Когда Леонардо, остановившись в начале 1500 года в Мантуе по дороге из Милана во Флоренцию, выполнил карандашный портрет Изабеллы, он сразу же сделал с него копию. Эту копию Леонардо взял с собой и показал одному другу, а тот доложил Изабелле: «[Портрет] этот в точности похож на вас, лучшего и пожелать нельзя»[564]. Оригинальный рисунок Леонардо оставил у Изабеллы, а та в одном из бесчисленных писем, которыми засыпала его через некоторое время, попросила прислать ей замену, потому что первый рисунок забрал у нее муж. «Попросите его также прислать нам другой рисунок, сделанный для нашего портрета, — писала она, обращаясь к своему доверенному лицу, выступавшему посредником, — потому что Его Светлость, супруг наш, отдал кому-то рисунок, оставленный здесь»[565].
77. Карандашный портрет Изабеллы д’Эсте.
Копия, которую Леонардо взял с собой (и которая, судя по размеру, вполне могла послужить подготовительным картоном для будущей картины), и есть, вероятно, тот самый рисунок, что хранится сейчас в Лувре (илл. 77). На портретах, которые Леонардо писал в Милане, его модели изображены в платьях, сшитых по тогдашней моде на испанский манер. Но Изабелла сама выступала законодательницей мод, и Леонардо изобразил ее в наряде, какие в ту пору начали носить во Франции. Это оказалось большим плюсом: свободные рукава и лиф удачно скрадывали полноту. С другой стороны, Леонардо наделил ее намеком на двойной подбородок, который лишь слегка закамуфлирован карандашным сфумато. Очертания ее рта выдают волевой характер, а в выбранной позе — в строгий профиль — чувствуется официальность, характерная для традиционных портретов правителей и их супруг.
В большинстве своих портретов — и во всех без исключения дописанных до конца — Леонардо избегал традиционного подхода той эпохи, требовавшего изображать модели в профиль. Он предпочитал усаживать их лицом к зрителю, с поворотом в три четверти, что позволяло создавать ощущение движения и передавать на лицах живые чувства. Именно в такой позе изображены Джиневра Бенчи, Чечилия Галлерани, Лукреция Кривелли и Мона Лиза.
Но эти дамы не были правительницами: две из них являлись любовницами Лодовико Моро, а еще две — женами видных горожан. Изабелла же сама настояла на том, чтобы ее портрет писался по классическим канонам, в профиль, как приличествовало ее высокому положению. В результате нарисованный портрет вышел довольно скучным. Мы не можем заглянуть Изабелле в глаза, увидеть в них движения ума или души. Кажется, она просто позирует, вот и все: внутри не заметно никаких мыслей или чувств. Мы знаем, что она выпросила у Чечилии «Даму с горностаем», внимательно рассмотрела эту картину, а потом все-таки убедила Леонардо изобразить ее в традиционной позе. Значит, денег у Изабеллы имелось больше, чем вкуса. Возможно, именно это стало одной из причин, по которым Леонардо не горел желанием превратить этот рисунок в живописный портрет[566].
Хотя в этом рисунке и остались дырочки от булавок (для последующего переноса изображения на доску), Леонардо ничем не показывал, что собирается выполнить просьбу Изабеллы и сделать живописный портрет. Однако она привыкла добиваться всего, чего ей хотелось. Выждав целый год, Изабелла решила, что пора действовать. Посредником в затеянных переговорах она выбрала монаха Пьетро да Новеллара, своего бывшего исповедника, и бедняга вскоре оказался меж двух огней.
«Если Леонардо Флорентиец, живописец, находится во Флоренции, мы просим вас сообщить нам, чем он занят и начал ли он уже работу, — писала она Пьетро в конце марта 1501 года. — Пусть Ваше Преподобие выяснит, вам ведь лучше известно, как это сделать, собирается ли он написать портрет для нашего собрания»[567].
Ответ монаха, отосланный 3 апреля, дает некоторое представление о занятиях Леонардо и о его нежелании связывать себя какими-либо обязательствами. «Насколько я слышал, жизнь Леонардо весьма беспорядочна и неопределенна, и представляется, что он живет сейчас одним днем», — писал Пьетро. Единственное произведение, над которым Леонардо работает, сообщал далее монах, — это предварительный рисунок к будущей большой живописной картине — «Святой Анне с Мадонной и младенцем». «Больше ни за что он не принимался, если не считать того, что два его подмастерья пишут портреты, а сам он иногда добавляет несколько мазков».
Как обычно, Леонардо отвлекали совсем посторонние предметы. В конце письма монах упоминал о том, что «он уделяет много времени геометрии и вовсе не желает браться за кисть». Он повторил эту новость после того, как Салаи устроил ему встречу с Леонардо. «Мне удалось разузнать намерения живописца Леонардо с помощью его ученика Салаи и нескольких других его товарищей, которые отвели меня к нему в среду, — сообщал Пьетро 14 апреля. — По правде сказать, математические опыты настолько завладели его мыслями, что он даже смотреть не желает на кисть».
