Начался этот процесс со «знатоков» — людей, обладающих благодаря многолетнему опыту особым чутьем на произведения искусства. В XIX и XX веках многие картины удалось атрибутировать благодаря таким признанным экспертам в искусствознании, как Уолтер Патер, Бернард Беренсон, Роджер Фрай и Кеннет Кларк. Однако мнения таких авторитетов часто порождали споры. Компетенция знатоков подверглась серьезному испытанию, например, в 1920-х годах, в связи с атрибуцией другой предполагаемой картины Леонардо — копии «La Belle Ferronière», обнаруженной в Канзас-Сити. «Новичку здесь не разобраться, — говорил Беренсон, которого привлекли к суду в качестве свидетеля-эксперта. — Требуется очень много времени, чтобы выработалось некое шестое чувство, а оно рождается только благодаря накопленному опыту». Он заявил, что найденная картина не является работой Леонардо, и раздосадованная владелица портрета обозвала его «мажордомом гадателей по картинам». Спустя пятнадцать часов присяжные сообщили, что не могут прийти к единому мнению, и лишь позднее дело было улажено путем компромисса. В данном случае знатоки оказались правы: спорная картина не принадлежала кисти Леонардо. Однако громкий судебный процесс объединил популистов, которые во всеуслышание возопили о заговоре элитарной клики, возомнившей себя всеведущей[462].
Знатоки, которые первыми увидели купленный Сильверманом рисунок — в том числе эксперты из Christie’s и те, с кем консультировалась Кейт Ганц, — без долгих размышлений отвергли мысль, что это может быть подлинным произведением эпохи Возрождения, а не стилизацией под него. Но Сильверман был уверен в обратном. Он привез рисунок в Париж, где у него имелась квартира, и показал искусствоведу Мине Грегори. И та высказала свое мнение: «В этом рисунке чувствуется двоякое влияние: флорентийское — в том, что касается изящной красоты, и ломбардское — в костюме и косе (coazzone). Эти наряд и прическа типичны для придворной дамы конца кватроченто. Конечно, первое имя, которое здесь приходит на ум, — Леонардо, один из немногих художников, которые из флорентийцев подались в миланцы». Грегори убедила Сильвермана в том, что исследование стоит продолжить[463].
Однажды Сильверман бродил по Лувру и остановился полюбоваться портретом работы Джованни Антонио Больтраффио, который входил в круг Леонардо. И там он случайно встретился с Николасом Тернером, бывшим хранителем из Британского музея и музея Гетти в Лос-Анджелесе. Сильверман достал свой цифровой фотоаппарат и показал фото принадлежащего ему таинственного портрета. «Я видел недавно слайд с этим изображением», — сообщил ему Тернер и назвал рисунок «замечательным». В то время Сильверман еще предполагал, что это работа одного из учеников Леонардо. Тернер удивил его, не согласившись с такой гипотезой. Он указал на штриховку с наклоном, характерным для левшей, и в частности для Леонардо, и предположил, что, возможно, рисунок выполнил не кто иной, как сам мастер. «Все особенности затенения на этом портрете служат наглядной иллюстрацией Леонардовой теории освещения», — заявил позднее Тернер[464].
Полагаться на мнение знатоков трудно еще и потому, что в любом сложном случае на каждое высказанное суждение, как правило, сыплются возражения и опровержения других знатоков. Среди противников мнения об авторстве Леонардо оказались известные эксперты Томас Ховинг, директор нью-йоркского музея Метрополитен, и Кармен Бамбах, хранитель фонда рисунков этого же музея. Обаятельный шоумен Ховинг, привыкший выступать на публике, назвал этот портрет чересчур «слащавым», а Бамбах, уважаемая и кропотливая исследовательница, сославшись на собственное профессиональное чутье, заявила: «Это просто не похоже на Леонардо»[465].
Еще Бамбах отметила, что Леонардо, насколько известно, не рисовал на пергаменте. Это действительно верно, если говорить о четырех тысячах доподлинно атрибутированных рисунках мастера, которые он делал для себя. Но геометрические иллюстрации, которые он создал для двух изданий книги Луки Пачоли «О божественной пропорции», были выполнены на похожем тонком пергаменте. Впоследствии это послужит подсказкой: ведь если портрет этой девушки действительно нарисовал Леонардо, быть может, он тоже выполнил его для какой-то книги?
Ганц — галеристка, которая продала рисунок Сильверману, — отстаивая верность своей оценки, высказывалась в поддержку знатоков-скептиков из Нью-Йорка. «По большому счету, если говорить о суждениях знатоков, то все сводится к вопросу о том, достаточно ли красива та или иная вещь, чтобы ее создал Леонардо, созвучна ли она всем тем качествам, что определяют его почерк? Это превосходная моделировка, изящество, тонкость, непревзойденное понимание анатомии. На мой взгляд, данный рисунок лишен всех перечисленных особенностей», — сказала она корреспонденту New York Times[466].
