922.
Куда бы ни отправлялись весной 1954 г. сам Брежнев или его эмиссары, перед ними возникала одна и та же картина: многие колхозы получили только небольшую долю обещанных им кормов, уже в декабре 1953 г. начался вынужденный убой животных, большая часть скота за зиму погибла, а выжившие истощенные животные едва держались на ногах923. Брежнева радовала только начавшаяся доставка самолетом кормов на пастбища в отдаленные районы924. Чтобы лучше подготовиться к зиме 1954–1955 гг., ЦК КП Казахстана и Совет министров республики обязали всех секретарей обкомов до 1 ноября доложить о подготовке к зимовке скота. Но до 13 ноября сообщили только двое из 16 секретарей, так что Брежнев поручил секретарю ЦК по вопросам сельского хозяйства Ф. Карибжанову навести справки925. Фотографии, полученные Брежневым вместе с сообщениями, производили жуткое впечатление, и не имели ничего общего с современным сельским хозяйством: они показывали копны сена, незащищенные от капризов погоды, «хлева», вкопанные в землю и крытые сеном и ветками, мазанки без окон и дверей, задействованные в качестве «станций искусственного осеменения» животных926.
Несмотря на все усилия, Пономаренко и Брежнев не справились с проблемами скотоводства. В конце мая 1955 г. они получили своего рода «предостережение» из ЦК КПСС, речь в котором шла «о серьезных недостатках в работе партийных организаций Казахской ССР с животноводческими кадрами»927. Им надлежало ответить за то, что зимой 1954–1955 гг. околели 155 тыс. животных, надои молока на корову упали ниже показателей 1953 г. В качестве главной причины Отдел партийных органов ЦК КПСС называл нехватку 56 тыс. скотников. То, в чем Пономаренко и Брежнев упрекали своих предшественников, теперь ставилось в вину им самим: недостаточная организация партийной работы и отсутствие заботы о специалистах, об их обучении и повышении квалификации, о заработной плате и условиях жизни928. Но теперь Пономаренко и Брежневу не угрожали последствиями; их только обязали направлять в скотоводство больше кадров, заменять слабых партийных руководителей сильными, заботиться об обучении скотоводов, больше работать с массами и улучшать их бытовые условия929. Придется оставить без ответа вопрос о том, способствовало ли это пониманию Брежневым того, что только сильного партийного руководства, хорошей организации работы и удовлетворительной помощи из Москвы недостаточно для принципиального изменения ситуации. Нельзя исключить того, что оценки из Москвы больше не укрепляли его уверенности в том, что партийные руководители на среднем и нижнем уровнях просто прилагают недостаточные усилия. Во всяком случае, через день после получения этого письма, 27 мая 1955 г., он созвал собрание в ЦК на тему сельского хозяйства, на котором призвал к «ревизии кассы»: «Нам нужно обнажить все недостатки, все подводные камни, о которых может разбиться наш корабль, договориться здесь о единой линии поведения и действий каждой парторганизации, исправить недостатки и ошибки, допущенные в хозяйстве, вопросы которого мы собираемся сегодня обсудить»930.
Новый призыв Брежнева – объединить все силы, чтобы добиться повсеместного прорыва в освоении целины, сенокошении, строительстве и животноводстве, – был, однако, вызван не только письмом из Москвы, но также и засухой в 1955 г.: «За все лето, начиная с мая, на землю не упало ни капли дождя»931. «Малодушные», как говорится в «мемуарах» Брежнева, называли этот год «годом отчаяния», ведь официально о засухе не говорилось, несмотря на новые времена при Хрущеве, указывалось лишь на тяжелые климатические условия. Мы не знаем, только ли приспосабливался Брежнев к языковым «установкам» Москвы или сам чувствовал нечто подобное. Кажется, будто он был серьезно возмущен теми, кто показал себя разуверившимся и хотел сдаться. В отличие от сталинских времен, в его речах можно обнаружить критику официальной политики. На совещании в конце мая 1955 г. Брежнев добивался обязательств от всех своих соратников и не делал исключения также для своих министров: «А вот вы, тт. Мельник [министр сельского хозяйства] и Власенко [министр совхозов], видно, не все поняли. У вас грехов очень много. Почему бы не прийти в ЦК и не попросить о помощи?»932 Резкость слов Брежнева свидетельствует о том, что он находился под сильным напряжением. Возможно, он не испытывал уверенности в том, не станет ли недовольство Москвы в связи с надвигавшейся засухой концом его карьеры. Принцип, согласно которому человек был ответствен за обстоятельства, имел силу и во времена величайшей суши. Но дождя не дождались и в июне, положение продолжало ухудшаться933. Ощущая нарастание напряженности, Брежнев жесткими словами предостерег на августовском пленуме от паники: «У нас был год, тяжелый в климатическом отношении, и мы не получили урожая, которого ожидали… Это огорчает всех, но приходить в уныние и тем паче хныкать о возникших трудностях – это уже другое дело. У нас, к сожалению, развелось немало товарищей, которые вместо того чтобы произвести определенные действия, хныкают: “Урожая нет, ничего нет”. Только и заняты тем, что хныкают и плачут. А некоторые невыдержанные элементы смешивают климатические неудачи с идеей освоения целинных и залежных земель. Я считаю, что это не только не наши попутчики, a наши враги. И беда состоит, на мой взгляд, в том, что многие товарищи этого недооценивают, думают, а почему бы не поговорить o недороде или засухе. Сами дуют в ту же дудку, не замечая, какой вред делу наносится этим»934.
