Сходную теорию выдвигал и Аристотель, но Леонардо усовершенствовал ее, опираясь на собственные наблюдения. Поднявшись на вершину Монте-Роза в итальянских Альпах, он заметил, что оттуда небо кажется еще синее, чем снизу. «Если взойдешь на вершины высокой горы, то небо над тобой будет казаться еще темнее, потому что атмосфера между тобой и внешней тьмой становится разреженной; и чем выше, тем это будет заметнее, пока, наконец, наш глаз не встретит мрак».
Еще он проводил эксперименты, чтобы проверить это объяснение. Вначале он воссоздал голубизну, замазав темный фон дымчато-белой краской. «Если кто-то хочет получить окончательные доказательства, то пусть окрасит доску в разные цвета, и пусть среди них будет красивейший черный цвет, а потом пусть поверх всего этого нанесет тонкий и прозрачный слой свинцовых белил; и тогда будет видно, что самый яркий и красивый лазурный цвет этот белый слой приобретет поверх черной краски»[790]. В другом эксперименте использовался дым. «Разожги немного сухих дров, чтобы от них пошел дым, и пусть сквозь этот дым проходят солнечные лучи; позади дыма помести кусок черного бархата, так чтобы на него не попадал солнечный свет, и тогда ты увидишь, что весь дым между твоими глазами и чернотой бархата приобретет явственный голубой цвет»[791]. Он воспроизвел тот же эффект при помощи «мощной струи воды, разбрызганной мелкими брызгами в темной комнате». С усердием завзятого экспериментатора он вначале использовал обычную воду, в меру загрязненную, а затем — очищенную. И обнаружил, что в водных брызгах «солнечные лучи кажутся голубыми, особенно в дистиллированной воде»[792].
Леонардо загонял себя в тупик, задавая другой вопрос, связанный с предыдущим: откуда берется радуга? Но ответ на этот вопрос даст только Ньютон, когда разъяснит, что водяной туман разлагает белый свет на его составные части, имеющие разные длины волн. Не мог Леонардо знать и того, что свет с более короткой длиной волны, на синем конце спектра, рассеивается сильнее, чем свет с большей длиной волны. Это явление разъяснит только лорд Рэлей в конце XIX века, а позже Эйнштейн выведет точную формулу рассеяния.
Глава 29Рим
Вилла Мельци
Непрерывная вражда между французами, вечно менявшими союзников, и городами-государствами Италии внешне зачастую напоминала не столько войну, сколько торжественные шествия и карнавалы. «Передвижение войск по Италии становилось поводом для пиров, зрелищ, фейерверков, турниров, которые сопровождались конфискацией поместий и изредка резней, — писал Роберт Пейн. — Попутно французские аристократы приобретали новые титулы и новый опыт, обзаводились новыми любовницами и подхватывали новые болезни»[793].
В 1512 году французы начали терять власть над Миланом, который они удерживали уже тринадцать лет — с тех пор как изгнали герцога Лодовико Сфорца. К концу того года сын Лодовико Максимилиан (Массимилиано) Сфорца снова завладеет городом и три года продержится в нем правителем.
Леонардо умел оставаться в стороне от всех политических столкновений (обычно он просто уезжал из города), но старался при любом удобном случае обретать могущественных покровителей, кем бы они ни были. В молодости, во Флоренции, ему перепадали некоторые милости от Медичи, а затем он переехал в Милан и устроился при дворе Сфорца. Когда Сфорца прогнали французы, Леонардо, в ту пору находившийся на службе у Чезаре Борджиа, оставил его и вскоре обрел нового надежного покровителя в лице Шарля д’Амбуаза, французского наместника Милана. Но в 1511 году Шарль скончался, а Сфорца собрались отвоевывать свое герцогство, и тогда Леонардо снова решил покинуть Милан. Возвращаться во Флоренцию, где он бросил недописанными «Поклонение волхвов» и «Битву при Ангиари», Леонардо совсем не хотел, и для него начался четырехлетний период скитаний в поисках нового покровителя. С собой он повсюду возил несколько картин и понемногу продолжал их совершенствовать.
Почти весь 1512 год Леонардо с удобством провел на семейной вилле своего ученика и приемного сына Франческо Мельци, которому в ту пору исполнился 21 год. Получилась довольно странная родственная комбинация: Леонардо усыновил Франческо и взял его под опеку, а теперь они жили вместе с его родным отцом, Джироламо Мельци. К тому же при Леонардо оставался по-прежнему любимый Салаи, уже 32-летний. Величественное имение Мельци располагалось на высоком крутом берегу реки Адда, в 30 километрах от Милана с его опасным геополитическим водоворотом.