Поскольку мнения знатоков разделились, пришло время для следующего шага, который требовал поистине леонардовского взаимодействия интуиции с научным экспериментированием. Для начала Сильверман отдал пергамент специалистам по радиоуглеродному анализу (этот метод позволяет определять возраст находки по распаду углерода в органической материи). Результаты анализа показали, что пергамент относится к периоду приблизительно между 1440-м и 1650-м годами. Это мало что доказывало — ведь и изготовитель подделок, и копиист вполне могли раздобыть кусок старинного пергамента. Но, главное, такая датировка не исключала авторства Леонардо.
Затем Сильверман отвез рисунок в Lumiere Technology — парижскую компанию, которая специализируется на цифровом, инфракрасном и многоспектральном анализе произведений искусства. Сильверман приехал туда на «веспе» друга, сидя у него за спиной и держа портрет в руках. Паскаль Котт, основатель компании и ее главный технический специалист, оцифровал портрет, получив ряд изображений с очень высоким разрешением (1600 пикселей на квадратный миллиметр). Это давало возможность увеличивать изображение в сотни раз, так чтобы хорошо просматривался каждый волосок.
Увеличенные изображения позволили точно сопоставить некоторые детали рисунка с похожими деталями на тех картинах, автором которых бесспорно признавали Леонардо. Например, петли и узлы орнамента-плетенки, украшающего наряд молодой женщины, чем-то напоминают орнамент на рукавах «Дамы с горностаем», причем у этих объемных элементов тщательно прорисована тень, и там, где орнамент отступает вдаль, точно соблюдены законы перспективы[467]. Как писал о Леонардо Вазари, «он расточал драгоценное время на изображение сложного сплетения шнурков». Другим примером сходства стала радужная оболочка глаза. Сравнение рисунка с «Дамой с горностаем», по словам Сильвермана, «обнаружило поразительное тождество в трактовке каждой детали, к которым относились внешний угол века, складка верхнего века, абрис радужной оболочки, ресницы нижнего века, ресницы верхнего века и соседство края нижнего века с нижней границей радужки»[468].
Сильверман и Котт показали изображения с высоким разрешением другим экспертам. Первой из них стала Кристина Джеддо — миланская исследовательница творчества Леонардо, защитившая диссертацию в Женевском университете. Ее удивило использование трехцветной пастели (черного, белого карандашей и сангины): именно эту технику Леонардо придумал, а затем описывал в своих тетрадях. «При внимательном изучении поверхности рисунка выясняется, что затенение выполнено густой тонкой штриховкой, типичной для левшей (с наклоном сверху и слева вниз и вправо). Это заметно и невооруженным глазом, а еще заметнее на отсканированных цифровых изображениях, выполненных в инфракрасных лучах», — написала Джеддо в одном научном журнале[469].
Старейший и почтеннейший исследователь творчества Леонардо, Карло Педретти, тоже высказал мнение: «Профиль модели безупречен, а глаз нарисован в точности так, как на множестве рисунков Леонардо того же периода»[470]. Например, пропорции головы и шеи, а также некоторые особенности манеры, в какой очерчены глаза, обнаруживают близкое сходство с рисунком, датированным приблизительно 1490 годом и хранящимся сейчас в Королевской коллекции в Виндзорском замке («Портрет молодой женщины в профиль»)[471], а также с портретом Изабеллы д’Эсте, который Леонардо нарисовал в Мантуе в 1500 году[472].
Затем Сильверман и Котт обратились к Мартину Кемпу — оксфордскому профессору с непогрешимой репутацией, посвятившему жизнь изучению творчества Леонардо. Кемп, регулярно получавший письма с просьбами удостоверить авторство произведений, якобы созданных Леонардо, не слишком обрадовался, когда в марте 2008 года ему пришло электронное письмо от Lumiere Technology с прикрепленным фото в высоком разрешении. Раскрывая вложение, он думал: «О боже, очередная тягомотина». Но когда он увеличил изображение у себя на мониторе и тщательно изучил леворучную штриховку и различные детали, по нему пробежали мурашки. «Если присмотреться к обручу для волос, на затылке под ним виден небольшой прогиб, — говорит он. — Леонардо всегда обращал внимание на упругость материалов и правдиво изображал, как они ведут себя под давлением»[473].
Кемп, отказавшийся принимать деньги за свое экспертное мнение и даже компенсацию за расходы, согласился приехать и посмотреть на оригинал, к тому времени помещенный на хранение в банковское хранилище в Цюрихе. Вначале Кемп выказал большую осторожность, но, потратив несколько часов на внимательное изучение портрета под всеми мыслимыми углами, он пришел к положительным выводам. «Ее ухо ведет тонкую игру в прятки под нежными волнами волос, — заметил он. — Радужка ее задумчивого глаза сохраняет прозрачную лучистость живого, дышащего человека»