Как всегда, Леонардо оставался любезным, даже если не собирался становиться услужливым. Вот один пример такой любезности. Когда король Франции Людовик XII занял Милан, Леонардо взялся написать несколько картин для него и его секретаря, Флоримона Роберте. «Если он сможет освободиться от поручения короля Франции, не вызвав его неудовольствия, что он надеется сделать, самое позднее, к концу месяца, то будет рад услужить прежде всего Вашему Превосходительству, нежели кому-либо другому, — писал Пьетро, явно приукрашивая истину. — Но, как бы то ни было, как только он закончит небольшую картину, которую он пишет для некоего Роберте, фаворита короля Франции, он немедленно возьмется за ваш портрет». (Картина, над которой, по словам монаха, работал в ту пору Леонардо, позднее стала известна как «Мадонна с веретеном».) Письмо Пьетро заканчивалось смиренным замечанием: «Это все, чего я от него добился»[568].
Если бы Леонардо желал услужить Изабелле, то взялся бы за этот выгодный заказ, причем значительную часть работы он мог перепоручить своим помощникам. Но Леонардо, хотя и не был богат, видимо, считал это унижением. Время от времени Леонардо водил за нос своих покровителей (возможно, при этом он сам думал, что когда-нибудь пойдет навстречу их желаниям), но крайне редко допускал угодничество перед ними. В июле 1501 года Изабелла написала ему напрямую, но он даже не соизволил прислать ей официальный ответ. «Я дал ему понять, что, если он желает написать ответ, я мог бы сам отвезти его письма Вашей Светлости, чтобы избавить его от почтовых расходов, — докладывал Изабелле ее представитель. — Он прочитал ваше письмо и сказал, что так и сделает, но, более не получая от него известий, я отправил к нему одного из слуг, чтобы узнать о его намерениях. Он ответил устно, что пока не имеет возможности прислать Вашей Светлости иного ответа, но просил меня сообщить вам, что он уже начал работу над тем, о чем просила его Ваша Светлость». Свое письмо он завершил на той же смиренно-жалобной ноте, что ранее Пьетро: «Коротко говоря, вот и все, чего я сумел добиться от названного Леонардо»[569].
Прошло три года, а Леонардо, несмотря на все мольбы и уговоры, так и не прислал маркизе портрет, и ничто даже не говорило о том, что он к нему приступал. Наконец, в мае 1504 года Изабелла переменила тактику и попросила его написать для нее другую картину, которая изображала бы юного Иисуса. «Когда вы были в нашем городе и нарисовали карандашами наш портрет, вы обещали, что когда-нибудь напишете его в красках, — писала маркиза. — Но так как это почти невыполнимо, ведь вы не можете приехать сюда, то мы просим вас сдержать обещание, заменив наш портрет другой картиной, которая была бы для нас еще желаннее, а именно изображение юного Христа, лет двенадцати от роду»[570].
Хотя она намекала, что заплатит за работу любую сумму, какую Леонардо запросит, тот оставался непреклонным. Зато Салаи (что неудивительно) оказался куда корыстнее: в январе 1505 года он сам вызвался написать требуемую картину. «Ученик Леонардо да Винчи, по имени Салаи, молодой годами, но даровитый… выражает большое желание оказать Вашей Светлости любезность, — доносил Изабелле ее представитель. — Поэтому, если вы желаете получить от него маленькую картину, вам стоит лишь назвать цену, которую вы готовы заплатить»[571]. Изабелла отклонила это предложение.
История с ненаписанной картиной наконец завершилась в 1506 году, когда Изабелла сама приехала во Флоренцию. Но встретиться с Леонардо ей не довелось: он жил в ту пору за городом и изучал полет птиц. Зато она встретилась с Алессандро Амадори, братом Альбиеры, мачехи Леонардо. Тот обещал пустить в ход свое влияние. «Здесь, во Флоренции, я в любое время выступаю представителем Вашего Превосходительства для сообщения с Леонардо да Винчи, моим племянником, — писал он в мае Изабелле, уже вернувшейся к себе в Мантую, — и не прекращаю всеми доступными мне способами побуждать его к тому, чтобы он выполнил ваше желание и написал картину, о которой вы его просили. На сей раз он всерьез пообещал мне, что вскоре возьмется за работу и выполнит ваше пожелание»[572].
Излишне и говорить, что Леонардо даже пальцем не шевельнул. Он работал над более сложными картинами, а еще увлеченно занимался анатомией, инженерным делом, математикой и другими науками. Ему было просто неинтересно писать какой-то шаблонный портрет маркизы, назойливо набивавшейся ему в заказчицы. Щедрые посулы его тоже не подстегивали. Он писал портреты, если подворачивалась интересная модель (как это получилось с «Музыкантом») или если заказ поступал от могущественного государя (как было с Лодовико Моро и двумя его возлюбленными). Но плясать под дудку заказчиков не было в его привычках.