В ходе четырехчасовой беседы Брежнев не только рассказал, как работает Политбюро, но и высказывался в пользу открытого, «недипломатического» обмена мнениями. Подробно проинформировав Брандта о продолжительности заседаний Политбюро, их подготовке и ходе, он продемонстрировал открытость и дал ясно понять, что процессы, происходящие в Кремле, никак нельзя назвать каким-то «колдовством», и, по сути, они ничем не отличаются от заседаний западных кабинетов. Тем самым он позиционировал себя как «нормального» политика, решения которого определяются не идеологией и стремлением к революции, а ориентированы на достижение определенных целей. Хотя Брежнев этого и не говорил, но стремился, чтобы Брандт воспринимал его не как коммуниста, а как политика-реалиста, который точно так же, как и Брандт, находится под давлением объективных обстоятельств. Советский лидер открыто заявил, что он желает вести переговоры с Брандтом не на формальном уровне дипломатии: «Что касается характера нашей беседы, я предлагаю, чтобы мы, как говорят, не особенно уподоблялись дипломатам. Тут я бы оказался только в убытке. Но если бы мы говорили как представители наших партий и государств, если бы мы говорили в полном сознании нашей задачи, то, думаю, наша беседа была бы откровенной, интересной и полезной»2248.
Брежнев подчеркивал и в более поздние годы: «Пусть бы язык западной дипломатии не служил сокрытию намерений говорящего. На Западе всегда трудно понять из высказываний, что, собственно, имеется в виду»2249. В противоположность Хрущеву он не хотел с помощью таких высказываний провоцировать своего собеседника или причинить ему боль, а считал бы их приглашением к искреннему обмену мнениями. Брежнев подчеркнул, что личную встречу ничем не заменишь, и только на этой основе можно решить общие проблемы. О предвкушении этого события свидетельствовало его заявление: «Так как я предполагаю, что часть нашей беседы будет опубликована, официально я должен сохранить старую точку зрения по Берлинскому вопросу. Неофициально же я хотел бы подчеркнуть, что приемлемое решение возможно»2250.
Как отмечали их сотрудники и доверенные лица, между обоими политиками сразу же установилась симпатия, даже если Брандта и утомил двухчасовой доклад Брежнева, в значительной части зачитанный, а долгое повествование о деятельности руководства канцлер списал на неуверенность советского лидера в общении с западным собеседником2251, но он был приятно удивлен недогматической позицией Брежнева2252. Брандт пишет: «Пока его не начинало явно мучить ухудшившееся здоровье, коренастый Брежнев казался – если ему не нужно было читать по бумажке – здравствующим и даже непоседливым человеком. Ему доставляло огромное удовольствие слушать и рассказывать анекдоты»2253. Для Бара симпатия Брежнева к Брандту была загадкой2254, но в пользу Брандта говорило то обстоятельство, что во время войны он жил в изгнании2255. Кроме того, они оба были явно «бонвиванами»: оба непрерывно курили, любили общество и питали слабость к женщинам. После первой встречи политиков их советники сочли, что будет «психологически благоприятно… если оба господина сохранят чувство необходимости что-то еще сказать друг другу»2256. Александров-Агентов, Леднёв и Кеворков ехидничали по поводу Бара: «Если будет создана база доверия между обоими, многое станет в Европе возможным»2257. Брежнев и Брандт договорились и в дальнейшем использовать «тайный канал» для прямого доверительного обмена мнениями и в будущем встречаться раз в году2258. Андропов резюмировал позже: «От пяти до семи таких каналов с главами ведущих государств, и мы бы в течение года решили самые острые проблемы мира»2259.
Брежнев был преисполнен твердой решимости дать Европе новый миропорядок и полагал, что сумеет достичь этого вместе с Брандтом и Помпиду в Европе и Никсоном в США на основе личного доверия2260. Подобно тому как Сталин, Черчилль, де Голль и Рузвельт в качестве «Большой четверки» закрепили послевоенный порядок Европы и начали холодную войну, они в качестве новой «Большой четверки» открыли бы новую главу в истории Европы и прекратили холодную войну2261.
