Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны — страница 58 из 136

1174. В 1961 г. Хрущев ввел принцип ротации, в соответствии с которым при каждых выборах менялась треть кадров. В любом партийном органе каждый мог пребывать в должности всего два срока1175. В 1962 г. он начал разделять партийные комитеты на сельскохозяйственные и промышленные1176. Далее Хрущев отменил «конверты», в которых заслуженные кадры ежемесячно получали дополнительную оплату, а также покончил с другими привилегиями, вроде служебных автомобилей с водителями1177.

Однако неистовое стремление Хрущева к реструктуризации затронуло не только партию и аппарат правительств, но и армию, которую он сократил, а также КГБ и Министерство иностранных дел, которые советский лидер тоже хотел реформировать и перестроить1178. Он не только остановил предстоящие повышения в КГБ, но и поддразнивал публично председателя КГБ Семичастного насчет его столь страстного желания генеральской формы1179. Унизительное увольнение народных героев Ворошилова и Жукова усилило недовольство.

Его бывшим сподвижникам не нравилось, кроме того, что Хрущев больше даже формально не соблюдал нормы общения и своими неуважительными заявлениями ясно выражал, что он не больно-то высоко ценит и партийные институты. Например, он даже пошутил в начале пленума: «Тогда разрешите мне взять на себя самую ответственную функцию – предлагать людей [для выборов], потому что предлагать из такого состава нелегко – кого бы я ни предложил, не все будут внутренне удовлетворены (смех, оживление в зале). И это естественно. Каждый солдат хочет быть маршалом. Но если бы все были маршалами, то не было бы солдат, не было бы армии»1180. Только в первые годы пребывания на посту Хрущев говорил от имени коллектива, в котором люди обменивались мнениями1181. С 1960 г. он все больше говорил о самом себе (я думаю, я предлагаю и т. д.)1182. Недовольство руководством редакционных комиссий, вырабатывавших резолюции на пленумах ЦК, он выражал все откровеннее: «Тогда по страницам пройдемся с тем, чтобы скорее это сделать. Это уже, видимо, испытанный метод. По первой странице есть замечания? Нет. По второй странице есть замечания? Нет…»1183 Наконец, у Хрущева появились манеры, которые ранее демонстрировал Сталин: он уверял в Президиуме ЦК, что стар и переутомлен, но если кто-нибудь соглашался с этим (как, например, в 1962 г. неопытный секретарь Ленинградского обкома И. Спиридонов), то с его карьерой было покончено1184.

Расстроенные взаимоотношения

Наконец Брежнев и его товарищи считали нетерпимым удовольствие Хрущева, с которым тот насмехался над ними, воспитывал и компрометировал их. Чтобы не документировались всякого рода насмешки, ему пришлось во все большем объеме переписывать стенограммы пленумов. «Обмен ударами» со своими товарищами предъявляли ему в виде заведенных специально для этого дел, которые он затем подвергал чистке1185. Только для пленума ЦК в феврале 1964 г. Хрущеву с целью самоцензуры были предъявлены 86 листов с его словесными промахами. В их числе находились неуважительные слова об ученых, которых, как с издевкой сказал Хрущев, надлежало награждать за практическую работу, а не за репутацию и честь: «Они сами должны проявить инициативу и навести порядок, а то скажут – Совет Министров ученых обижает (оживление в зале)»1186. Он обвинял секретарей крайкомов, обещавших возводить пятиэтажные дома, но строивших только трехэтажные, или обязавшихся давать высокие урожаи, а потом отстававших от плановых заданий: «Я это к тому говорю, чтобы уяснить, не надули ли нас краснодарцы? Они взяли обязательство получать по 30 центнеров зерна с гектара. Думаю, что надули (оживление в зале)»1187. Или он резко обрывал одного из областных руководителей: «Заверения мы такие слышали. Нам нужен урожай. Урожай дадите – это главное заверение»1188. Хрущев не останавливался и перед тем, чтобы разоблачать просьбы о помощи как риторические маневры: «Нет, нет. Давайте уточним. Этот ораторский прием неплохой (оживление в зале) – я говорю, беру такие-то обязательства, но помогите, а когда не выполнил, скажет – не помогли. Это не выйдет… У вас имеются все средства производства. Это – главная помощь, а остальное – это уже от этой детали человека зависит (показывает на голову) (оживление в зале, смех)»1189.

