О, не лети так, жизнь!..
Слегка замедли шаг.
Другие вон живут,
Неспешны и подробны,
А я живу, мосты,
Вокзалы, ипподромы
Промахивая так,
Что только свист в ушах!..
О, не лети так, жизнь!..
Мне сорок с лишним лет.
Позволь перекурить
Хотя б вон с тем пьянчужкой,
Не мне, так хоть ему
Немного посочувствуй —
Ведь у него, поди,
И курева-то нет!..
О, не лети так, жизнь!..
Мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр,
Дай прочитать афишу,
И пусть я никогда
Спектакля не увижу,
Зато я буду знать,
Что был такой спектакль…
О, не лети так, жизнь!..
Я от ветров рябой.
Позволь мне этот мир
Как следует запомнить,
А если повезет,
То даже и заполнить
Хоть чьи-нибудь глаза
Хоть сколь-нибудь собой!..
О, не лети так, жизнь!..
На миг, но задержись!..
Уж лучше ты меня
Калечь, пытай и мучай,
Пусть будет все: болезнь,
Тюрьма, несчастный случай —
Я все перенесу,
Но не лети так, жизнь!..
«— Ваш мальчишеский кумир в кино?
— Чарли Чаплин.
— Изменились ли привязанности в юности?
— В юности я был киноман. Увлекался польской волной — Мунк, Кавалерович, Вайда; Цибульский, Виницкая, Брыльска… Тогда мы мало что знали, мало что видели. Во времена Хрущева нам как бы приоткрыли мировой экран… Потом что-либо увидеть стало значительно сложнее».
Адская пахота
В 1983 году Филатов начинает сниматься в фильме Сергея Соловьева «Избранные». Приглашение работать в фильме для Леонида было неожиданным и произошло как бы заочно. «С Сережей, — вспоминает Леонид, — до работы над фильмом мы были мало знакомы. Мелькали мимо друг друга на “Мосфильме”. Я очень любил кино С. Соловьева, но считал, что я ему не нужен, так как его фильмы строятся совсем по другим законам. К тому времени я уже наработал как бы собственный имидж. Мне нужно было что-то такое реактивное играть. Я еще плохо понимал, что можно просто остановиться и, думая, долго смотреть на какой-нибудь предмет. Это, оказывается, тоже может быть моментом кино…»
Филатову позвонили из Госкино и попросили срочно начать оформление в Колумбию, где его уже ждал Сергей Соловьев. Леониду дали роман Микельсена, который он смог прочитать только в самолете и составить хоть какое-то представление о будущем герое — немецком бароне Б. К. Однако, как оказалось, это были очень приблизительные прикидки роли, так как С. Соловьев совершенно перекроил роман, создав, правда вместе с автором, как бы вариацию на тему романа.
«…Как я работал с Леонидом? Честно могу сказать, что никаких принципов работы с актером у меня нет. Важно, чтобы встретился человек моей группы крови, тогда все пойдет хорошо… Я к Лене во всех его проявлениях, включая и литературную работу, отношусь хорошо. О Филатове нельзя сказать: вот эта его роль — удачная, а вот эта — нет. Он настолько личность, что такой подход невозможен… К сожалению, славу Филатову принесли роли, которые никак не раскрыли его возможностей… Для меня Леонид — актер только начинающийся. Ему идет возраст. Так, в свое время необыкновенно шел возраст Вячеславу Тихонову, когда он вошел в пору роли Штирлица. Я считаю, что у Леонида все еще впереди, даже по возрасту. Мечтаю поставить пьесу Чехова “Иванов” в театре с Филатовым в главной роли, но никогда этого не делал раньше, потому что не было Иванова. Может быть, это была бы самая главная роль Леонида, если бы все удалось…
Леша Герман сказал как-то очень точно, что для него люди делятся на две категории: одни осуществили себя на 680 процентов, хотя там уже давно и осуществлять-то нечего, а процентовка осуществления все идет и идет, другие — на 0,001 процента. Конечно, это не оценочная категория, а категория как бы судьбы, везения, обстоятельств… У Лени процент осуществления себя в кино, в театре очень мал, в то время как многие из его поколения выработали эти 680 процентов… Поэтому я всегда держу его в голове, но, к сожалению, режиссер — профессия зависимая, так как он живет в атмосфере порой даже непонятных ему закономерностей, где режиссерское своеволие — полная химера. Почему нужно делать так, ты не знаешь, но чувствуешь, что именно так. Когда начинаешь своевольничать, что-то ломать, то абсолютно уродуешь, искажаешь самое главное в своей работе. Если бы моя воля, я Леонида снял бы уже десять раз.
