1847. На февральском пленуме 1981 г. он даже провозгласил под аплодисменты, что если этого захотят делегаты предстоящего XXVI съезда, то партия должна будет переработать свою устаревшую программу1848. До этого дело не дошло, но генсеку, очевидно, мерещилось, что он может оставить миру не только свою конституцию, но и партийную программу Брежнева и тем самым аннулировать программу, принятую в 1961 г. при Хрущеве.
Программа Брежнева должна была закрепить «развитой социализм» как современную форму общества для высокоиндустриального государства. Его сотрудник Шахназаров уже сформулировал первые основные направления. Программа должна была стать «лаконичнее», то есть содержать меньше риторики о принципах классовой борьбы. В центре внимания стояли «всесторонне образованный человек» и проект «привлекательного как в материальном, так и в духовном отношении коммунистического общества», которое, правда, должно быть свободно от «мелкобуржуазных потребительских представлений», и ни в коем случае не представать как общество потребления в чистом виде1849. Брежнев хотел предотвратить ложные толкования в стране и за границей. Он мечтал о современной идеологии, которая не отягощала бы людей устаревшими лозунгами. Скорее, она должна была стать для советского гражданина философией жизни и основной установкой, как американцу – формула «стремление к счастью».
Ресталинизация?
Брежнев считался и считается отчасти и по сей день тем руководителем партии, который реабилитировал Сталина, повернул вспять процесс реформ и открытости в обществе, который снова с помощью тюрем, лагерей и карательной психиатрии принудил к молчанию критически мыслящих людей общества. Этот образ неверен. Во-первых, Брежнев неоднократно недвусмысленно выступал против Сталина и его репрессивной политики. Во-вторых, предпринятые им ограничительные поправки курса проистекали не из его собственных убеждений, а были уступками «ястребам». Пойти на них он был вынужден в соответствии со своим стилем властвования, когда постоянно приходилось устанавливать консенсус. В-третьих, контакты с инакомыслящими он предоставил председателю КГБ В. Е. Семичастному, а с 1967 г. Ю. В. Андропову. В-четвертых, при Брежневе было гораздо меньше арестованных и осужденных, чем при Хрущеве: в 1958– 1966 гг. тюремное заключение за «антисоветскую агитацию» (ст. 70 УК РСФСР) отбывали 3448 чел., а в 1967–1975 гг. их численность составила 1583, то есть вдове меньше1850.
Конечно, это не снимает с него ответственности за то, что происходило в период его правления и о чем он прекрасно знал, но удивляет, как мало интереса он проявлял в отношении отступников, с какой очевидной неохотой он вообще занимался подобным и всю «грязную работу» полностью передал КГБ. Следовательно, советский лидер по меньшей мере не был сторонником жесткой линии, каким его считали, но в большинстве случаев он соглашался с тем, что ему предлагал Андропов или Политбюро1851. Также понятно, что он, невзирая на определенное неприятие, был в курсе каждого дела и лично одобрил высылку из страны Александра Солженицына, физиков Валерия Чалидзе и Павла Литвинова, писателя Владимира Максимова, экономиста Виктора Красина, математика Александра Есенина-Вольпина и многих других активистов движения за права человека и инакомыслящих1852. Конечно, он нес ответственность за это, но следует учитывать, что он не был инициатором арестов.
Ввиду опыта, который Брежнев приобрел при Сталине, было бы удивительно, если бы он выступил за его реабилитацию. Следует также принять во внимание, что даже Хрущев не заклеймил Сталина как несомненного преступника, а указал на различие между «хорошим вождем» до 1935 г. и «плохим» после. С приближением 90-летия со дня рождения Сталина (21 декабря 1969 г.) снова разгорелась дискуссия о том, как следует оценивать первого Генерального секретаря. Политбюро поручило Секретариату ЦК подготовить соответствующую статью1853. Одновременно 15 декабря 1969 г. Брежнев в засекреченной речи, где говорил о низком экономическом развитии и заклеймил алкоголизм как бич страны, предостерег от того, чтобы рассматривать сталинские методы в качестве решения проблем: «Некоторые товарищи… вспоминают о минувших временах и ссылаются на то, что раньше был “порядок”, предлагая тем самым вернуться к старым методам жесткого администрирования. Я полагаю, что это непригодные рецепты… Прошлое следует рассматривать трезво, не рисовать его слишком мрачным, но и не идеализировать то, что было. Мы еще очень хорошо помним, куда привел страх, который вызвали методы администрирования»1854. Тем самым Брежнев дал отповедь приверженцам Сталина, желавшим более жестких мер против любого рода нарушений и недисциплинированности. Одновременно он объяснил свою позицию, сказав, что прошлое нельзя ни приукрашивать, ни демонизировать. Своим спичрайтерам генсек объяснил, почему он не хочет публичного расчета со Сталиным: «Я ведь тоже не верю, что Троцкий или Бухарин были шпионами, врагами народа. И меня не очень смущает ретивость замечаний. Меня смущает другое: мне кажется, что очень многие коммунисты еще не готовы к такому резкому переходу… Не поймет меня партия. Не поймет. Поэтому я предлагаю на эту тему больше здесь не спорить, резкости, неожиданности снять»1855.
