Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны — страница 95 из 136

Новому образу будущего должно было способствовать строительство Байкало-Амурской магистрали, сокращенно БАМ1998. Начало работ в 1974 г., ровно через 20 лет после начала кампании по освоению целины, должно было не только опираться на эту последнюю всесоюзную кампанию, с помощью которой Брежнев хотел, разумеется, напомнить в большей степени о своем великом прошлом в Казахстане, чем о Хрущеве, инициаторе целинной эпопеи. БАМ был призван также возродить энтузиазм больших строек 1930-х гг. и подтвердить верность социалистической утопии, которая здесь становилась реальностью. Эта кампания имела целью оживить образ строителя социализма, который подчинял себе природу и осваивал необжитые места. Она была призвана доказать также существование социалистического прогресса и духа первопроходца, свойственного молодежи.

По-настоящему удивительно, что Брежнев прибегнул к этой мере. Ведь с одной стороны, он не раз заявлял, что Советский Союз перерос кампанейщину, причем недвусмысленно давал понять, что подразумевает хаос в сфере планирования при Хрущеве. С другой стороны, он давно объявил о наступлении эры легковых автомобилей, а железнодорожная линия, особенно для грузовых перевозок, не вписывалась в эту концепцию. Тем не менее железнодорожные трассы символизировали великие утопии, которые большевики хотели превратить в действительность: Туркестано-Сибирская магистраль, сокращенно Турксиб, как перемещение по степи, метро – перемещение под землей, и то, и другое крупные проекты первых двух пятилеток1999. Наконец, с открытием сырья и энергоресурсов Сибири в 1970-е гг. болезненно заметным стало отсутствие инфраструктуры. Председатель Госплана СССР Байбаков подчеркивал это и после краха Советского Союза: строительство БАМа было жизненно необходимо, даже при том, что ввод в строй предприятий, продукцию которых должны были перевозить по БАМу, отставал2000. Таким образом, стройка служила оживлению коллективного воодушевления созиданием и экономическим целям2001.

Еще до начала прокладки БАМа существовала только трасса Транссибирской магистрали, самый восточный участок которой пролегал к тому же в опасной близости от границы со страной-соперником – Китаем. К проектированию перегона БАМа от Тайшета по северному берегу Байкала до Комсомольска-на-Амуре приступали уже в 1888 г. С 1932 г. на первых участках пути, которые были введены в эксплуатацию в 1945 и 1958 гг., трудились заключенные лагерей. Потом работа замерла. В 1967 г. правительство распорядилось о возобновлении планировочных работ, а в апреле 1974 г. партия объявила строительство БАМа Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. На XVII съезде ВЛКСМ 23 апреля 1974 г. Брежнев обратился к советской молодежи: «Эстафету Комсомольска-на-Амуре, Магнитки и Турксиба, Днепрогэса и целины, Братска и КамАЗа они пронесут по новым, еще не освоенным просторам Сибири»2002. Партия обязала все средства массовой информации, писателей и деятелей искусств рассказывать о БАМе, сопровождать его строительство пропагандой с помощью поэм и популярной музыки. Каждый трудовой коллектив, вплоть до сейнеров в Атлантическом океане, должен был внести свой вклад в создание БАМа2003. Пропагандисты заклинали: «БАМ – стройка огромная и возвышенная в своей кровной связи всех поколений советских людей, шедших славным путем от штурма Зимнего дворца до штурма космических высот. Если подумаешь об этом, невольно задашь себе вопрос: не выковывается ли здесь характер нового человека, нашего современника? И не проявляется ли здесь как нельзя полнее то, что мы называем исторической общностью людей?»2004

Но, как говорил уже Карл Маркс, история не повторяется, разве только в виде фарса. Кампания по строительству БАМа производила впечатление примитивного подражания тому, что уже было. Она провозглашала романтику приключений, в которую едва ли кто-то еще верил, хотя с 1974 по 1984 г. на БАМ приехали более полумиллиона строителей, две трети из которых были комсомольцами2005. Быстро вошли в обращение остроты о БАМе. Аббревиатуру расшифровывали как «Брежнев Абманывает Молодежь». Распространился анекдот: «Какой получится звук, если Брежнева ударить по черепу? – БАМ!»2006. К тому же железная дорога представляла собой такое техническое средство, которое к концу XX в. больше не воодушевляло. Точнее говоря, она означала регресс после того, как Хрущев вдохновил людей спутником и полетом Гагарина в космос. Заманчивой целью было теперь мировое пространство, а не сибирская тайга.

