Жить становилось все труднее. За прожитые годы Быковы так и не сроднились с болотистым и сырым Ленинградом. После тяжелых мытарств и мучительных раздумий Быков принимает трагически неверное, но выстраданное решение – вернуться на родину, в Киев. Как оказалось, этот поступок потребовал от Быкова немалого творческого мужества. Вот как отозвалась об этом Лариса Лужина: «После первой, как он сам считал, неудачной картины другой, наверное, сразу бы бросил кинематограф или стал бы заниматься только своим актерским делом – сниматься в кино, играть на сцене. А Леня выстоял и сумел добиться того, чтобы остаться в режиссуре».
Он не мог знать, что ждало его в Киеве. Подавшись на уговоры и посулы чиновников, на их настойчивые просьбы и взывание к «национальной совести», Быков отправляется в Киев поднимать украинское кино. Однако очень скоро понимает, что совершил, пожалуй, самую большую ошибку в своей жизни. Николай Мащенко искренне хотел помочь другу, зазывая его в Киев, но оказалось, что далеко не все в его компетенции. Леонид Быков не мог знать истинных мотивов кинематографического начальства. Его популярность должна была придать студии больший вес, но, как оказалось, сам он был не нужен. Киев встретил его неприветливо. Многие коллеги восприняли «новичка» как конкурента, столичную знаменитость, выскочку и встретили полным бойкотом и фразой: «Понаїхали тут генії! Своїх вистачає! А хто такiй Бiков?!» Вокруг него воцаряется атмосфера отчуждения и неприязни. Этому способствуют и независимые суждения беспартийного Быкова, его честность и принципиальность.
Надо сказать, что по линии КГБ Украина в те времена считалась самой свирепой. В ходу даже была поговорка «Если в Москве стригут ногти, то в Киеве рубят по локоть». Быков ехал в Киев с надеждами и грандиозными планами, вконец измотанный метаниями между Киевом и Ленинградом, где чаще всего снимался. Леонид Быков вполне мог повторить судьбу Кирилла Лаврова, Олега Борисова, Павла Луспекаева и других драматических артистов, навсегда перебравшихся из Киева в город на Неве, однако вернулся. В 1969 году. Хотя его и предупреждали, что ехать не стоит.
Станислав Ростоцкий, узнав о намерении Быкова, предлагал, как ему казалось, единственный выход: «Не заезжая в Киев – сразу в Москву!» Однако Быков, воодушевленный обещаниями киевских чиновников, не послушался. В Ленинграде тем временем еще полгода ждали его возвращения. Все это время пустовала квартира. Не воспользовавшись возможностью междугороднего обмена, актер, покидая город, оставил ключи от квартиры на вешалке, написав будущим жильцам плакат «Добро пожаловать!». Уезжая из Северной столицы, Быков бросил на счастье монетку в Неву, но вернуться – ни сразу, ни потом ему не позволила гордость.
«Леня очень боялся попасть в вечные мальчики кинематографа, – вспоминал режиссер Алексей Симонов. – «Маленькая собачка до старости щенок» – им употребленное выражение. Ведь сколько взлетов такого рода знало кино, а потом десятками лет стареющие мальчики вынуждены были искать себя в каком-то новом, так и не открывшемся качестве. Вот отсюда, как мне кажется, его беспримерное в нашем деле и в нашей среде решение, в тот момент всем, в том числе и мне, казавшееся самоубийственным. Он уехал из Ленинграда в Киев и словно исчез…»
Приезд Быкова в Киев резко активизировал студийные интриги. Сначала все организации, творческие объединения, кланы пытались «застолбить» новенького, перетянуть его на свою сторону. Оживились и сценаристы, особенно те, чьи труды пылились на полках, никем не востребованные. Руководство, решив не оставаться в стороне, собрало всех редакторов, поручив отобрать для Быкова лучшие сценарии – такие, из которых он смог бы сделать второго «Максима Перепелицу». Оказывается, Быков приехал со своей задумкой. По непонятным причинам чиновники из Госкино его сценарий быстренько прикрыли и к нему на студии как-то сразу утратили интерес, очередь на режиссера рассосалась. Леонид Быков остался один на один со своими проблемами – без работы, без квартиры, без перспектив. Ютился с семьей в общежитии.
Потом ему выделили трехкомнатную квартиру. Звучало, конечно, солидно, если не считать, что ее полезная площадь укладывалась в 44 квадратных метра, а одна из комнат составляла всего 5 метров. Когда это выяснилось, Быков пошел к тогдашнему директору студии Циркунову, он тут же подключил председателя украинского Госкино, и ему дали пусть и не сразу, и с недовольством, квартиру побольше, но на самой окраине Киева.
Марьяна: «Два года он находился в простое. Очень тяжело это переносил и задавал себе до конца жизни только один вопрос: «Зачем?! Зачем нужно было меня переманивать, если я здесь никому не нужен?! Мы выходили из дому, я шла в школу, а потом в институт, папа ехал на работу и говорил мне: «Детка, если бы ты знала, как мне не хочется туда идти! Мне трудно переступить порог. Вот вхожу, вижу студию и заставляю себя переступить ее порог…» Быкова можно понять – слишком много сил и здоровья он тратил, стараясь пробить лбом стену чиновничьих равнодушных перестраховок и непонимания.
