1734. Слухи о кризисе в руководящей тройке распространялись и в Париже1735. Независимо от того, имела ли место эта проба сил или нет, Брежнев, вероятно, выиграл ее, даже если он и существенно позже приказал исключить из Политбюро Подгорного, Шелепина и Мазурова, а Суслова, может быть, из-за его раболепного извинения, и не лишил власти. Медведев сообщает, что на первомайской демонстрации 1970 г. несли только портреты Брежнева, портретов других членов Политбюро не было1736. Брежнев приказал перенести XXIV съезд партии, планировавшийся на ноябрь 1970 г., на весну 1971 г. На этом съезде он распорядился расширить Политбюро с 11 до 15 членов, ввести в него еще четырех человек, входивших в его клиентелу1737.
Таким образом, Брежнев прочно «сидел в седле», но сохранялся конфликт с Косыгиным. Какой бы банальной, может быть, даже детской не казалась бы сегодня эта «игра в черного Петера» (детская карточная игра типа «Акулины». – Примеч. пер.), часть ответственности за крах советской экономики лежит и на этом конфликте. Личное соперничество, а также разногласия политического свойства, связанные с борьбой за влияние, между премьером и генеральным секретарем воспрепятствовали тому, чтобы они вместе проводили дальнейшее реформирование экономики. Вера Брежнева в превосходство советской экономической системы, пусть даже не очень искренняя, заставляла его искать причины проблем везде – в международном положении, в человеческом факторе, но не в самом советском строе. Коротко говоря, решение с его точки зрения звучало так: с проблемами советской экономики можно справиться при условии верной позиции, правильной этики и сознания ответственности. «Сегодня партия строит свое отношение к кадрам на доверии, полагается прежде всего на высокую партийную сознательность и ответственность коммунистов в целом»1738.
Мы не знаем, вытекал ли этот тезис из желания взвалить вину за все проблемы на Косыгина и его министров, или из догматичности мышления, заставлявшей Брежнева считать невозможным крах планового хозяйства. Вот каково должно стать «ceterum censeo» [«Кроме того, я думаю» (лат.). Слова взяты из высказывания римского полководца и государственного деятеля Катона Старшего, заканчивавшего все свои речи в сенате, независимо от их тематики, следующим образом: «Ceterum censeo Carthaginem delendam esse» («Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен»). – Примеч. пер.]. Брежнев из года в год подчеркивал превосходство советской экономической системы, да только ответственные личности вели себя безответственно.
После того как Брежнев на Декабрьском пленуме 1971 г. полностью сконцентрировался на своей политике сближения с Западной Германией и США, в декабре 1972 г. он снова подверг Госплан широкомасштабной критике. «Прошло два года, а к составлению этой программы [по снабжению населения высококачественными товарами] ни Госплан, ни министерства, ни соответствующие отделы и даже ЦК по существу еще не приступили. Так, товарищи, дело дальше идти не может»1739.
Указанные в выступлении «два года» относились не к Декабрьскому пленуму 1969 г., а к XXIV съезду КПСС (апрель 1971 г.), но «товарищи» поняли, что им напоминают о головомойке, устроенной Брежневым в декабре 1969 г. Брежнев критиковал Госплан не менее остро, чем двумя годами ранее: «Госплан еще далеко не стал тем экономическим центром, который способен эффективно противостоять напору ведомственных и местнических интересов»1740. Генсек обвинял Госплан в либерализме: «Это и либерализм Госплана, я уж так, как говорят, с любовью называю это либерализмом, а подчас и стоящих за ним органов. Это напор ведомственных и местнических интересов, это и заинтересованность заказчиков, которые норовят зацепиться за все новые объекты, тем более что деньги-то даются на строительство не из собственных доходов, а из общей государственной казны»1741. Брежнев прямо атаковал разработанные Косыгиным реформы и подчеркивал, что теперь их называют «экономическими реформами», хотя они были известны как «реформы Косыгина» (что его, как утверждается, очень сердило)1742. «Кое в чем принятые меры, прямо надо сказать, себя не оправдали. Они недостаточно помогают в решении таких вопросов, как принятие напряженных планов, рост производительности труда, ускорение научно-технического прогресса и повышение качества продукции»1743.
