новых начал руководства. А Брежнев в качестве своего «сценария власти» избрал «доверие и попечительство»: партия должна была пойти за ним, веря, что он не угрожает, как Сталин, их жизни, и как Хрущев, их карьере1285. Он публично заявил об этом на XXIII съезде КПСС в марте 1966 г., провозгласив «доверие к кадрам» и «стабильность кадров» новыми принципами своей политики1286. Под громкие аплодисменты Брежнев пообещал, что впредь больше не будет ротации должностей или ограничения сроков пребывания в должности. Партийным кадрам не стоит больше бояться внезапных реформ и перемещений1287. Брежнев мотивировал эти изменения дальнейшим развитием «социалистической демократии», легитимировал также переименование Президиума ЦК в Политбюро, а должности Первого секретаря в Генерального секретаря, объяснив это возвращением к ленинским традициям1288. Он представлял себя на съезде «подлинным Хрущевым», тем, кто всерьез воспринимает призыв к «демократии» и «социалистическому правовому государству» и поможет каждому добиться своих прав: «Полная демократия, свобода мнений при обсуждении любых вопросов и железная дисциплина после того, как решение принято волей большинства, – таков непреложный закон партии»1289.
Но с какой целью мы говорим о «сценарии власти»? Во-первых, оказывается, что Брежневу, как и его предшественникам, надо было легитимировать свое руководство. Во-вторых, этот сценарий обращает наше внимание на многочисленные малые ритуалы и практики, на которые опиралась власть Брежнева. Он тоже представил свой «театр власти», канонизированный в своих «картинах», текстах и распределении ролей и не подлежавший критическому рассмотрению. В этом «театре» за членами Политбюро и ЦК закреплялись постоянные роли, благодаря которым те становились актерами инсценировки, сами достигали власти и одновременно укрепляли власть Брежнева. В-третьих, концепция «сценария власти» раскрывает аспекты, которые до сих пор большей частью упускались из виду: Брежнев не был слабым лидером, что нередко вменялось ему1290, он был более чем только «посредником» между конкурировавшими группами, как в течение длительного времени утверждали политологи1291. Он режиссировал эту инсценировку, и заслуга Генерального секретаря состояла в том, что члены Политбюро в своем «сценарии власти» следовали его сценарию и играли роли, отведенные им самим Брежневым.
Польский социолог Барбара Мишталь сформулировала тезис, согласно которому доверие большей частью покоится на привычке1292. Она разъясняет, что доверие и привычки по своей структуре почти идентичны, так как делают мир простым, вносят стабильность в повседневность и проводят границы между «известным» и «неизвестным», «мы» и «они»1293. Следовательно, доверие должно основываться не на обдумывании риска, а может быть сформировано с помощью частого повторения ритуальных действий. Доверие имеет сильное перформативное измерение как раз потому, что оно проявляется в постоянно повторяющихся действиях. Возникает впечатление, что это понимал и Брежнев, создавая свои ритуалы руководства.
Со времен Сталина ход пленумов ЦК определялся одним и тем же ритуалом, дававшим представление о свободе слова и мнений, но в конечном счете предписывал всем участникам определенную роль или же устанавливал рамки, вне которых открытое противоречие или голоса «против» были запрещены. Брежнев пустил в ход свое обаяние. Ритуалы заседаний, обычные при Сталине и заставлявшие членов партии дрожать, а при Хрущеве ставшие невыносимыми из-за издевательских тирад, он наполнил дружелюбием, радостью и искренним уважением к своим товарищам. Всему ходу заседаний он придал те серьезность и достоинство, которых членам ЦК так не хватало при Хрущеве. В начале каждого пленума Брежнев зачитывал число присутствовавших, а также тех, кто отсутствовал по болезни или находился в командировке, после чего спрашивал, можно ли, тем не менее, открыть пленум. Согласие подтверждалось аплодисментами. Затем Брежнев зачитывал регламент заседания, объявлял, сколько времени предусмотрено для основного доклада, сколько для выступлений, когда и насколько объявлять перерыв. Члены ЦК должны были подтвердить репликами с мест свое согласие и этими процедурными моментами1294. Ход заседания следовал всегда по одному и тому же сценарию. Речи зачитывались одна за другой, новое же заключалось в том, что, хотя Брежнев часто председательствовал, но лишь в редких случаях претендовал на первое слово. Вместо этого он оставлял для себя заключительное слово, а затем постоянно спрашивал, есть ли еще вопросы или комментарии. На это присутствующие всегда давали отрицательный ответ. Такой порядок сохранялся и в том случае, если принималось решение по «организационным вопросам», т. е. о смещениях и новых назначениях. Формально каждый имел возможность выдвинуть другое предложение или проголосовать «против». Действительно, партийная дисциплина требовала, чтобы никто не желал дискуссии, не называл других кандидатов или не голосовал против, и этого никто и не делал1295. Тем не менее, по свидетельству Шелепина, Брежнев временами недвусмысленно требовал, чтобы члены Политбюро не выступали с содокладами, их мнение, в конце концов, входило в основной доклад, согласованный Политбюро1296. При подготовке в 1966 г. к XXIII съезду КПСС была достигнута договоренность, что никто, кроме руководящей тройки Президиума ЦК, выступать не будет, чтобы продемонстрировать сплоченность и не делать достоянием всех возможные разногласия в руководстве. Эта практика характерна и для следующих съездов партии1297. Можно сказать вместе с Уортманом, что все участвовали в «театре власти», так как чувствовали себя обязанными мифу о сильной партии, говорившей одним голосом, или уступили давлению Брежнева, который хотел сохранить этот миф.