17 декабря 1969 г. состоялась дискуссия, показавшая, что мнения членов Политбюро расходятся весьма существенно: одни склонялись к тому, что столь деликатную, по их мнению, тему Сталина следует замалчивать, другие хотели без всяких «но» и «если» воспеть ему осанну. Наряду с этим, слышались многочисленные голоса тех, кто желал дать объективную картину, были и те, кто выступал за то, чтобы жестко представить Сталина организатором массовых убийств. Брежнев, как всегда, спокойно выслушал все аргументы за и против и подвел итог: «Скажу вам откровенно, что я вначале занимал позицию – не публиковать статью. Стоит ли нам вновь этот вопрос поднимать? Но, побеседовав со многими секретарями обкомов партии, послушав ваши выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы в том будет, если мы опубликуем статью. Ведь никто не оспаривает его революционных заслуг. И никто не сомневается в его серьезных ошибках»1856. Строго говоря, Брежнев остался тем самым верен линии, избранной Хрущевым, – воздать должное Сталину за его заслуги в восстановлении страны и возложить на него ответственность за Большой террор и ошибочные решения во время Великой Отечественной войны. Это не изменилось и в 1977 г., когда в своей речи, декларировавшей конституционную реформу, генсек сказал о сталинском основном законе, действовавшим тогда: «Мы знаем, товарищи, что отдельные годы после принятия ныне действующей Конституции были омрачены незаконными репрессиями, нарушениями принципов социалистической демократии, ленинских норм партийной и государственной жизни. Это делалось вопреки конституционным установлениям. Партия решительно осудила такую практику, и она никогда не должна повториться»1857.
В 1979 г. в связи со 100-летием со дня рождения Сталина Брежнев снова заявил в Политбюро, что они уже раньше договорились о том, чтобы «объективно оценивать как положительные, так и отрицательные стороны деятельности Сталина»1858. В соответствии с этим «Правда» получила поручение опубликовать статью о Сталине, а журнал «Коммунист» должен был поместить материал о роли народных масс в истории. Некий микст этих двух публикаций предполагалось распространить по каналам ТАСС и в СМИ.
Из-за новой линии «объективной сбалансированности» при Брежневе становилось сложно однозначно высказываться против Сталина. На то имелось несколько причин. Прежде всего, Брежневу для сохранения власти было важно искать компромисс между приверженцами Сталина и либеральными силами, поэтому ему нельзя было впадать в крайности. К этому добавлялось понимание Брежневым того, что с политической точки зрения «следует делать» и что абсолютно неприемлемо. Резкий тон, громкие слова и речи, рассчитанные на внешний эффект, считались брендом Хрущева и зловещим предзнаменованием для его оппонентов. Крайности не подходили к новой политической культуре компромисса и консенсуса. Теперь преобладающей тенденцией в стиле руководства стало умение не подчеркивать отрицательное в истории, а гордиться достигнутым. Брежнев заявил об этом писателю Константину Симонову, который хотел опубликовать свой военный дневник об ужасах и неудачах 1941 г. Все это правда, признал Брежнев, но, тем не менее, публиковать нельзя: «Мало ли что мы видели, главная правда – мы победили. Все другие правды меркнут перед нею… Но, может быть, стоит пожалеть людей, победителей, их детей и внуков и не вываливать все сразу»1859. Однако Симонову удалось в ходе долгого разговора переубедить Брежнева, который очень уважал писателя. Это еще одно свидетельство того, что Брежнев не был сторонником жесткой политики, даже если и позволял ее приверженцам давать советы.
В их число входил и Виктор Голиков – его «правая рука». В сентябре 1966 г. он посетовал, что во всех научно-исследовательских институтах проходят дискуссии с критикой военного руководства Сталина, об утрате им чувства реальности во время Великой Отечественной войны и о том, что Красная Армия была обезглавлена им: «Это не научная полемика, а грязная кампания против партии, всей ее политики и пересмотр всех ее деяний. А что за тон! Не хватает только, чтобы потребовали: давай, ЦК, представь нам “ученый” отчет, почему ты называешь аннексию на пиратский манер согласно договору с Гитлером воссоединением с Западной Украиной, Прибалтикой и т. д.»