У Филатова есть звездная аура… На мой взгляд, он звезда “китчменная”. Свою звездность Леонид несколько раз на дню растаптывает: с утра он ходит как птица Феникс, а потом делает все, чтобы быть не звездой, а перейти чуть ли не в охранники Театра на Таганке. Сама по себе внешность у Леонида благодатная. У него прекрасное сочетание романтического сердцееда Кларка Гейбла и комика Бестора Китона. Редко встречающееся романтико-комическое сочетание. Если говорить о чистоте этого свойства, то ничего такого Леонидом еще сыграно не было… Самое драгоценное у Филатова — необычайный спектр его составляющих. Более несовместимых, взаимоисключающих, кошмарно-китчевых соединений я в своей жизни не видел, прибавьте к этому ко всему необычайную искренность… Вот так посмотришь со стороны — может быть, это самый главный советский китчмен, которого я видел. Иногда как током бьет от того, что он “вытворяет”, — в каких картинах снимается… Однако за всем этим стоит колоссального обаяния и красоты человеческая жизнь… Самое бессмысленное дело Лене что-нибудь советовать или в чем-то его поправлять. Знаете, как иногда говорят: вот попался бы он в хорошие руки и отшлифовали бы этот алмаз. Никуда он не попадается, шлифовка его бессмысленна. Брильянт он или не брильянт? Кто его знает, будешь шлифовать, а там — булыжник, но как брильянт-булыжник, через черточку, Леня мне ценен… Любой бы актер на месте Леонида давно бы спрятал все невыгодные черты, а все выгодные отработал. Актеры к этому возрасту уже становятся совершеннейшими продувными бестиями, даже порой и не поймешь, кто он такой, настолько все сделано. Леня — человек бесконечно искренний, незащищенный… Актеры театра, кино подрабатывают на разного рода концертах, причем другие “халтурят” в миллион раз больше, чем Леня, но это все предмет дикой тайны, даже по радио ухитряются говорить не своими голосами. Как же так вдруг: Я — и Буратино! Леня никогда не скрывается. Все говорят: “Как так?” От искренности, понимаете, и нежелания прикидываться кем-то другим, нежели он есть… Как и все советские актеры, он абсолютно одинокий волк, и, кстати, более неприспособленный волк, чем большинство других, более наивный, открытый, незащищенный. От этого его “халтуры” были видны всем… У нас у всех все-таки тяжелая жизнь; если возникает желание судить человека, то нужно это делать по лучшему, что у него есть, а не по худшему. На каждого из нас можно “сшить” дело, омерзительное общественное дело, раздуть которое ничего не стоит. И суть не в том, что мы такие плохие, а в том, что мы жили в таких условиях, что это уже испытание всех человеческих возможностей… Или надо отказаться вообще от жизни… Единственное суждение, которое имеет смысл в нашей жизни, — брать тебя по лучшему, что у тебя было, а не выискивать недостатки. Тем более что Леня — редкий человек, худшего у него мало…
Я очень уважительно отношусь к режиссеру К. Худякову. Он как бы открыл Леню и соблюдает обряд верности по отношению к нему. В жизни актера чрезвычайно важно иметь такого режиссера. Мне очень нравится роль Леонида в фильме “Успех”, но эта роль по отношению к Лене как бы его парадный портрет: так, если бы состоялась встреча поклонников Филатова с ним, то можно было бы торжественно сказать: “Вот он такой!” В этой работе есть некая академичность. Как демонстрация Лениных возможностей, взятая в идеальном аспекте…
В ближайшее время, если будем живы, хотелось бы поработать вместе… Может быть, это будет Иванов…»
«…История забавная, и на самом деле сложная, и хитроумная, потому что сниматься в фильме “Избранные” должен был Саша Кайдановский. У него прошли пробы в Москве, замечательные, и всем он очень понравился… Кроме всего прочего, у меня был очень забавный соавтор — автор романа “Избранные”, — Президент Республики Колумбия Альфонсо Лопес Микельсен. Оказывается, когда-то А.Л. Микельсен попросил Леонида Ильича Брежнева, во-первых, почитать роман, а во-вторых, на основе этого романа помочь создать колумбийскую кинематографию, потому что А.Л. Микельсен не только любил пописывать, но и еще страшно обожал кино. А кино в Колумбии не было, то есть был кинофонд и было довольно много денег, так что в Колумбии существовало национальное кино, а как такового кинопроизводства не было. И вообще вся эта афера — она носила такой невероятный межконтинентальный политический характер: значит, вместе с созданием фильма “Избранные” мы создавали колумбийскую кинематографию, и как бы все это находилось на личном контроле и при личном участии двух столь могущественных президентов. Про одного рассказывать не надо, сколь он был могуществен, а второй тоже был страшно могуществен, потому что на самом деле мы в Колумбии действительно могли делать все, что хотели. И делали все, что хотели. Там невероятные какие-то дела были. Самолеты взлетали не в том направлении, в котором они должны были взлетать, и как бы отважные колумбийские асы ни говорили, что сделать этого, конечно, нельзя, но “постоку-поскоку”, значит, Альфонсо Лопес Микельсен приказал — они это сделают. И так вся картина снималась. Так вот соавтор мой, посмотрев пробы Кайдановского, пришел в восторг и сказал: “Вот-вот, именно вот такого Б. К. я и хотел”. А в это время одновременно с соавтором моим эти пробы смотрели в КГБ на Лубянке. И они тоже смотрели внимательно и гов