Первым фильмом Леонида Быкова, снятым на Киностудии им. Довженко, стала телевизионная лирическая комедия «Где вы, рыцари?». Быков здесь вновь играл чудака, кабинетного ученого, жаждущего избавить человечество от страстей, волнений, сердечных мук, душевных терзаний. В этой ленте уже не было следов ученичества, режиссерской робости. Сделанная уверенной рукой, она все же далека от истинного пути, по которому еще предстоит пройти режиссеру Быкову.
Идея постановки принадлежала другу Быкова, главному редактору телевизионного объединения «Экран» Владимиру Соссюре. Вот как вспоминал он этот период: «Вынеся сценарию «Уходят женщины» (так поначалу назывался фильм) приговор за «мелкотемье», чиновники хотели от Быкова «чего-нибудь героического». А тут уходят какие-то женщины от каких-то своих любимых из-за душевной черствости, эгоизма, скупости и толстокожести мужчин. Мол, что за тема в самом прогрессивном в мире советском кинематографе!
Еще со времен «Максима Перепелицы», где партнером Лени была моя супруга Людмила Соссюра (играла девушку Максима Марусю. – Н.Т.), мы подружились, и я начал его агитировать переехать в Киев. Поэтому, когда Леня остался не только без работы, без жилья, но и без перспективы на ближайшую постановку, я решил, что милости от начальства ожидать нет смысла. А видя, в какой растерянности находился Быков и равнодушие чиновников к его судьбе, я со сценарием «Уходят женщины» отправился в Москву – к руководству Центрального телевидения. И предложил снять на Киевской студии не кино, а телефильм. Моим уговорам вняли, и сценарий мы быстро запустили в производство.
Помню, пока студия переписывалась по поводу «Уходят женщины» с Госкино УССР (а я был первым редактором сценария), испрашивая разрешения утвердить и обещания выполнить все рекомендации свыше, реплики героев картины становились студийными афоризмами. Например: «Вы, кажется, не очень глупы», «Прости меня, Иуду коммунальную», «Бульдозер с цитатами», «В очках, а зубы – золотые!», «Я не могу оправдываться, просто я хочу танцевать!», «От имени научной общественности я вырежу вам аппендицит»…
А какой актерский ансамбль собрал Быков: Сергей Филиппов, Смирнов, Тимошенко (Тарапунька), Гурзо, Брондуков, Яковченко, Швидлер! «Комедийный цвет», как говорили на студии. Музыку писал к фильму Игорь Поклад, тексты песен – Юрий Рыбчинский.
Вспоминаю, как уверенно, азартно и изобретательно работал Леонид Федорович. Он был и режиссером, и исполнителем главной роли – ученого-биолога, эдакого «вундеркинда с неразвитой мускулатурой», у которого подопытная обезьяна Геркулес съела все данные его эксперимента. А ведь герой Быкова диссертант Кресовский был близок к получению препарата от… несчастной любви!
Комедия получилась. Приняли ее без поправок, но попросили заменить название на «Где вы, рыцари?». В прежнем, считали чиновники, есть привкус драмы – мол, уход женщин всегда драматичен.
На радостях мы завалились в «Метрополь». Тогда я впервые собственными глазами увидел, какой неслыханной популярностью пользуется Быков. К нашему столу непрерывно подходили люди, чтобы сказать что-то доброе, продемонстрировать свое внимание, уважение и восторг любимому артисту… И все желали выпить «на брудершафт» с кумиром. Пришлось ретироваться по-английски, не прощаясь».
Эмилия Косничук: «Начиная работу над этой картиной, Леонид пригласил меня поработать редактором. Съемочная группа его боготворила. Каждое утро на проходной киностудии выстраивалась очередь за автографами. Одно его присутствие озонировало атмосферу… Это был очень добрый, трогательный человек.
Кабинета ему так и не выделили, поэтому он нашел себе уютный уголок. Рядом с буфетом стояла огромная пальма в кадушке, возле которой все курили, а бычки тыкали в грунт… Говорят, что, когда ее из милосердия перетащили в другой конец коридора, она без табачного дыма и привычных окурков стала чахнуть. Пришлось вернуть растение на прежнее место. И, получив привычную дозу никотина, она вновь расцвела.
Под ее сенью и стояло старое-престарое кресло. Дерматин, которым оно когда-то было обито, давно полопался, из дырок торчали использованные автобусные талоны, бумажки, вата… Именно это кресло на долгие годы и стало «кабинетом» Быкова. Каждый день он приходил на студию в своей любимой болоньевой курточке, с которой не расставался ни зимой, ни летом, в красной клетчатой ковбоечке, которая была ему очень к лицу, заказывал в буфете чашечку кофе, обожаемые им конфеты «Кара-Кум» и обосновывался в любимом кресле. Даже если сладостей не было в ассортименте, буфетчица Лена обязательно припасала несколько конфеток для любимого Ленечки. Подзаправившись, он начинал прием посетителей…
Народ в верхней одежде толпился в очереди к его креслу. Если нужно было что-то написать, он приходил к нам в редакторскую комнату. Мы организовывали чай, кофе, пирожки. Не знаю почему, про себя называли его Пончиком – наверное, потому, что это прозвище рифмовалось с Ленчиком. Если он что-то начинал рассказывать, причем неважно, смешную или грустную историю, преподносил ее так, что мы ухохатывались.