Хотя аббревиатура «БАМ», подобно коду «20 миллионов», воздействовала на психологию людей второй половины 1970-х гг., «импульс», который должен был передаться обществу, не состоялся2007. Не удалось реализовать и идею, согласно которой БАМ мог бы послужить плавильным котлом для различных этносов, и проектом, демонстрирующим равноправное, мирное сосуществование всех советских народов2008. Вместо того чтобы стабилизировать социалистический коллектив, общество, возникавшее вокруг БАМа, было отмечено, скорее, воздействием насилия и характеризовалось враждебностью по отношению к женщинам и представителям нерусских национальностей. БАМ был рассадником «хулиганства», где пышным цветом расцветали алкоголизм, воровство, коррупция и насильственные преступления, прежде всего против женщин2009. Вместо оживления старого мифа о социалистической стройке, где выковывается советский человек, БАМ превратился в неподконтрольное государству пространство с собственными законами. К тому же в связи со строительством магистрали в начале 1974 г. стали возникать первые природоохранные группы, участники которых заявили о себе как о предшественниках гражданского общества и протестовали против безоглядной эксплуатации природы и загрязнения окружающей среды2010. Молодые люди ехали на БАМ не движимые энтузиазмом, а потому, что они получали там прибавки за работу на Дальнем Востоке и могли быстрее накопить сумму, необходимую для покупки автомобиля2011. Расчет рабочих и работниц звучал как нельзя более трезво: мы строим вам – партии – БАМ, вы за это даете нам автомобиль.

Мы не знаем, что Брежнев думал о БАМе, осознавал ли он, что перезапуск воодушевления строительством не сработал, более того, был ли БАМ вообще его идеей. В декабре 1978 г. он посетил стройплощадку, позировал там вместе с комсомольцами и, казалось, от души шутил. В его записных книжках встречается только одна запись о БАМе. 2 ноября 1981 г. он написал: «Банников Николай Васильевич [первый секретарь Иркутского обкома сообщает] об окончании БАМа на южном участке области»2012.


Фото 23. Л. И. Брежнев и В. Брандт на морской прогулке в Крыму, 1971


Глава 8Эмоции и таблетки в холодной войне, или Как играть государственного деятеля западного типа

На фотографии мы видим Леонида Брежнева с Вилли Брандтом 17 сентября 1971 г. на моторной яхте у берегов Крыма, где политики без протокола проводили уикенд. Оба в солнечных очках, загорелые и очевидно расслабленные. Они выглядят так, будто забыли о мире вокруг и полностью погрузились в разговор. Брежнев сидит позади Брандта, доверительно положив одну руку на спинку сидения канцлера, а другой подпирает голову. Он смотрит на собеседника, будто размышляет о чем-то. Западногерманский гость лукаво улыбается и, несомненно, наслаждается видом окрестностей. Встреча с Вилли Брандтом на правительственной даче в Ореанде, поблизости от Ялты, осенью 1971 г. была одним из кульминационных пунктов внешней политики Брежнева. Он не просто добился возможности в качестве Генерального секретаря принимать высокопоставленного зарубежного гостя без участия министра иностранных дел и главы правительства; но важно, что Брежнев встретил его в неофициальной обстановке как личного друга. Так началась дружба, которой суждено было продолжиться и после отставки Брандта в 1974 г. вплоть до смерти Брежнева.

Одновременно снимок немало говорит и о том, как Брежнев формировал внешнюю политику. Как и Хрущев, он стремился к личному контакту с политической элитой. Он верил в договоренности на межличностном уровне, между человеком и человеком, осуществление которых затрудняли, а то и могли сорвать бюрократические структуры, дипломаты и скептики. Если в этом отношении Брежнев и опирался на опыт Хрущева, то в том, что касалось имиджа, он избрал прямо противоположную тактику. Он хотел отличаться от Хрущева, поведение которого было ему неприятно. По словам одного из российских дипломатов, «Хрущев угрожал – от башмака до мата и ракет. В Большом театре мы пригласили английского посла с женой, и он нам рассказывал, как Хрущев говорил, что ничего не стоит попасть в Белый дом ракетой»2013. Брежнев хотел прекратить такую традицию выстраивания отношений. Его предшественники отличались одеждой и поведением от западных партнеров по переговорам, игнорируя или саботируя западное понятие «комильфо».

Придя в 1917 г. к власти, большевики отвергли как нечто буржуазное повсеместно принятый в Европе дипломатический протокол с соответствующими дресс-кодом, правилами поведения, обязательными формами бесед, приемами и совместными обедами. При этом они упустили из внимания, что этот протокол был выражением не просто придворной аристократической культуры, но и символизировал надежность отношений и общие правила. В конце концов, дипломатия не означала ничего иного, как поиск договоренности между представителями двух государств. При этом сталкивались различные культуры, то есть системы знаков и стереотипы интерпретации, хотя обе стороны и не обязательно знали, какое значение они должны придавать поведению другой. Поэтому протокол функционировал как своего рода словарь, определяя в каждом знаке обязательное значение и тем самым в идеальном случае заботясь о спокойном ожидании и предотвращая какие бы то ни было недоразумения или непонимание. Большевики, отвергнув дипломатическое «комильфо», что называется, выплеснули с водой ребенка, тем более что сами не сумели создать собственный переговорный код и только боролись с западной нормой. Первый народный комиссар по иностранным делам Л. Д. Троцкий проявлял себя с помощью военной внешности и пропагандистских речей, многолетний сталинский министр иностранных дел Молотов хвалился тем, что он больше солдат партии, чем дипломат. Сталин и вовсе пытался выдать себя за опытного государственного деятеля западного образа, в то время как Хрущеву, похоже, доставляло большое удовольствие саботировать западный протокол или игнорировать его и превращать в объект насмешек.