Брежнев воспользовался словом «враг», которого избегал во времена Сталина. За свое положение ему больше не приходилось опасаться – именно этот пленум ЦК только что избрал его первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, в то время как Пономаренко отправили послом в Варшаву935. А боялся он, очевидно, того, что горячие ветры разрушат не только сухие почвы, но и слабые ростки результатов его партийной работы – его стремление добиться общего доверия. 16 директоров совхозов из-за неурожая просили об отставке. Брежнев сравнил их с дезертирами: «Это самострел на фронте, который видит, что бой будет жаркий, горячий, он высовывает палец из окопа, пусть подстрелят, сейчас в медсанбат уйду, все-таки там мирный фронт, живой останусь»936. Тем не менее Брежнев разъяснял, что видел ответственность, которая лежит на партийной организации, а значит, и на нем: «Мы не знали людей, не знали, с кем мы работали, не залезли, не заглядывали в их души»937. С одной стороны, он предостерегал, что такого рода паника может принести большие несчастья, так как под руководством 16 директоров совхозов работали 15 тыс. человек. С другой – разъяснял, следуя линии критики и самокритики, что каждый однажды может ошибиться. Бывает, что кто-нибудь впадает в панику, а потом разберется, пожалеет о произошедшем и будет критиковать сам себя938. Как всегда, Брежнев предложил в качестве решения созыв собраний, чтобы на них обсудить события. Он чистосердечно признался делегатам: «Я не считаю, что я не ошибаюсь, но, если ошибаюсь, иду в организацию и говорю, что я совершил ошибку. Если бы мы не совершали ошибок, мы были бы ангелами»939.
В этом смысле Брежнев, как представляется, действовал по убеждениям, полагая, что, если только человек прилагает достаточно усилий, он достигает успехов все равно при каких условиях. На заседаниях Бюро он по-прежнему критиковал областных руководителей, которые, на его взгляд, в том числе ввиду засухи и именно из-за нее, принимали недостаточно эффективные меры. Так только через два дня после пленума, 8 августа 1955 г., он упрекнул Актюбинский обком: «Я должен сказать и вам… что, если бы вы заявили мне и членам бюро, что земля очень сухая, что плуги выскакивают, ломаются, мы бы поняли, что руководители знают дело. Но большое количество совхозов вообще не поднимают целину»940. Брежнев настаивал на том, что по научным расчетам целина должна приносить урожай: «Когда поднимался вопрос о подъеме целины, мы послали академиков, проводили исследования, были научные споры. Наконец, мы должны решить согласно только одному заявлению, что ветер подул, все занесло песком, и мы списываем 120 тыс. га. Этого делать нельзя. Мы должны условиться, что план остается планом»941. Но сколь Брежнев ни убеждал и ни обязывал руководителей областей и районов и председателей колхозов, как ни обещал им помощь, урожай 1955 г. оказался в значительной степени утрачен, потому что посевы не всходили в сухой почве, семена развеивались ветром942. В результате пришлось закупать овощи и фрукты в других республиках и снова требовать из Москвы посевной материал943.
Как уже говорилось, Пономаренко и Брежнев представляли собой команду. Смещение Пономаренко 8 мая 1955 г. не имело никакого отношения ни к его работе в Казахстане, ни к тяжелому положению в засушливый год, а объяснялось, очевидно, весьма давними враждебными между ним и Хрущевым, а также отстранением Маленкова от власти в феврале 1955 г.