. Они возлагали на генсека большие надежды, когда тот говорил, что ему очень важен «тон» его внешней политики: «Говорить только от своего имени. Не отчитываться за социалистическую систему. Не лезть во внутренние дела братских стран, ничего не критиковать в их развитии. О Китае сказать очень сдержанно, “проявить выдержку”»2209. Они были уверены, что без Праги Брежнев мог сделать намного больше. По мнению сотрудников Международного отдела, он проявил больше готовности к эксперименту и меньше страха перед недовольством сторонников жесткой линии2210. Таким образом, генсеком двигал не только страх перед новой войной, но и опасение того, что слишком большая открытость может побудить народ к новым призывам о расширении прав, ортодоксов же в Политбюро – к отказу в лояльности к нему.
И все же интервенция обеспечила Брежневу репутацию, в которой генсек нуждался, чтобы осуществлять желаемый для него мирный процесс и сближение с Западом, разработанное его «мозговым трестом». Брежнев и его команда подталкивали два процесса: в 1969 г. они смогли начать переговоры об ограничении стратегических вооружений, сокращенно ОСВ–I и ОСВ–II; Брежнев смог в 1972 г. в Москве и в 1979 г. в Вене подписать соответствующие договоры с Ричардом Никсоном и Джимми Картером. Кроме того, параллельно московским договорам по ОСВ–I еще были заключены более далеко идущие экономические соглашения с Западом, а также соглашения о сотрудничестве в области науки, техники и космоса.
В ЦК Брежнев представлял сближение с Западом и ограничение вооружений как большой выигрыш Советского Союза. С одной стороны, отмечал он, это были действия с позиции силы, так как Советский Союз превосходил США по всем видам вооружений2211; с другой – это выгодно населению, так как благодаря экономии на вооружении имелось больше средств для производства потребительских товаров2212. Характер того, как Брежнев 19 мая 1972 г., за три дня до начала встречи на высшем уровне с Никсоном, убеждал пленум ЦК в том, что ухудшение отношений с США повредило бы только Советскому Союзу, ограничение же вооружений – признак не слабости, а силы, ясно показывает, под сколь сильным давлением из-за необходимости оправдать свой курс на Запад он находился2213. С помощью крепких слов генсек пытался доказать, что он вовсе не столь уж примирительно настроен в отношении американцев: «Когда садишься обедать с дьяволом, запасись длинной ложкой… Сила – это именно тот язык, который лучше всего понимают американские империалисты»2214. Одновременно Брежнев заявил о намерении ослабить НАТО – следует поддержать курс Франции и других стран, независимо действующих в НАТО2215.
Это была, возможно, не только пустая фраза, чтобы успокоить ортодоксальных коммунистов, она соответствовала и собственному представлению Брежнева о том, что НАТО как структура агрессивна и опасна. Чтобы уменьшить ее влияние на Европу и добиться настоящего мирного процесса, он подхватил восходившую к 1954 г. идею министра иностранных дел Молотова о заключении пакта о ненападении со всеми европейскими государствами. Это был второй процесс, начало которому дал Брежнев. Таким образом, идея Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) исходила от Советского Союза. Правда, Запад долгое время отмахивался от этой идеи как от пропагандистской, в том числе из-за Берлинского и Карибского кризисов. Но с 1965 г. Брежнев настоятельно ее продвигал2216. В то время как Косыгин в 1966 г. подписал первые двусторонние соглашения с британским премьер-министром Гарольдом Вильсоном и французским президентом Шарлем де Голлем, «мозговой трест» советского лидера заботился о том, чтобы повсюду на континенте создавались комитеты по безопасности и сотрудничеству в Европе. Они организовывали форумы и конгрессы, на которых пропагандировалась идея общеевропейского мира2217. После того как в 1968 г. за такой европейский диалог высказалась и НАТО, в 1969 г. началась подготовка к совещаниям, стартовавшая в ноябре 1972 г. и завершившаяся 1 августа 1975 г. в Хельсинки подписанием Хельсинкского заключительного акта. В документе фиксировались неприкосновенность границ в Европе, широкомасштабное сотрудничество и соблюдение прав человека. Цель, достичь которой Брежнев намеревался этим проектом, заключалась по меньшей мере в символическом завершении Великой Отечественной войны, в заключении международного договора о мире и в том, чтобы положить начало новой форме сотрудничества в Европе. Речь шла о его несомненно честном, хотя, возможно, и не лишенном тщеславия желании остаться в истории великим миротворцем Европы и человеком, наводившим мосты: «Мы мыслили его не как единичную акцию, а как важное начало в серии дальнейших шагов, направленных на то, чтобы Европа была по-настоящему мирной, чтобы было обеспечено уважение к праву каждого народа на свободное и независимое развитие. Достижение этих целей будет иметь, как мы считаем, историческое значение»2218.