Правда, Брежнев спешил создать впечатление о себе, что он сам был и все еще остается приверженцем этих реформ. Но это был залп по Косыгину, ведь генсек вменял в вину провал реформ планирующему центру, т. е. Байбакову и Косыгину, которые не смогли воспрепятствовать злоупотреблениям с новыми показателями: предприятия отмечали рост прибыли, завышали цены, а объем производства увеличивали, выпуская товары, в которых не нуждался рынок и которые поэтому никто не хотел покупать1744.
Но какой бы серьезной ни была критика Брежнева, предпринимаемые меры оказывались в конечном счете мягкими. Точнее говоря, он ограничивался призывами к морали и сознанию ответственности членов партии. Все, чего он требовал, заключалось в постановке более высоких задач: «…утвердив план на 1973 г., мы не можем разойтись с чувством, что впереди год спокойной жизни и неторопливой работы…»1745 Тем самым Брежнев остался в итоге верен своему сценарию власти: хотя он и критиковал остро и беспощадно, но результатов не было. Министры, подвергнутые проработке, директора предприятий, первые секретари обкомов могли втянуть голову в плечи, услышав критику в свой адрес, но были при этом уверены, что в результате ни лично им, ни их карьере ничего не угрожает. Брежнев остался верен себе и в том, что не ругал и не высмеивал министров и руководителей предприятий, которых знал по именам, а разговаривал с ними хотя и жестко, но все же по-отечески. Например, генсек побывал в Барнауле на вновь построенном шинном заводе, который должен был изготовлять шины для автозавода в Тольятти, но все еще не достиг запланированной мощности в 9 млн покрышек. Министр нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности В. С. Федоров предоставил предприятию 30 месяцев для выхода на плановые показатели. Как рассказывал Брежнев, он сказал рабочим: «Я знаю тов. Федорова, очень хороший министр, хороший человек, но добрый за счет государства. Как я им сказал – молите бога, что не я ваш министр, я бы вас прижал. Это какие 30 месяцев вы хотите на освоение?»1746
Недавно, продолжал Брежнев, Федоров позвонил ему и сообщил, что после этой встречи они приняли меры и завод уже выполняет план. Брежнев горячился: «Почему же т. Федоров раньше не мог этого сам сделать?»1747 Из таких анекдотов проглядывало не удовольствие от колкостей, которое демонстрировал Хрущев, а кажущаяся честной, прочувствованная забота об экономической ситуации и возможных следствиях: «Надо, наверное, добавить к этому, товарищи, что трудности с реализацией растущих доходов населения ослабляют материальные стимулы к труду, порождают спекуляцию, создают плохое настроение у людей»1748.
Следовательно, Брежнев и здесь показал себя заботливым главой государства; он выступал и в качестве инженера, считавшего ситуацию просто нетерпимой. На том же Декабрьском пленуме он критиковал министра черной металлургии И. П. Казанца и министра строительства предприятий тяжелой индустрии Н. В. Голдина, которые не сумели сдать в эксплуатацию единственную запланированную на 1972 г. домну на Новолипецком металлургическом комбинате. «Неужели у нас, у страны, способной выделить на капитальные вложения в текущей пятилетке 500 миллиардов рублей, не нашлось цемента, не нашлось металла, оборудования, чтобы в срок сделать одну-единственную домну? Я как инженер, как металлург, как партийный работник этому никогда не поверю»1749. На сей раз Брежнев представил себя возмущенным специалистом, который одновременно видел и общую ситуацию: «Если мы гордимся тем, что по чугуну, стали и прокату обогнали США, то в то же время нам известно, что по выходу конечной продукции в отраслях, являющихся главными потребителями металла, мы отстаем от Соединенных Штатoв примерно на 30, а то и больше процентов. Так что, тов. Казанец, это немаловажный фактор»1750. Брежнев сказал о втором серьезном итоге: «Не хочу употреблять, товарищи, громких слов, но, выступая на Пленуме ЦК, все мы обязаны говорить партийным языком»1751.
Тем самым выступление Брежнева звучало более примирительно, чем в 1969 г.; может быть, и генсек извлек урок из «ноты протеста» Суслова. Он начал Декабрьский (1973) пленум еще более миролюбиво: прямо сослался на Декабрьский пленум прошлого года и заявил, что все они «выдержали экзамен», отставание преодолено, недостаточно развитая энергетическая отрасль, наконец, ускорила свое развитие и выполнила директивы XXIV съезда1752. Правда, по-прежнему требовалось «прежде всего поднять ответственность, повысить плановую дисциплину, значительно поднять уровень руководства экономикой»