егативно»1926.
Подгорный высказывался так: «Что касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться. Он другого рода человек. Это не Солженицын… Он создатель водородной бомбы»1927. КГБ пришел к выводу, что Сахаров является в принципе сторонником советской системы, которому надо только объяснить сиюминутные явления, к тому же Андропов считал «у него золотые мозги, редкие в мире, которых может быть на Западе и нет»1928, поэтому партия и КГБ предпринимали различные попытки побудить Сахарова к изменению своей позиции.
Важнейшими причинами большого внимания, которое партия продолжала уделять Сахарову, являлись как оценка Андропова (хотя о нем большей частью говорят, что он был подлинным противником Сахарова1929), так и очевидная симпатия Брежнева к гениальному физику. Именно Андропов в 1968–1973 гг. чем дальше, тем резче настаивал на необходимости встречи кого-либо из руководства партии, лучше всего самого Брежнева, с Сахаровым, чтобы содействовать изменению его взглядов. Действительно, академик направлял большинство своих писем прямо Брежневу, которого он хорошо знал по времени, когда тот занимал пост секретаря, ответственного за вооружение. Сахаров неоднократно просил генсека о встрече1930. Но так как Брежнев не реагировал, академик пересылал свои письма в западную прессу, пусть даже нередко по прошествии нескольких месяцев1931. Сахаров писал в надежде на то, что и в высших руководящих кругах дело может дойти до «реальных процессов изменения точек зрения и практики»1932. Брежнев, однако, хранил молчание, и Андропов с его благословения скомбинировал увещевание и наказание. Когда в 1967 г. Сахаров направил «дорогому Леониду Ильичу» письмо в защиту обвиняемых по «процессу четырех»1933, он потерял должность заведующего отделом в секретном центре атомных исследований в Обнинске1934. Не получив ответа, Сахаров позвонил по ВЧ Андропову, чтобы просить его об освобождении Юлия Даниэля, отбывавшего наказание в мордовских лагерях. Андропов обещал разобраться с делом1935. Вскоре после этого Сахарову удалось позвонить Брежневу, обратив его внимание на грозившую озеру Байкал экологическую катастрофу: «Брежнев был очень любезен и доброжелателен по тону, пожаловался на крайнее переутомление и сказал, что проблемой Байкала занимается Косыгин – я должен обратиться к нему»1936.
Таким образом, у Сахарова сложилось впечатление, что Политбюро не совсем уж глухо к его просьбам. В январе 1968 г. он начал писать брошюру о роли интеллигенции в современном мире, которую, в конце концов, назвал «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и духовной свободе». Он послал этот материал Брежневу, поначалу только ему1937. Хотя часто подчеркивалось, что Сахаров, опубликовав этот «манифест», окончательно стал диссидентом, и партия утратила к нему какой бы то ни было интерес1938, дело обстояло не так. Напротив, Брежнев и Андропов теперь еще сильнее пытались через посредников оказать на Сахарова воспитательное воздействие1939. Когда оно оказалось безрезультатным, Андропов потребовал от Политбюро принять Сахарова, чтобы пресечь «возможности использования антисоветскими и антиобщественными элементами в своих целях имени академика Сахарова»1940. Но сначала партия прислала еще одного посредника, руководителя атомной промышленности Е. П. Славского, намекнувшего Сахарову, что надо бы отмежеваться от своего авторства манифеста, который тем временем был опубликован в западной прессе. Сахаров отверг это предложение. Вслед за тем он потерял свою должность в городе атомной энергетики Обнинске, сохранив, однако, работу в Физическом институте Академии наук (ФИАН)1941. Но партия и КГБ и теперь не отказались от своих намерений: в 1970 г. Брежнев прислал к Сахарову своих доверенных – заведующего Отделом науки и учебных заведений Трапезникова, а вскоре после этого президента АН СССР М. В. Келдыша, чтобы убедить его оставить политику партии1942. По поручению партийного руководства они согласились с Сахаровым в том, что демократизация страны – дело правильное и важное, но пытались добиться от Сахарова понимания того, что для таких процессов еще не пришло время, сначала следует поднять жизненный уровень, и только после этого население окажется готово для новой свободы1943.