В августе 1970 г. французскому президенту Жоржу Помпиду пришло письмо из Москвы, где говорилось, что через 25 лет после Потсдамской конференции 1945 г., на которой был установлен европейский послевоенный порядок, наступило время обеспечить для безопасности в Европе новый фундамент2219. Помпиду, умолчав о том, что французов в августе 1945 г. в Потсдаме не было, ответил: «Я разделяю Ваше убеждение в том, что широкое международное сотрудничество и взаимопонимание между государствами может служить только интересам всеобщего мира»2220.
Но прежде чем Брежнев смог заявить на ноябрьском 1971 г. пленуме ЦК, что с Вилли Брандтом и Жоржем Помпиду достигнуто понимание относительно мирного процесса, был пройден долгий путь2221. Доверие к тому, что усилия ради мира, предпринимающиеся советским лидером, серьезны, а не просто являются пропагандистским трюком, что он действительно заинтересован в ограничении вооружений, для чего честно информировал о своих оружейных арсеналах, следовало сначала сформировать кропотливой работой. За него предстояло бороться. Предпосылки для достижения этой цели выглядели крайне неблагоприятно, ибо в условиях холодной войны политические системы, их идеология, дискурсы, распространенные в СМИ, а также соответствующие оборонительные союзы были системно ориентированы на постоянное обнаружение и изобличение коварных замыслов противника. Недоверие являлось как основой, так и осью всех взаимодействий. Доверявший считался глупым и наивным. Брежнев вполне осознавал, что пройдет немало времени, пока больше никто не заговорит о «агрессивности Советского Союза» и «коммунистической опасности с Востока»2222. Ему самому пришлось позаботиться об этой смене знаков и предложить себя как символ нового, положительного подхода к ситуации. Советскому лидеру предстояло добиться, чтобы «русский медведь» больше не воспринимался как агрессивный «проблемный медведь» с Востока, а стал добродушным, прирученным, склонным к дружеским объятиям.
Если верно, что государственные деятели, как правило, представляют свою страну как pars pro toto (лат., часть вместо целого. – Примеч. пер.), то в данном случае искусство заключалось в том, чтобы не демонстрировать себя представителем враждебной системы, а самим своим обликом отвлечь от политических противоречий. Брежнев активно стремился к тому, чтобы его воспринимали не как главнейшего коммуниста, а, насколько возможно, как государственного деятеля западного типа, по меньшей же мере как «простого человека» из плоти и крови. Учитывая это, Брежнев шел по трем направлениям в поисках личностного контакта с государственными деятелями Запада. Во-первых, это было традицией сталинских времен, опереться на которую ему посоветовал Молотов2223; во-вторых, генсеку приходилось обходить правительство, прежде всего Косыгина и Громыко2224; и, в конце концов, он мог только лично проникнуть через многочисленные уровни недоверия и предложить себя как партнера «западного типа» по переговорам. Это была очень сложная задача, требовавшая большой проницательности, умения лавировать и хороших советников. Позже Брежнев признался Гельмуту Шмидту, что «в трудных условиях роль государственных деятелей возрастает»2225.
Поэтому то, что Брежнев начал в 1969 г., было редкостью во внешней политике: как с Никсоном, так и с Брандтом он создал «тайный канал», который обоюдно связывал государственных деятелей обеих сторон, в каждом случае без участия правительства и министерства иностранных дел, только с помощью немногих доверенных. Он предложил такой канал частного обмена информацией через немногих выбранных доверенных лиц и французскому президенту Помпиду. Но отношения между Францией и Советским Союзом уже с визита Шарля де Голля в Советский Союз в 1966 г., подписавшего, в частности, соглашение между автопроизводителями «Рено» и «Москвич»2226, были столь тесны и дружественны, что Помпиду считал твердое соглашение ненужным. Они всегда найдут личных доверенных, через которых смогут непосредственно договориться, не рискуя разглаше