Последний пленум ЦК, который Хрущев созвал 11 июня 1964 г., чтобы наконец предложить Президиуму Верховного Совета заменить Брежнева А. И. Микояном, был, вероятно, высшей или низшей точкой его словесных промахов. В то время как в официальном протоколе зафиксирован обычный ход заседания1190, первоначальная стенограмма показывает словесные выпады, которые Хрущев позволял себе в отношении не только Брежнева, но и Академии наук. Он вел все заседание в фамильярном тоне, не соблюдая дистанцию, ерничая: «Вместо товарища Брежнева выдвигается кандидатура товарища Микояна Анастаса Ивановича. Я думаю, что вы все-таки слышали о нем (смех). Кто дает ему отлуп, как сказал товарищ Шолохов, вернее, не Шолохов, а как сказал Щукарь [персонаж его романа]. Когда он давал отлуп, Анастас Иванович? Вот экзамен. Не знает. За это тебе, может быть, отлуп дать?»1191. После того как Хрущев таким образом сначала выдвинул Микояна, он посмеялся над Брежневым. Так как его вопрос, нет ли кого-то против такой смены, был встречен аплодисментами, он обратился к Брежневу со словами: «Почему они аплодируют? Эти рады, чтобы Вас освободить»1192. На слабое возражение Брежнева, мол, аплодисменты следует понимать как благодарность за его труд, Хрущев ответил словами: «Думаю, что никто не требует голосования, поэтому будем считать, что одни аплодируют – поддерживают, другие аплодируют – провожают»1193.

Затем последовала яростная речь об экономическом положении и сельском хозяйстве, завершившаяся тирадой о физике-атомщике А. Д. Сахарове и угрозой в адрес Академии наук: «Товарищи, для политического руководства, я считаю, у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук, если так говорить, нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства…»1194 Этим выступлением Хрущев не только окончательно восстановил против себя мир ученых. Оно оказалось свидетельством и того, что достигнута низшая точка в его отношениях с Брежневым, которого он дополнительно унизил, сказав о необходимости его замены, потому что новая конституция придает большее значение Президиуму Верховного Совета. Иначе говоря, Брежнев будет не на высоте нового значения. Самое смещение Брежнева он превозносил как акт демократии: «…чтобы было более демократично – надо устранить препятствия: освободить одного и выдвинуть другого»1195.

Хотя Хрущев и Брежнев еще выступали вместе, они, очевидно, поссорились. Лояльность, которую Хрущев поначалу демонстрировал Брежневу и которой исходя из своего поведения и требовал, казалось, внушала ему все большее отвращение. Он называл Брежнева «пустозвоном», «рисовальщиком» и «немалым льстецом»1196. Да и в Президиуме он язвил в адрес Брежнева, постоянно предъявляя ему счета за торжественные обеды, которых тот вовсе не давал: «Стоит обед индийской парламентской делегации столько-то, а я не обедал с ней, я ее не принимал. Я думаю, что это Брежнев им подбросил»1197. Соответственно, Брежнев боялся приступов гнева Хрущева. После того как в начале июля 1964 г. Хрущев снова в его присутствии высказался о неспособности украинского партийного лидера П. Е. Шелеста1198, Брежнев сказал ему: «Н. С. Хрущев с нами не считается, грубит, дает нам прозвища и приклеивает разные ярлыки, самостоятельно принимает решения. Он недавно заявил, что руководство наше старое и его надо омолодить. Он подбирает “ключи”, чтобы нас всех разогнать»1199.

И действительно, 11 июля на пленуме ЦК Хрущев заявил, что в стране много молодых, талантливых, хорошо образованных людей, но только не в ЦК: «Но мы их не пускаем, потому что они усов не имеют»1200. Он заявил о намерении созвать в ноябре 1964 г. пленум, на котором кадры должны будут подвергнуться омоложению1201. Прежде чем уехать в отпуск, Хрущев подтвердил эту угрозу и объявил на заседании Президиума ЦК 17 сентября, что, вернувшись, разгромит и Президиум ЦК1202. Тем самым он распространял страх и ужас среди опытных партийных кадров, боявшихся за свои бенефиции и сетевые структуры. Первому секретарю ЦК Компартии Украины Шелесту он доверительно сообщил: «Наш Президиум – сборище стариков… в нем много людей, которые любят говорить, а работать не хотят». Потом он снова крайне пренебрежительно отозвался о Брежневе и назвал его дураком