2623. Он сомневался в том, можно ли верить Кане2624. На сей раз чудо летнего Крыма не символизировало неофициальную, братскую, доверительную встречу. Брежнев, здоровье которого было сильно подорвано, зачитывал свои подготовленные речи, в резких выражениях говорившие о «терроре белых», на который требовалось ответить «террором красных»2625. Ярузельский предполагал, что это не была риторика Брежнева2626. К тому же Брежнев упрекал польских собеседников в том, что Советский Союз уже оказал помощь полякам на сумму в 4 млрд дол., но они, тем не менее, не могут справиться со своими проблемами2627.
Хотя «польская комиссия» летом 1981 г. из-за плохого экономического положения в любое время считалась с возможностью открытого восстания, она в качестве мер по-прежнему предлагала только маневры, экономическую поддержку и пропаганду2628. Сотрудник Брежнева Шахназаров, в то время ответственный за взаимодействие с братскими странами и также входивший в «польскую комиссию», в своем отчете о ситуации лаконично констатировал, что в истории социалистического движения неоднократно возникали кризисы, которые потом каким-то образом преодолевались2629. У Брежнева окончательно пропала охота продолжать контакты с Каней, когда в начале сентября он прочитал «Воззвание к народам Восточной Европы», выпущенное «Солидарностью», что было в его глазах призывом к бунту и хаосу. Генсек заявил в Политбюро, что больше не желает говорить по телефону с Каней. Политбюро было бессильно и приняло решение об использовании в качестве контрмер только контрпропаганду2630.
В середине сентября Хонеккер давил на Брежнева, чтобы покончить с пробуксовкой кадрового вопроса: страны-участницы Варшавского договора должны призвать Каню к отставке2631. Действительно, 18 октября Каня ушел в отставку, но Ярузельского, сменившего его, Брежнев к этому времени больше не считал способным на осуществление поворота: «Я не думаю, что товарищ Ярузельский предпримет нечто конструктивное. Мне представляется, что он недостаточно мужествен»2632. Ярузельский полагал, что снова чувствует симпатию, которую Брежнев проявил к нему, когда он в октябре принял руководство партией. Брежнев не только послал ему приветственную телеграмму, но и звонил2633. Он обращался к Ярузельскому на ты, как раньше к Кане, в то время как Ярузельский называл Брежнева на вы и услужливо заверял, что без его поддержки не взял бы на себя эту ответственность. «Брежнев: Вы примете сейчас правильные кадровые решения и обо всем проинформируете Москву»2634. Хотя Брежнев формулировал только в очень общем виде, что сейчас наконец ожидаются решительные меры против «контрреволюции», и за это сразу дважды пожелал «хорошего здоровья и успеха»2635, Ярузельский полагал, что слышит однозначное предупреждение: «Мы не бросим Польшу в беде»2636.
Когда вскоре после этого состоялась встреча Ярузельского с представителями «Солидарности», которую в Польше прославляли как «историческую», Брежнев обратился к нему с настойчивым напоминанием: как же Ярузельский хочет таким образом спасти власть партии? Он призывал к «решительной борьбе с классовым врагом», но снова избегал какой бы то ни было угрозы2637. Последний раз Брежнев позвонил Ярузельскому 7 декабря 1981 г. Генсек предупреждал: «Контрреволюция на вас наседает. Если вы не примете решительные меры, будет слишком поздно»2638. В этот момент Ярузельский заключил пакт с Брежневым: он пообещал не допустить «контрреволюции», если польское руководство сможет по-прежнему быть уверено в экономической поддержке со стороны Советского Союза. Иными словами, он попросил оплатить введение военного положения в Польше нефтью и мясом. В соответствии с этим Ярузельский требовал от Брежнева прислать председателя Госплана Байбакова2639. Тот прибыл в Польшу уже на следующий день, чтобы, как полагал Ярузельский, не дать руководителю ПОРП передумать2640. Байбаков рассказал, что Ярузельский, по его мнению, находился в «весьма расстроенном состоянии»2641.