Брандт уехал в августе, а месяц спустя, 6 октября 1970 г., на целую неделю в Советский Союз приехал Жорж Помпиду, чтобы, как ранее де Голль, посетить Сибирь, Казахстан и даже космодром Байконур. В отличие от Брандта, которого официально пригласил Косыгин, Брежневу повезло пригласить Помпиду самому и действительно официально поприветствовать его в Кремле в обход Косыгина, Громыко и Подгорного2262. В то время как Брежнев неоднократно требовал больше времени на беседу и откровенно заявил: «У нас от Вас нет секретов»2263, коллеги по Политбюро его осадили: – «Мы мало о чем можем говорить»2264. Только под конец визита Помпиду, 13 октября, Брежневу удалось устроить встречу один на один с президентом Франции, чтобы, наконец, спокойно поговорить. Помпиду, вероятно, говорил с Брежневым искренне, заметив: «Мы подписали протокол о наших консультациях. Я воспринимаю это очень серьезно. Это означает, что мы будем регулярно и вполне свободно обмениваться информацией по всем сферам французской политики. Вы, по-видимому, заметили, что я не профессиональный дипломат и что я предпочитаю говорить откровенно. Надеюсь, что Вы согласны»2265. Брежнев, похоже, был не только согласен. Он, вероятно, внутренне восхищался, когда Помпиду заявил ему, что два лидера едины в представлении о судьбе Германии как важнейшем политическом вопросе: «Во Франции все еще достаточно людей, которые хотят привязать Францию к США, а с нею сразу же и Германию. Я не хочу, чтобы Западная Европа стала военным блоком»2266.
Помпиду даже проявил понимание затруднительного положения Брежнева, никогда не имевшего права самому подписывать международные договоры. Но Брежнев сделал вид, будто этот факт его не волнует. Ведь он принял Помпиду, провел с ним переговоры и сопровождал его некоторую часть поездки: «Это компенсирует отсутствие моей подписи. Я, однако, не делаю тайны из того, что мне было бы приятно подписать такой документ. В остальном же я буду во время церемонии стоять за Вами, фотографы меня увидят и весь мир поймет, что я согласен»2267.
Это было начало не только очень тесного обмена, но и большой личной симпантии2268. По словам Помпиду, «я поздравляю себя не только с тем, что мы обменялись многочисленными идеями, но и, более того, с тем, что сейчас я лучше знаю Вас»2269. Брежнев, Косыгин и другие советские руководители символически выразили в ноябре 1970 г. в высшей степени необычным для дипломатии способом свое глубокое уважение скончавшемуся генералу Шарлю де Голлю и тем самым Франции: они без предупреждения посетили французское посольство в Москве, провели там минуту молчания и расписались в книге соболезнований2270.
Не менее необычным оказался и шаг, который Брежнев предпринял в 1971 г., чтобы укрепить свою дружбу с Брандтом, – он пригласил федерального канцлера на выходные в Крым2271. Для обоих это было впервые и представляло некоторый риск. Из-за своей восточной политики Брандт находился под настоящим обстрелом ХДС/ ХСС, обвинявших его в «распродаже» германских интересов. Этим приглашением Брежнев отважился на свое первое самостоятельное внешнеполитическое действие. В Крыму не было ни министра иностранных дел, ни председателя Совета Министров. Правда, Брежнев на XXIV съезде в начале апреля 1971 г. получил благословение своего курса на Запад и мандат на осуществление Программы мира. К тому же Андропов входил теперь в Политбюро в качестве кандидата2272. Тем не менее для Громыко, Косыгина и Подгорного оказалось оскорбительным, что только генсек 16 сентября встречал высокого гостя на аэродроме в Симферополе. Он там несколько часов угощал канцлера, чтобы, в чем Брандт был твердо убежден, «напоить до бесчувствия»2273, непринужденно развлекал многочисленными остротами, включая и антисоветские. Затем два политика провели выходные на правительственной даче советского лидера в Ореанде2274. То, что позволило Брежневу исключить членов правительства, для западногерманской прессы тем более было камнем преткновения: речь шла о «неофициальном визите» без протокола, о рабочей встрече. Хотя Брандт и Брежнев на протяжении в общей сложности 16 часов обменивались мнениями обо всех актуальных проблемах мировой политики, о содержании переговоров не было опубликовано ничего, кроме совместного коммюнике2275.
Особенно предосудительными критики новой восточной политики сочли то обстоятельство, что Брандт показывался в легкой одежде для отдыха, предпринял лодочную прогулку с Брежневым и, в конце концов, купался вместе с ним как в Черном море, так и в бассейне с морской водой на даче генсека. Таким образом, Брандт будто бы совершал «политический стриптиз» перед Брежневым, как в полемическом запале говорили его оппоненты