1303. Развернулся активный и живой обмен мнениями по поводу структуры резолюции, а также о том, какой объем критики состояния сельского хозяйства она должна содержать. В таких дискуссиях нередко возникал спор об отдельных словах, как, например, на заседании комиссии сентябрьского 1965 г. пленума. Главный идеолог М. А. Суслов выступал за то, чтобы заменить слова «пленум уполномочивает» словами «пленум предлагает», вслед за чем председатель Совета Министров Косыгин уверил, что он считает слово «уполномочивать» более точным. Сначала Брежнев поддерживал Суслова, но после того, как Подгорный высказался в пользу слова «уполномочивать», Брежнев решил: «Давайте напишем “уполномочивать”, если так хочет большинство»1304.
Вновь и вновь обращает на себя внимание, что Брежнев не навязывал комиссии свое мнение, а только высказывал его, не заставлял собравшихся спешно принимать решения. Так было и в 1968 г., когда на апрельском пленуме комиссия обсуждала резолюцию о положении в ЧССР и в течение нескольких минут решала, какую выбрать формулировку о роли КПСС по отношению к другим братским партиям. После того как секретарь ЦК Пономарев зачитал проект, который подчеркивал «значение действий нашей партии», Брежнев предложил: «Может быть, стоило бы сказать: “Вместе с братскими коммунистическими партиями социалистических стран»?”» Высказался и премьер Косыгин: «Нам не стоит присваивать себе функцию вождя». Брежнев согласился: «Надо сказать, что мы действуем вместе с ними». На новое предложение Пономарева – говорить о «значении действий братских стран и партий Европы» министр иностранных дел Громыко ответил вопросом: «Почему вдруг “Европы»?”» Брежнев помог ему и сказал Пономареву: «Понимаешь, Борис Николаевич, чтобы не выделять КПСС, а подчеркнуть, что все братские партии действуют совместно». После новых предложений и комментариев была, в конце концов, согласована формулировка: «Значение совместных действий всех братских партий социалистических стран в борьбе против германского империализма». Председатель КГБ Андропов прокомментировал: «Хорошее предложение»1305.
Западного читателя могло бы сбить с толку, что такой живой обмен мнениями происходил во время выработки формулировки. 70 руководителей партии спорили об отдельных словах и запятых. Кажется, будто единство партии и коллективного руководства подчеркивалось тем, что спорили лишь о формулировках, а не по содержанию вопроса. В то же время здесь устанавливались догмы, отклоняться от которых позже никто не имел права: ведь каждый голосовал за это. Брежнев обрел в редакционных комиссиях арену, где мог лучше, чем на формализованных и сильно ритуализованных пленумах, показать, что никому не навязывает свое мнение, выслушивает каждого и всем дает высказаться.
Он определенно нуждался в этих демонстративных выступлениях, особенно в первые годы пребывания у руководства партии, ибо после 1970 г. другие редакционные комиссии не назначались, хотя и не было каких-либо указаний на то, почему это происходило. Однако Брежнев не изменил практику, когда все решения обсуждались коллективно. Даже решение вопроса о своем отпуске он предоставил на одобрение Политбюро, то есть подобным символическим жестом он подчинялся воле своих товарищей. Например, 22 июня 1979 г. Брежнев заявил на Политбюро, что с 25 июня хочет уехать в отпуск, в Крым, и если товарищи ничего не имеют против, то он уехал бы уже завтра. Ответ был единодушным: «Правильно, Леонид Ильич, Вам надо отдохнуть, самое время пойти в отпуск»1306. Здесь важным было не само голосование или возможность дискуссии о необходимости его летнего отдыха или отсутствии таковой. Решающее значение имел ритуал, посредством которого Брежнев подчинился воле коллектива. Согласно Уортману, члены ЦК становились, таким образом, частью власти, которая поднимала их над массами. Брежнев не уставал подчеркивать, что вместе они команда и он ценит каждого. Например, Брежнев завершил февральский пленум 1981 г. словами благодарности за достижения последних пяти лет: «Мне кажется, что мы поработали неплохо, по-товарищески, как коллектив, ориентированный на дело. Позвольте мне сердечно поблагодарить всех членов и всех кандидатов в члены ЦК и ревизионной комиссии за хорошую совместную работу, за вклад, который каждый из вас, товарищи, внес в эти годы в наше общее партийное дело»1307.
