Но установить авторство «Спасителя мира» помогли не только чутье и интуиция знатоков. В 1650 году Вацлав Холлар выполнил по картине гравюру, точно воспроизводившую детали оригинала: он передал змеящиеся и блестящие кудри, сохранил все леонардовские узлы на узоре лент и все неодинаковые складки на голубом одеянии Христа, которые присутствуют еще и на подготовительных рисунках Леонардо.
Однако и эти черты сходства не стали решающими для вынесения вердикта. Ведь существовало множество копий, выполненных эпигонами-леонардесками. Быть может, и эта новонайденная картина — тоже копия? Ответ на этот вопрос помог получить технический анализ. После расчистки были сделаны фотоснимки с высоким разрешением и рентгенограмма, и вот тогда обнаружилось так называемое пентименто — закрашенная деталь. Изначально большой палец правой руки Иисуса был размещен иначе. Копиист точно не стал бы вносить подобное исправление. Кроме того, просветив картину инфракрасными лучами, которые проходят сквозь верхние слои краски и отражаются от белой грунтовки, покрывающей доску, исследователи обнаружили, что художник надавил ладонью на влажную краску над левым глазом Христа, чтобы добиться эффекта сфумато, а это, как известно, была излюбленная техника Леонардо. Картина написана на доске из древесины грецкого ореха (как и другие живописные работы Леонардо того периода) множеством тончайших слоев почти прозрачной масляной краски. Теперь уже большинство экспертов соглашались с тем, что перед ними подлинное произведение Леонардо. В итоге в 2013 году консорциуму предприимчивых арт-дилеров удалось продать «Спасителя мира» почти за 80 миллионов долларов одному швейцарскому арт-дилеру, а тот годом позже перепродал его уже за 127 миллионов[591] российскому миллиардеру, нажившему состояние на калийных удобрениях[592].
В отличие от других «Спасителей мира», картина Леонардо предлагает зрителю возможность противоречивых эмоциональных толкований, почти как «Мона Лиза». Туманная атмосфера и размытые дымчатые очертания, особенно линии губ, вызывают ощущение какой-то психологической загадки, а двусмысленная улыбка, похоже, слегка меняется при каждом новом взгляде. А есть ли здесь вообще намек на улыбку? Приглядитесь еще раз. Куда смотрит Иисус — прямо на нас или вдаль? Отойдите чуть в сторону и снова задайте себе этот вопрос.
Волнистые волосы, ниспадая до плеч, кажется, приходят в движение, как будто Леонардо изобразил водовороты быстро бегущей реки. Дойдя до груди, кудри приобретают четкость и утрачивают мягкость. Здесь сказалось знакомство Леонардо с перспективой резкости: чем ближе предмет к зрителю, тем менее размытым он видится.
Примерно в ту же пору, когда Леонардо работал над «Спасителем мира», он занимался оптикой, изучая вопрос о том, как глаз фокусирует изображение[593]. Он знал, что можно создать на картине иллюзию трехмерной глубины, изобразив предметы на переднем плане резче, чем на дальнем. Два пальца на правой руке Христа — те, что ближе к нам, — имеют более четкие очертания. Поэтому кажется, будто его рука движется в нашу сторону и Иисус благословляет нас прямо сейчас. Через несколько лет Леонардо вновь прибегнет к этой технике, когда ему понадобится изобразить на двух картинах указующую вверх руку Иоанна Крестителя.
Однако есть в этой картине одна необъяснимая аномалия — какое-то нетипичное для Леонардо упущение или же нежелание увязать науку с искусством. Речь идет о прозрачном хрустальном шаре в руке Иисуса. С одной стороны, сам шар передан с прекрасной научной точностью. Внутри него видны три пузырька неправильной формы — это крошечные пустоты, заключенные внутри хрусталя, так называемые инклюзии. К тому времени Леонардо уже оценивал (в порядке любезности) образцы горного хрусталя для Изабеллы д’Эсте, которая подумывала их купить, поэтому он очень достоверно изобразил мерцание инклюзий. Кроме того, он добавил одну очень ловкую и точную с научной точки зрения деталь, которая говорит о том, что он старался все передать правильно: часть ладони Иисуса, прижатая к нижней части шара, выглядит уплощенной и более светлой — в точности такой, какой выглядела бы в жизни.
Но Леонардо не изобразил искажение, которое обычно наблюдается, если посмотреть сквозь сплошной прозрачный шар на предметы, не соприкасающиеся с этим шаром. Сплошное стекло или хрусталь, имеющее форму шара или линзы, дают увеличенное, перевернутое и зеркальное изображение предметов, находящихся позади него. Леонардо же написал свой шар так, словно это полый стеклянный пузырь, который практически не преломляет и не искажает лучи света, проходящие через него. С первого взгляда кажется, что нижняя часть ладони Христа показана с намеком на преломление, но при ближайшем рассмотрении замечаешь, что та же легкая раздвоенность придана даже той части руки, которая не заслонена шаром. Значит, это просто пентименто: Леонардо решил изменить положение руки и замазал то, что ему не понравилось.