Но все члены Политбюро, снова обсуждавшие 10 декабря в Москве под руководством Брежнева положение в Польше, были едины в своем нежелании навязывать Польше военное положение2642. Правда, они воспринимали как наглость, что Ярузельский связывал экономическую помощь с политической ситуацией и тем самым прямо-таки шантажировал их. Как отметил Андропов: «Если мы что-то не поставим, им можно было бы вину свалить на нас»2643. Но собравшиеся были едины в том, что у них нет иного выхода. Решатся ли польские товарищи на «операцию X», и когда – это их дело. Андропов заявил: «Мы не будем настаивать на этом и отговаривать не будем»2644. К. В. Русаков, с 1977 г. секретарь ЦК и заведующий Отделом ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, пытался предположить, когда состоится «операция X» – с 11 на 12, с 12 на 13 или 20 декабря, потому что ситуация оставалась неясной2645. Суслов комментировал: «…поляки заявляют прямо, что они против ввода войск. Если войска будут введены, то это будет означать катастрофу. Я думаю, у нас всех здесь единодушное мнение, что ни о каком вводе войск речи быть не может»2646. Сейчас партийные руководители ни в коем случае не хотели идти на риск, понимая, что Запад устроит против них новый заговор и введет политические и экономические санкции2647.
Снова решающую роль сыграли сохранение престижа Советского Союза и предотвращение внешнеполитического ущерба: «Мировое общественное мнение не поймет нас»2648. Успех визита Брежнева к Шмидту только двумя неделями ранее и их последние миссии с целью обеспечения мира были бы, по словам Суслова, разрушены отправкой войск2649. Действительно, в письме от 3 декабря Джимми Картер настоятельно предостерегал Брежнева от ввода войск в Польшу и угрожал последствиями2650.
В конце концов, в ночь на 13 декабря Ярузельский ввел военное положение и запретил «Солидарность» – решение, которое он, по его словам, принял в полном одиночестве и один будет за него отвечать2651. То, что для «Солидарности» и ее многочисленных сторонников оказалось катастрофой, а в оценке Запада победой Москвы, было в конечном счете маленькой победой Брежнева и «польской комиссии». Старый прием – по-отечески убеждать, настойчиво предостерегать и делать ставку на кадровый вопрос – еще раз оправдал себя. Москва сумела без применения силы снова наставить польских товарищей на путь истинный и вынудила их самим взять на себя «наведение порядка». Брежнев не стал миротворцем или не навел дружественные мосты, но в ситуации конца 1981 г. даже простое сохранение статус-кво без кровопролития стоило дорогого.
Последним главой государства, с которым встретился Брежнев, была Индира Ганди. Брежнев очень ценил премьер-министра Индии, посетившую его в сентябре 1982 г., за два месяца до его смерти, в Москве. Она констатировала атмосферу «полного отсутствия руководства в Москве»: «Господствовала атмосфера бессобытийности и неуверенности… Брежнев обнаруживал явные явления выпадения, в особенности недостаток способности концентрироваться. Он, несомненно, находился в зависимости от медикаментов. Физическое разрушение было отчетливо написано у него на лице. В противоположность прежним встречам Брежнев реагировал медленно. Он никогда не импровизировал, а всегда читал по бумажке. И даже при этом сталкивался с трудностями, заставлявшими его обращаться за уточнениями к министру иностранных дел Громыко, причем обходился с ним не особенно дружески, обращаясь, совершенно очевидно, как с подчиненным»2652. Итак, медикаментозную зависимость советского лидера видели теперь и посторонние, его болезнь нельзя было остановить, ничего не осталось от его былого остроумия, живости ума и успехов в политике разрядки. МИД в Бонне предупреждал уже в 1976 г., что, если «состояния слабости» Брежнева будут длиться, «может возникнуть вакуум»2653. Внешняя политика, связанная тесным образом с личностью Брежнева, остается таковой и будет, в зависимости от его состояния или процветать, или находиться в упадке: «Но его возраст (70 лет), а также высокий средний возраст всего Политбюро (66 лет) во все большей мере влечет за собой биологически обусловленный момент политической нестабильности»2654