Наряду с «перезапуском» редакционных комиссий, Брежнев дал старт практике коллективного написания речей, которая сохранялась до конца его жизни. В то время как Сталин сам писал свои речи, Хрущев прибегал к услугам профессиональных спичрайтеров, при этом определяя темы и вставляя в текст свои шутки, но, в конце концов, большей частью все-таки импровизировал1308, Брежнев превратил написание речей в коллективный ритуал. Каждая речь, которую он произносил, вначале обсуждалась сотрудниками аппарата ЦК, затем подвергалась критике со стороны членов Политбюро и членов ЦК1309. Соратник Хрущева Ф. М. Бурлацкий ругался: «Как раз при нем [Брежневе] расцвела пышным цветом практика многотрудных согласований, требовавшая десятков подписей на документах, что стопорило или искажало в итоге весь смысл принимаемых решений»1310. Сотрудник Брежнева Александров-Агентов описывал этот процесс коллективного писания как мучительный опыт: «Однажды мне пришлось присутствовать на заседании, где коллективно, в составе примерно 15 человек (члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, один-два заведующих отделами ЦК), создавался текст письма, задачей которого было оказать “образумливающее” воздействие на руководство КПЧ. Это было ужасное зрелище! Текст писался несколько часов подряд, причем каждый стремился внести свою лепту, нередко противоречившую другим»1311. Но то, что Бурлацкий и другие клеймили как присущие Брежневу недостаток идей и безынициативность1312, было хорошо продуманной чертой его сценария власти. Цель состояла в том, чтобы вовлечь возможно больше лиц в формулирование политической повестки дня и таким способом имплицитно дать понять: смотрите, я никому не навязываю свое мнение или директивы, мы все делаем совместно.
А. Е. Бовин, который был сотрудником Международного отдела ЦК, сообщает, что Брежнев в преддверии XXIII съезда КПСС, первого после его избрания Первым секретарем ЦК, еще не вполне понимал, как следует лучше всего подготовить партийный форум. Вот он и пригласил осенью 1965 г. всех заведующих отделами на бывшую дачу Сталина, Волынское I, не давая им, однако, четких инструкций о том, что надлежало делать. «Если говорить серьезно, то Брежнев должен был собрать команду и дать общие установки, обозначить направление для текста. Но он не сделал это. Возможно, потому, что сам еще толком не понимал, как должен выглядеть доклад, не вообще доклад, а его, брежневский. Имея за спиной Сталина и Хрущева, тут было о чем подумать»1313. Но Бовин понимал, что всех этих заведующих отделами и их заместителей Брежнев пригласил не из-за беспомощности, а по тактическим соображениям. Приверженцы Сталина сидели здесь вместе со сторонниками процесса реформ, и их отпускали домой не раньше, прежде чем они находили общую линию, равнодействующую1314. Брутенц, коллега Бовина по Международному отделу, считал, что 20 человек, которых Брежнев позвал в Волынское, было слишком много и процесс работы оказался совершенно неорганизованным. Но они спровоцировали один из жесточайших политических конфликтов, которые, как утверждается, имели место при Брежневе. Оба его доверенных лица и многолетних сотрудника, Трапезников и Голиков, заявили о себе как о подлинных сталинистах, которые откровенно говорили сотрудникам Международного отдела, ориентированным на реформы: «Тебя надо будет расстрелять», «а тебя посадить»1315. Решающую же роль играл Суслов, который и при Брежневе оставался последней инстанцией в идеологических вопросах. То, что других доводило до предела терпения, оборачивалось триумфом генсека – совместным обретением общей линии поведения после жесткого обмена мнениями. Единожды обретенная, эта линия становилась обязательной для всех. Только после того как было установлено общее направление, Брежнев вмешивался и вставлял детали, важные для него1316. Поэтому сотрудник ЦК Бовин хвалил такой метод, называя его «максимально демократичным»: «Во время обсуждений можно было спорить, отстаивать свою точку зрения, свою позицию. Нервные могли шуметь и размахивать руками. Брежнев внимательно слушал, обычно сохраняя невозмутимый вид. Мог пошутить»1317.
В соответствии с этим опытом Брежнев положил начало практике, которой он придерживался вплоть до смерти: для подготовки отчетных докладов к пленуму ЦК или речей на съездах он уезжал с группой сотрудников ЦК на одну из дач, большей частью в охотничье хозяйство «Завидово», чтобы здесь разработать текст. По словам Бовина: «Сначала Брежнев посылал “черновой” проект узкому кругу лиц, чье мнение его интересовало. Вместе с ним мы проходились по замечаниям, что-то принимали, что-то – нет. И только после этого следовала официальная рассылка всем членам и кандидатам в члены Политбюро и секретарям ЦК КПСС. Учетом (или неучетом) их замечаний кончалась работа над документом. Поэтому все, что говорил Генеральный секретарь, считалось не только его мнением, но позицией ЦК»