Пьеро, не женившийся на матери Леонардо, был женат четыре раза. Последние две жены были намного моложе Леонардо, и от них у Пьеро родилось девять сыновей и две дочери, причем многие появились на свет, когда Пьеро пошел уже восьмой десяток. Сводные братья и сестры Леонардо по возрасту годились ему в дети, и они не воспринимали его как потенциального сонаследника.
Вся сложность семейных отношений открылась уже после смерти Пьеро. Леонардо (с грехом пополам все-таки унаследовавший навыки нотариуса) занес это событие в свою записную книжку. Похоже, смерть отца взволновала его. На странице, заполненной списками расходов за июль 1504 года (в числе прочего там значился «один флорин Салаи на домашние нужды»), он записал следующее: «В среду, в семь часов, умер сер Пьеро да Винчи, 9 июля 1504 года»[675]. Тут кроется маленькая нестыковка: 9 июля в тот год пришлось на вторник.
Затем Леонардо сделал нечто еще более необычное. В правой верхней части следующей страницы, на которой помещаются несколько типичных геометрических рисунков и ряд цифр, складывавшихся в столбик, он повторно оставил те же сведения, только не обычным зеркальным письмом, а традиционным способом — слева направо. Если внимательно всмотреться в рукописный лист, то можно увидеть, что эта запись сделана другими чернилами — не теми, что остальные записи на этой странице. А судя по тому, что запись аккуратно выполнена нормальным для большинства людей способом, возможно, Леонардо надиктовал ее кому-то из помощников. Начинается она так: «В среду, в 7 часов». Дальше, наверное, следовало слово «умер», но слово это вычеркнуто, и первая строчка обрывается. Со следующей строчки текст начинается заново: «9 июля 1504 года, в среду, в семь часов, умер сер Пьеро да Винчи, нотариус при Палаццо дель Пополо, мой отец, в семь часов, восьмидесяти лет от роду, оставив после себя десять сыновей и двух дочерей». Здесь опять неверно указан день недели, и на сей раз дважды указан час смерти. Еще Леонардо ошибся в возрасте отца на два года: на самом деле Пьеро прожил только 78 лет[676].
Написав, что у Пьеро было десять сыновей, Леонардо посчитал и себя самого. Однако его отец не завещал ему никакого имущества. Пьеро, хотя сам был нотариусом, завещания не оставил. Возможно, он и не принимал сознательного решения лишить Леонардо наследства, но ведь он не мог не понимать, что если умрет без завещания, то все наследство поделят между собой только законные сыновья. Возможно, он думал, что завещать Леонардо деньги излишне, ведь он и без того вполне благоденствует (хотя, конечно же, о настоящем богатстве речь никогда не шла). А может быть, Пьеро опасался, что, получив наследство, его сын будет относиться к выполнению заказов еще беспечнее? Вероятнее всего, поскольку Леонардо по закону не считался наследником, а отношения между ним и отцом оставались прохладными, Пьеро просто не видел причины что-либо предпринимать. Он ввел Леонардо в этот мир как бастарда, illegitimo, потом не признал его как законного сына, а после смерти еще раз напомнил ему о незаконности[677].
Отъезд из Флоренции
В 1482 году, в первый раз уезжая из Флоренции в Милан, Леонардо забросил «Поклонение волхвов» на стадии картона. Теперь, в 1506 году, решив уехать во второй раз, он бросал «Битву при Ангиари» тоже в виде картона — многообещающего, но так и не воплотившегося в живопись. В итоге он проведет в Милане семь лет, а во Флоренцию будет наведываться лишь изредка.
В этот раз предлогом для поездки в Милан стало разрешение спора из-за второго варианта «Мадонны в скалах». Леонардо и его соавтор, Амброджо де Предис, так и не получили вознаграждение за эту картину и потому подали на заказчиков в суд. В апреле 1506 года судья вынес решение против истцов, указав на то, что картина осталась imperfetta — «незавершенной», или, если истолковать это слово иначе, «несовершенной». Что характерно, суд счел, что в картине недостаточно видна рука самого Леонардо, а потому ему предписывали приехать и закончить картину, после чего художники получат положенную плату.
Пожелай того Леонардо, он бы отклонил требование суда приехать в Милан для завершения работы: в таком случае он бы просто лишился остатка денег, которые ему задолжали за «Мадонну в скалах». Деньги никогда не были для него большим стимулом, и, кроме того, останься он во Флоренции и доведи до конца «Битву при Ангиари», он получил бы не меньше. Он ухватился за этот судебный вызов лишь потому, что сам захотел уехать в Милан. У него не было никакого желания дальше биться над безнадежной батальной стенописью, соперничать с молодым художником, который подходил к живописи как скульптор, и жить в одном городе со сводными братьями.