Но Сахаров не дал сбить себя с толку этими уступками со стороны партии. Так как он теперь больше не располагал ВЧ, то обеспечил себе доступ к нему в другом месте. Но когда Сахаров собрался позвонить Брежневу, то дозвонился только до его секретарши1944. Наконец, академик основал «Комитет прав человека», что очень встревожило Андропова и побудило его в ноябре и декабре 1970 г. решительно настаивать на беседе на «высшем уровне»1945: «Сахаров… считает, что инициатива в привлечении его к полезной государству деятельности должна исходить “сверху”. Одновременно он высказывает сомнение и заявляет, что “на него давно махнули рукой”, ссылаясь на то, что в правительственных инстанциях, куда он обращался, он якобы не получал ответа»1946.
Андропов утвердился в своем намерении организовать встречу с Сахаровым и благодаря сообщениям информаторов, уведомивших КГБ, что Сахаров испытывает чувства от обиды до раздражения отсутствием ответа на свои послания от партийного руководителя, которому они адресовались, а именно от Брежнева1947. После того как Сахаров рассказал своим друзьям, что вскоре его примет Брежнев, Андропов лично обратился к Брежневу в январе 1971 г.: «В связи с этим прошу Вас, Леонид Ильич, рассмотреть вопрос о возможности организации с ним беседы в ЦК КПСС в самое ближайшее время»1948. Когда друзья Сахарова дали знать КГБ, что сейчас еще возможно вернуть диссидента на путь истинный и существует опасность того, что «памятная записка» будет накануне XXIV съезда КПСС опубликована за границей, Андропов повторил в феврале 1971 г. свою настоятельную просьбу Брежневу1949.
Его сотрудники надеялись, что такая встреча поможет смягчить напряженность и при этом найти модус вивенди. А. Г. Ковалев, дипломат из числа консультантов Брежнева, сообщает, что в кругу своих сотрудников на даче в Завидове Брежнев не раз говорил о Сахарове: «Было по всему видно, что раздумья на эту тему были для него мучительны. Такой ум, как Сахаров, и выступает против существующих в нашей стране порядков? Почему?»1950 Брежнев неоднократно высказывал желание поговорить с академиком, но потом откладывал встречу: «У нас было ощущение, что Брежнев просто боится прямого разговора с Сахаровым»1951. Бовин утверждает, что Брежнев не возражал против такой встречи, но Суслов отсоветовал ему встречаться с «ренегатом»1952. Наконец, 26 февраля 1971 г. Политбюро приняло решение о том, что Суслов и секретарь ЦК П. Демичев должны принять Сахарова1953. Но и эта беседа не состоялась из-за отказа Суслова1954. В октябре 1971 г. КГБ сообщил Суслову, что Сахаров все еще надеется на разговор с одним из секретарей ЦК1955. К разочарованию Андропова, Брежнев уклонился от встречи, и Политбюро остановилось, в конце концов, на том, чтобы воздействовать на Сахарова через третьих лиц1956. Филипп Бобков, который в качестве начальника Пятого управления составил несколько досье о Сахарове, в своих мемуарах дает следующую оценку (вероятно, не совсем без намерения оправдаться самому): «Люди, стоявшие у власти, оттолкнули этого крупнейшего ученого, не пожелали прислушаться к его словам, не захотели поспорить на равных и поискать компромисса. А главное, никто не пожелал вникнуть в суть его взглядов и убеждений. Одни отмахнулись: “Он не наш человек”, другие испугались, а третьим не позволили вступить с ученым в диалог»1957.
Андропов и Брежнев сочли, что поворотный пункт в их отношении к Сахарову наступил лишь тогда, когда он летом 1973 г. начал решительно обращаться к загранице – сначала это были интервью, и характеризовать себя как «противника социалистической системы»1958. Теперь Сахаров был для них не заблуждающимся гением, он превратился в злопыхателя, медленно перемещавшегося в лагерь «врага». Но и в этой ситуации в записных книжках Брежнева обнаруживаются две почти идентичных записи, от 8 и 12 сентября: «Разговор с А. Н. Косыгиным о Сахарове – принимать или нет»