ники аппарата ЦК, собиравшиеся там на рабочие встречи. Брежнев обращался к ним на ты, отказывался даже от галстука и воротника, ожидая и от собеседников удобной одежды, и болтал с ними о том, как те спали, что им снилось и в каком они настроении1414. В то время как его сотрудника Брутенца раздражала «вульгарность поведения, фамильярность в отношениях со стенографистками»1415, спичрайтеру Бовину приятельское обращение нравилось: «Застолье было формой общения, “расслабухи”, как теперь говорят. Не чувствовалось скованности: вот – Генеральный секретарь, а вот – машинистка. Перед выпивкой и закуской все были равны. Читали стихи. Брежнев прекрасно знал Есенина и, встав на стул, декламировал почти всю “Анну Снегину”. Пели песни»1416. Большей частью Брежнев появлялся в 11 часов к завтраку, говорил затем по телефону, после этого работал над текстами речей и пользовался послеобеденным временем для охоты. Вечерами сидели вместе за домашней едой и водкой. Брежнев любил веселое общество, великолепно развлекал сотрудников рассказами из своей жизни и следил за тем, чтобы никто не пил слишком много1417. Он был в курсе не только своего распорядка дня, но и трудностей, недугов и недостатков сотрудников. Тем самым генсек практиковал устранение разницы между частным и служебным и в равной мере превращал сотрудников аппарата ЦК в «членов семьи». Вот, например, оценка Брутенца: «Но взгляд с нескольких шагов полностью разрушает иллюзию, и “действо” часто оказывается примитивным, даже пошлым делом, напоминает семейные, клановые и коммунальные отношения»1418. То, что Брутенц считал предосудительным, вероятно, как раз и было целью Брежнева или основой его руководства. Благодаря сглаживанию иерархических различий и стиранию социальных границ он стал запанибрата со своим окружением. Эти люди должны были воспринимать его как одного из своих, а не как чужака, который мог бы представлять собой опасность.
Брежнев практиковал это уравнивание и превращение в единое целое не только на уровне Политбюро и аппарата ЦК, но и в отношениях с третьим кругом лиц – своими телохранителями и обслуживающим персоналом. Брежнев знал имена всех своих охранников, поваров и служащих и постоянно осведомлялся, как их дела, в добром ли здравии семья, не нужно ли им чего-нибудь1419. Он заботился обо всех них, обеспечивая этим людям квартиры и распределяя денежную помощь. В записной книжке генсек отмечал дни рождения всех упомянутых лиц, чтобы должным образом одарить их1420. Насколько советский лидер любил получать подарки и ордена, настолько и ему самому нравилось дарить и награждать1421.
Особенно тесные отношения поддерживал Брежнев со своим телохранителем Владимиром Медведевым, который с 1968 г. больше не отходил от него и сам считал себя членом семьи: «Я вошел в эту семью как свой. Вплоть до того, что собирал и складывал в чемодан Леонида Ильича все вещи, когда мы отправлялись в командировку. И Виктория Петровна была спокойна за мужа, когда я был рядом»1422. Хотя Медведев и был обучен ближнему бою, эвакуации с линии огня, искусству спасения утопающих и лыжному спорту1423, но востребован он оказался как близкий друг семьи, приятель на охоте и нянька во время отпуска. В Крыму он должен был присматривать за внуком Брежнева Андреем, который полюбил телохранителя и целыми днями не давал ему расслабиться1424. Кроме того, Брежнев любил играть в домино со своими охранниками и обслуживающим персоналом, и, как когда-то в Каменском, уделял много времени голубятне и в Заречье1425. Медведев вспоминал: «К людям Брежнев привыкал, привязывался, держал их на близкой дистанции – ни кичливости, ни барства себе не позволял. Простота в общении была более чем естественной»1426. Символичным в свете этого является событие, о котором вспоминал Шелест: когда Брежнев посетил его летом 1964 г. на даче, ему представили и внука Шелеста Петю, который сходу заявил: «А, знаю, ты дядя Леня из кинобудки». Брежнев на мгновение остолбенел, затем расхохотался и с тех пор всегда, когда видел Шелеста, просил передать мальчишке привет от «дяди Лени из кинобудки»1427.
Особую радость Брежнев испытывал, когда делил поровну свою охотничью добычу между министрами, членами Политбюро, друзьями и обслуживающим персоналом. Все это его телохранители аккуратно фиксировали1428. Он не только записывал точные данные о том, кто сколько уток или какую часть кабаньей туши получил, но вскоре после этого и звонил, узнавая, поступило ли мясо1429. Регулярно получал дичь его портной – иногда 15 диких уток зараз1430. Брежнев распорядился посылать охотничьи трофеи даже своим зубным врачам в Рейнской области, заботившимся в 1970-е гг. о его челюсти1431.
