кисти Чечилии до ее заплетенных и покрытых газовой косынкой волос. Такая прическа с защитной сеткой, coazzone, и испанского кроя платье вошли в моду в Милане в 1489 году, с приездом Изабеллы Арагонской, которая сочеталась браком со злосчастным Джан Галеаццо Сфорца.
На Чечилию падает более мягкий свет, чем тот, что Леонардо использовал в «Портрете музыканта». Тень под носом тоже лишена резкости. Как продемонстрировал Леонардо, проводя свои оптические опыты, самое интенсивное освещение получается, когда луч падает на поверхность совершенно прямо, а не под косым углом. Такой прямонаправленный свет можно увидеть на левом плече и правой щеке Чечилии. Другие части лица освещены не так резко, что точно согласуется с формулами, которые Леонардо выработал для света различной степени насыщенности при разных углах его падения. Таким образом, его научное понимание оптики помогло создать на этой картине иллюзию объемности[450].
Некоторые тени смягчены из-за отраженного или вторичного излучения света. Например, на нижний край левой руки Чечилии падает отсвет от белоснежного меха горностая, а под шеей тень смягчается благодаря свету, отраженному от ее груди. «Когда руки пересекают грудь, делай так, чтобы между падением тени руки на грудь и собственной тенью руки оставалось немного света, который казался бы проходящим через пространство между грудью и рукой, и чем больше тебе хочется, чтобы рука казалась более далекой от груди, тем большим делай и этот свет», — писал Леонардо в заметках к трактату о живописи[451].
Чтобы оценить по достоинству талант Леонардо, задержите взгляд на том месте, где пушистая голова горностая соседствует с нежной кожей на груди Чечилии. Голова зверька — настоящее чудо моделировки — благодаря изящно обозначенным контурам кажется живой и трехмерной, и каждая шерстинка будто переливается на свету. Кожа Чечилии написана нежной смесью белых и красноватых тонов, и ее живая гладкость контрастирует с твердостью бусин, на которых видны яркие блики света[452].
Портрет воспел в сонете придворный поэт Бернардо Беллинчони в свойственной ему напыщенной и высокопарной манере (впрочем, в данном случае его восторги вполне оправданы):
– Природа, сердишься, завидуешь чему-то?
– Да Винчи, что звезду земную написал,