Гостя на вилле Мельци, Леонардо неспешно и вдумчиво предавался всем своим увлечениям и на разные лады утолял любопытство. Пускай человеческие трупы здесь нельзя было раздобыть, зато он препарировал животных (в числе прочего изучал бычьи грудные клетки и еще бившееся свиное сердце). Он закончил геологические заметки в Кодексе Лестера, описав окрестные слои скальных пород и водовороты Адды. «Приливы и отливы воды, наблюдаемые у мельницы в Ваприо» — так озаглавил он один лист. Еще он предлагал семейству Мельци произвести некоторые архитектурные улучшения. У себя в тетрадях он нарисовал общие планы поместья и башенки с куполами, которые можно было бы построить, а на странице с анатомическими этюдами набросал эскиз виллы и оставил запись о башенном помещении, которое, вероятно, служило ему кабинетом. Однако Леонардо так и не нашел времени пересмотреть и упорядочить свои заметки о географии, анатомии, полете птиц или гидравлике, чтобы превратить их в пригодные для публикации трактаты. Он оставался верен привычкам — охотно утолял любопытство, но не рвался завершать незаконченные дела[794].
Портреты Леонардо
Когда Леонардо жил на вилле Мельци, в окружении близких людей, фактически заменявших ему семью, ему исполнилось 60 лет. Каким он был тогда? Что сделали годы с его красивым лицом и волнистыми волосами? До нас дошло несколько портретов и, возможно, автопортретов Леонардо того периода. У них есть кое-что общее: они изображают Леонардо старым, возможно, даже преждевременно состарившимся, и он предстает на них каноническим почтенным мудрецом — с пышной бородой и морщинистым лбом.
118. Старик и эскизы водоворотов.
Сохранился один волнующий набросок самого Леонардо (илл. 118)[795]. Штриховка типична для левши, и записи рядом сделаны зеркальным способом, а на оборотной стороне листа — архитектурные наброски, изображающие виллу Мельци. Поэтому ясно, что рисунок относится к 1512 году. Он изображает старца с посохом, сидящего на камне и приложившего левую руку к голове, как будто он задумался или даже загрустил. Редеющие волосы торчат жидкими, но еще вьющимися прядями. Борода ниспадает чуть ли не до груди. Глаза смотрят настороженно и чуть-чуть устало. Уголки губ опущены (как и на большинстве других возможных портретов Леонардо), а нос большой и крючковатый, как у тех «щелкунчиков», которых он часто рисовал в минуты задумчивости.
Кажется, этот грустный человек смотрит на другую сторону листа — туда, где Леонардо изобразил очередные бурные потоки воды, очень похожие на буйные кудри. И тут же, на записи внизу страницы, Леонардо сравнивает водные завихрения с вьющимися волосами. Но, быть может, образ стареющего художника, который созерцает бурные водовороты, следует толковать в переносном смысле, а не в буквальном? Этот лист был сложен пополам, и, возможно, набросок старика не имел никакого отношения к этюдам бурных потоков справа. Леонардо, как всегда, оставляет загадки без подсказок. Может быть, он представил самого себя, печально глядящего на бурные потоки воды? Есть ли хотя бы подсознательная связь между изображениями на двух половинах листа или это просто совпадение?
И действительно ли Леонардо изобразил себя — сознательно или нет? Человек на рисунке явно старше шестидесяти лет, но как знать — может быть, Леонардо в этом возрасте выглядел именно так. На многих предполагаемых портретах Леонардо, если судить по времени их создания, он тоже выглядит старше своих лет, так что, возможно, он и вправду до срока превратился в бородатого мудреца. Или, может быть, он сам себя воображал таким? Как писал Кеннет Кларк, «даже если это и не автопортрет в строгом смысле слова, можно назвать его автошаржем, если понимать под ним упрощенное изображение самой сути характера»[796].
119. Леонардо, рисунок Мельци.
Задумчивый старец с наброска Леонардо обнаруживает некоторое сходство с портретом в профиль, который уже несомненно изображает его самого: это рисунок сангиной, обычно приписываемый Мельци и, вероятно, выполненный между 1512 и 1518 годами, с подписью заглавными буквами — «ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ» (илл. 119)[797]. Черты сходства волнуют воображение: на портрете Мельци Леонардо изображен все еще красивым человеком с волнистой шевелюрой до плеч, с пышной бородой, доходящей почти до груди, и с большим носом — остроконечным, но вовсе не таким крючковатым, как у карикатурных «щелкунчиков». Лоб и глаза тоже похожи. Сравнение напрашивается прежде всего из-за сходства образа в целом: здесь мы тоже видим почтенного престарелого мудреца с длинными волосами и бородой.
Если и рисунок Мельци, выполненный сангиной, и старик, изображенный на листе из тетради Леонардо, в самом деле портреты Леонардо, тогда можно сказать, что учитель и ученик изобразили свой предмет по-разному. Леонардо состарил его — возможно, он представлял, каким станет с годами. Мельци же, напротив, омолодил его, изобразив практически гладкое, без морщин, лицо с уверенным взглядом: наверняка именно таким ему запомнился учитель.