Этот обмен дарами имел, очевидно, решающую функцию в сохранении опоры в Политбюро и более широком окружении. Здесь объединялись две различные практики: обязательство и спаянность, создаваемые благодаря дарам, и в то же время иерархии сглаживались и люди оказывались «на одной ступени». С этой целью Брежнев звонил лично, будто он сам и был службой доставки. На манер отца семейства, по воскресеньям собственноручно разрезающего и раздающего жаркое, он был добрым попечителем, заботившимся о физическом здоровье своих близких. Таким образом, Брежнев как с помощью ритуалов, жестов и уменьшительных имен создавал обстановку камерности, так и обеспечивал с помощью даров лояльность своего окружения и разыгрывал из себя патриарха-опекуна. Именно эти действия –«забота обо всех» и «раздача подарков» – часто клеймились как коррупция1432. Но согласно практике, с помощью которой он постоянно заручался лояльностью своего окружения и подкреплял сценарий заботливого генерального секретаря, это представляло собой норму, а не отклонение. Так он позаботился о том, чтобы социальные границы сглаживались и чтобы ни одному из его служащих не могло прийти в голову, что, мол, Брежнев обращается с ними несправедливо. Он поступал с ними всеми как с большой семьей.
Мужские сообщества
Как представляется, сценарий власти Брежнева опирался на еще один элемент, наряду с доверием, заботой и фамильярностью, – поведение, зиждившееся на мужском сообществе. Это тоже было формой общения, подчеркивавшей спаянность и опору группы на совместную позицию, создававшей сильное чувство «Мы» и позволявшей видеть мир безопасным. Названный компонент более, чем другие, примыкал к практикам руководства при Сталине и Хрущеве. Внутренний круг партийного руководства, созданный в виде конспиративного сообщества, действовавшего в подполье и основанного на клятвенной преданности, считавший себя авангардом в борьбе, был со времен Ленина чисто мужским. Только одна-единственная женщина сумела стать членом Президиума или Политбюро, а именно Е. А. Фурцева при Хрущеве в 1957–1961 гг., прежде чем ей пришлось ограничиться должностью министра культуры. Политика была и оставалась мужским делом, и это тем более имело силу, когда собирались в неофициальной обстановке и шли на стадион или охотиться. Для Брежнева казалось несомненным, что мужчины преобразовывали мир, в то время как женщины украшали его работой по дому и своим присутствием в компании облагораживали ее. Напротив, встреча со своими товарищами в неофициальной обстановке в рамках мужского сообщества служила, казалось, двум целям: с одной стороны, торжественно праздновать нерушимое сообщество и на гендерном уровне, а с другой – стилизовать самого себя как вожака. Создается представление, что Брежнев, ссылаясь на свою роль мужчины, позволял себе то, на что не отваживался как партийный руководитель – открыто проявлять себя в роли первого и лучшего. То, что было слишком опасно с политической точки зрения, делала возможным гендерная роль – важничать как № 1 и выдвигать претензию на руководство: Брежнев стрелял лучше всех, обладал самыми красивыми женщинами и выглядел лучше всех.
Как мы знаем, охота уже с 1920-х гг., когда ее целью было добыть пропитание для семьи, являлась большой страстью Брежнева, спортивный же аспект тогда не играл значительной роли. Сталин, насколько известно, не охотился. Вероятно, он слишком боялся покидать дом и получить «случайную» пулю. К тому же в 1951 г. Сталин из-за мнимых нарушений приказал закрыть несколько сот охотничьих хозяйств1433. При Хрущеве отношение к охоте принципиально изменилось. Во время своего визита примирения к Тито в Югославию в 1956 г. он узнал, что охота могла быть и общественным событием, в ходе которого Советский Союз показывал бы себя щедрым хозяином и в то же время делал возможным провести встречу в непринужденной обстановке. Тито пригласил советского лидера в старые королевские охотничьи угодья на острове Бриони с роскошным охотничьим замком, обученными егерями, дрессированными собаками и множеством дичи1434. Как контакт с Тито побудил Хрущева развивать советский туризм, так и поездка руководителя КПСС привела к идее создания в Советском Союзе нескольких охотничьих эдемов. Вероятно, этот характер протокольного общения на природе, когда охотник обут в грубые сапоги и держит в руке ружье, пришелся как нельзя более по нраву Хрущеву, с отвращением относившемуся к утонченному церемониалу и какому бы то ни было официозу. Он приказал создать четыре охотничьих хозяйства, пригодных и для дипломатов с Востока и Запада. Наряду с Завидово, расположенным в 125 км на северо-запад от Москвы по направлению к Твери, где в 1917 г., еще до революции, был основан частный охотничий клуб, национализированный в 1929 г., было создано по участку в Крыму и на Черном море, а также в заповедных лесах Беловежской пущи в Белоруссии недалеко от границы с Польшей. Когда Тито в ходе ответного визита приехал в 1962 г. в Крым, его уже могли пригласить на охоту по всем правилам