В конце мая 1506 года флорентийские власти неохотно позволили Леонардо уехать — отчасти по дипломатическим соображениям. Флоренцию защищал от Чезаре Борджиа, а позже и от других потенциальных захватчиков французский король Людовик XII, который в ту пору контролировал Милан. Людовик, восхищавшийся «Тайной вечерей» и ее создателем, лично выразил желание, чтобы Леонардо вернулся в Милан — хотя бы на время, и флорентийские правители боялись отказать ему. Однако они очень хотели, чтобы отлучка Леонардо была лишь временной, а потому потребовали нотариально заверенный документ, в котором Леонардо обещал возвратиться не позднее, чем через три месяца. Под тем же документом поставил подпись и управляющий банком, где Леонардо хранил деньги, причем он обязывался выплатить штраф в размере 150 флоринов в том случае, если Леонардо нарушит условия и не вернется в срок. (Для сравнения: когда Леонардо получил остаток вознаграждения за «Мадонну в скалах», эта сумма составила всего 35 флоринов.)
Когда предоставленные Леонардо три месяца почти истекли, стало ясно: в ближайшее время возвращаться во Флоренцию он не собирается. Чтобы упредить действия флорентийских властей, которые неизбежно конфисковали бы деньги с банковского счета Леонардо, он попросил своих французских покровителей вступиться за него, и последовал продолжительный и довольно курьезный обмен дипломатическими депешами. В августе 1506 года Шарль д’Амбуаз, французский наместник Милана, направил флорентийской Синьории два письма: одно — вежливое, а другое — более резкое. Там говорилось, что, «несмотря на все ранее данные обещания», Леонардо нуждается в продлении предоставленного ему флорентийцами отпуска, так как не успел завершить все работы, какие желал получить от него король. Флорентийские правители ответили, что согласны подождать, но намекнули, что ждут Леонардо к концу сентября.
Неудивительно, что они его не дождались, и в начале октября у гонфалоньера Синьории Пьеро Содерини лопнуло терпение. Его гневное письмо, в котором он упрекал Леонардо в отсутствии чести, ставило под угрозу добрые отношения между Флоренцией и Миланом. «Леонардо недостойно повел себя по отношению к Республике, ибо взял из казны крупную сумму денег, а сам лишь приступил к большой работе, которую ему поручили исполнить, — писал Содерини. — Мы не желаем получать больше никаких просьб и отговорок, ибо доверенная ему работа должна послужить во благо всех наших граждан, а если мы освободим его от обязательств, то сами пренебрежем своим государственным долгом»[678].
Но Леонардо остался в Милане. Шарль д’Амбуаз прислал ответное письмо, в котором в самых вежливых и цветистых выражениях сделал флорентийцам внушение. Он дал им понять (ничуть не солгав), что в Милане Леонардо очень любят, тем самым намекая на то, что во Флоренции его таланты, особенно инженерные умения, напротив, ценят недостаточно. «Мы, среди прочих, полюбили его прежде, чем увидели, а ныне, узнав его и проведя в его обществе много времени, лично убедились в его многочисленных дарованиях. И воистину, мы видим, что его имя, прославленное в живописи, пребывает в относительной безвестности, если говорить о других отраслях знания, в коих достиг он высот небывалых». Далее, согласившись с тем, что Леонардо волен вернуться во Флоренцию, если сам того пожелает, Шарль д’Амбуаз бросал упрек, замаскированный под лукавый совет флорентийцам, говоря, что им следовало бы лучше относиться к своему соотечественнику: «Если только пристало давать человеку такого таланта рекомендацию для его сограждан, мы рекомендуем вам его от всей души и заверяем вас, что если вы поспешествуете его благосостоянию и процветанию или окажете ему все почести, которых он по праву заслуживает, то доставите нам, как и ему, величайшее удовольствие, и мы будем весьма вам признательны»[679].
И тут в дело вмешался лично французский король, находившийся в то время вместе со своим двором в Блуа и уже назначивший Леонардо своим «официальным живописцем и инженером» (nostre peintre et ingeneur ordinaire). Людовик вызвал к себе флорентийского посланника и твердо сообщил о своем желании, чтобы Леонардо остался в Милане и дождался там приезда Его королевского величества. «Ваша Синьория должна оказать мне услугу, — заявил он послу. — Он превосходный мастер, и я хочу, чтобы он написал для меня несколько картин, небольших мадонн и еще что-нибудь, чего мне пожелается. А может быть, я попрошу его написать мой портрет». Правители Флоренции поняли, что ничего не поделаешь — придется пойти навстречу могущественному покровителю. И Синьория ответила: «[Для Флоренции] нет большего удовольствия, чем покориться желаниям короля… Не только названный Леонардо, но и все наши граждане — к услугам Его Величества, в согласии с его желаниями и требованиями»[680].
Поэтому Леонардо все еще оставался в Милане в мае 1507 года, когда туда с торжественным визитом прибыл Людовик, по дороге успешно подавивший мятеж в Генуе. Королевскую процессию возглавляли триста воинов в доспехах и «триумфальная колесница, которая везла фигуры главных добродетелей и бога Марса, в одной руке державшего стрелу, а в другой — пальму»