84. Изображение, видное сквозь стеклянный шар.
Видные сквозь прозрачный шар складки одежды Христа не исказились и не перевернулись. Речь идет о сложном оптическом явлении. Попробуйте сами провести опыт со сплошным стеклянным шаром (илл. 84). Руку, прикасающуюся к шару, искажения не затронут. Но предметы, видимые сквозь шар и удаленные от него на пару сантиметров, как одежда Христа, предстанут в перевернутом и зеркальном виде. Степень искажения изменяется в зависимости от расстояния между предметом и шаром. Если бы Леонардо правильно изобразил эти искажения, то ладонь, касающаяся шара, осталась бы точно такой же, какой он и написал ее, однако внутри шара виднелось бы уменьшенное и перевернутое зеркальное изображение одежды и руки Христа[594]. Почему же Леонардо допустил эту ошибку? Возможно, он не заметил, как преломляется свет в сплошном шаре, или не догадался. Но мне трудно в это поверить. В ту пору он как раз углубленно изучал оптику, а его интерес к отражению и преломлению световых лучей граничил с манией. Он заполнял десятки тетрадных страниц чертежами, показывая, как свет отскакивает от предметов под разными углами. Я подозреваю, что он прекрасно знал, что предмет, видимый сквозь хрустальный шар, предстанет искаженным, но сознательно решил не показывать искажений. Либо он счел, что это будет отвлекать внимание (и в самом деле, этот перевертыш смотрелся бы здесь весьма странно), либо таким тонким способом пытался наделить Христа и его хрустальную державу чудесными свойствами.
Глава 23Чезаре Борджиа
Беспощадный воин
Лодовико Моро, покровитель Леонардо в Милане, имел репутацию человека беспощадного, и если верить молве, обвинявшей его во многих дурных поступках, отравил собственного племянника, чтобы завладеть герцогской короной. Но Лодовико выглядел невинным агнцем по сравнению со следующим покровителем Леонардо — Чезаре Борджиа. Тот преуспел во всех мыслимых человеческих пороках и грехах: убийство, предательство, кровосмешение, кутежи, разврат, зверская жестокость, вероломство и подкупность. Жажде власти, обычной для любого безжалостного тирана, сопутствовала кровожадность настоящего психопата. Однажды, когда ему показалось, что его оклеветали, он приказал вырвать обидчику язык и отрубить кисть правой руки, а затем эту окровавленную руку вместе с языком, приколотым к мизинцу, вывесили из церковного окна на всеобщее обозрение. Лишь один раз (и то незаслуженно) он удостоился исторического оправдания, когда Макиавелли взял его за образец политической дальновидности в своем трактате «Государь» и объявил, что его беспощадность была всего лишь средством достижения власти[595].
Чезаре Борджиа был сыном Родриго Борджиа, итальянского кардинала испанского происхождения, который вскоре после рождения Чезаре стал папой Александром VI и заодно претендентом на горячо оспариваемый титул самого распутного римского папы эпохи Возрождения. «Он в полнейшей мере предавался всем порокам плоти и духа», — писал современник Александра VI Франческо Гвиччардини. Он первым из пап открыто признал своих незаконнорожденных детей, которых от разных любовниц у него имелось десятеро, включая Чезаре и Лукрецию. Для Чезаре он даже раздобыл освобождение от статуса незаконного сына, чтобы тот имел право занимать должности в церковной иерархии. Когда Чезаре было пятнадцать лет, отец сделал его епископом Памплоны, а спустя три года и кардиналом, хотя сын не выказывал ни малейшей склонности к благочестию. Он даже не удосужился принять духовный сан. Чезаре, явно нацелившийся на роль светского правителя, а не церковника, стал первым в истории кардиналом, добровольно сложившим с себя это звание, и, вероятно, он даже велел зарезать и сбросить в Тибр своего родного брата, чтобы сменить его на посту командующего папской армией.
Заняв эту должность, он заключил союз с французами и в 1499 году вместе с королем Людовиком XII вступил в Милан. Через день после въезда в город они вместе явились полюбоваться на «Тайную вечерю», и там-то, в монастыре, Борджиа познакомился с Леонардо. Зная Леонардо, можно предположить, что в течение нескольких последовавших за этой встречей недель он показывал Борджиа свои чертежи различных военно-инженерных изобретений.
Впоследствии Борджиа задумал обзавестись собственным княжеством, отхватив кусок от политически неспокойной Романьи — области, лежавшей к востоку от Флоренции и доходившей до побережья Адриатики. Эти земли в целом находились под властью его родного отца, папы римского, однако отдельными городами правили независимые правители, мелкие деспоты и наместники. Их яростное соперничество то и дело выливалось в междоусобные войны, и тогда происходили ожесточенные осады, за ними следовали разграбления целых городов, сопровождавшиеся свирепым насилием и убийствами. К весне 1501 года Чезаре Борджиа завоевал Имолу, Форли, Пезаро, Фаэнцу, Римини и Чезену