При Хрущеве они подчинялись, боясь сами стать жертвой его язвительной критики. Брежнев, казалось, убеждал своим дружелюбием и любезностью. С первого дня Брежнев дал понять, что в отношении своих товарищей будет вести себя исключительно уважительно. На своем первом пленуме в ноябре 1964 г. он продемонстрировал, что с освобожденными от должности будет поступать так же уважительно, как и с вновь назначенными. Бывшего второго секретаря ЦК Ф. Р. Козлова, после инсульта все еще остававшегося членом Президиума, Брежнев уволил из высшего партийного органа не парой крепких выражений, чего можно было ожидать при Хрущеве, но с наилучшими пожеланиями выздоровления и словами, что, мол, отпуск для излечения «это – по-человечески»1298. Шелеста, которого Брежнев предлагал Президиуму в качестве полноправного члена, он представил способом, который впоследствии стал брендом партийного лидера: речь идет о человеке, которого мы знаем в качестве заслуженного и превосходного партийного руководителя, поэтому нет необходимости представлять его1299. Этот первый пленум ЦК при Брежневе принес всем членам ЦК успокоение: даже затруднительные вопросы, вроде смещения кадров с большим стажем, он решал с достоинством. Теперь после пленумов, которые вел Брежнев, не было необходимости, как при Хрущеве, править стенограммы. Так как Брежнев на всем протяжении своей карьеры говорил подобающим тоном и надлежащим образом, протоколы лишь в малой степени отклонялись от оригинальной стенограммы. Имелись и другие тонкие, но значительные отличия, часто выражавшиеся только в выборе слов. В то время как Хрущев с начала 1960-х гг. говорил только от своего собственного имени («Я думаю…», «Я предлагаю…», «Я назначаю…»)1300, Брежнев снова выступал от имени всего Президиума или Политбюро и следовал этому принципу до своей смерти в 1982 г. Постоянную ссылку на «обмен мнениями» среди товарищей, считавшуюся гарантией коллективного руководства или, по крайней мере, проявлением уважения к остальным, от которой Хрущев довольно быстро отказался1301, Брежнев сделал «точкой опоры» всех своих речей1302.
Еще разительнее было, вероятно, различие с точки зрения членов ЦК в составах редакционных комиссий, которые, как обычно, создавались на пленумах, чтобы редактировать тексты резолюций. При Брежневе это были не маленькие рабочие группы сотрудников низкого ранга (как при Хрущеве), а большие коллективы численностью до 70 чел., всегда включавшие весь Президиум или Политбюро ЦК и самых влиятельных членов ЦК. После 1947 г., когда Сталин в последний раз разрешил создание такой комиссии, Хрущев возобновил эту практику, но с начала 1960-х гг. все яснее давал понять, что работа этих комиссий является бесполезной тратой времени, что его нервирует трудный процесс редактирования, в ходе которого обсуждался текст. Брежнев же превратил заседание первой редакционной комиссии, которым он руководил на мартовском 1965 г. Пленуме, в настоящее дискуссионное мероприятие, где отвел себе скромную роль, он был ведущим, который не высказывал свое мнение, но побуждал других к дискуссии. Когда первый участник дискуссии предложил вычеркнуть всю вторую страницу резолюции, Брежнев всего лишь весело спросил, какие есть мнения на сей счет