В картине Гайдая реплики «в сторону» (а по существу — в камеру) наиболее часто произносит Жорж Милославский: «Никогда еще свидетелем не приходилось быть»; «Вот смотрит»; «Ой, дурак»; «Молчит, проклятый». И, конечно, коронное: «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе! Если, конечно, они у вас есть». Нет нужды говорить, что у Булгакова не было и этой последней — пародийно-рекламной — реплики.
Глава четырнадцатая, шуточнаяГАЙДАЙ-ДИССИДЕНТ
В 2008 году автор этой книги опубликовал в литературном журнале «Волга» свой сатирический роман «MEFИCTOFEЛb FOREVER». В него входит несколько вставных пародийных текстов, в основном высмеивающих стиль антисоветских статей и монографий, в девяностые и двухтысячные годы в обилии выходивших из-под перьев бессчетного множества либеральных публицистов.
Один из таких издевательских текстов, написанных специально для романа, полностью посвящен творчеству Леонида Гайдая. В порядке шутки биограф рискует процитировать здесь этот свой давний юмористический опыт. Тем самым мы лишний раз продемонстрируем, что произведения Гайдая, как и всякого большого художника, открыты для самых разных интерпретаций — даже диаметрально противоположных.
При этом, конечно, очевидно, что в реальности Леониду Гайдаю никакое тайное или явное «диссидентство» свойственно не было. На вопрос корреспондента «Известий»: «Гайдай был советский человек?» — Нина Гребешкова отвечала: «Абсолютно. Но он ненавидел чиновников, которые глумились над людьми, показывая свою власть. Очень радовался перестройке, но о Горбачеве повторял: «Много говорит — делать надо». Но добавлял: «Но он же совсем один». А в 1993-м больной, с высокой температурой собрался идти на митинг демократов на Тверскую. Я его, конечно, не пустила»{182}.
Из этих слов следует, что в повседневной жизни Гайдая нельзя было назвать аполитичным человеком. Но мы настаиваем, что в его творчестве (за исключением двух последних картин) не было никаких подспудных акцентов на политических вопросах. Нижеприведенная «монография» вымышленного автора (героя вышеозначенного романа) нарочито написана так, что нет поводов усомниться в ее ироничности. Однако нам приходилось встречать в СМИ почти аналогичные тексты о Гайдае и других деятелях советской культуры, написанные на полном серьезе. Ну так что же, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Или, если говорить более современным языком, каждый по-своему с ума сходит.
Леонид Гайдай — настоящий феномен. Этот советский режиссер в течение десятилетия снял ряд великолепных, не превзойденных никем в мире кинокомедий. В период с 1965 по 1973 год из-под его камеры вышло пять абсолютных шедевров мирового кинематографа: «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»; «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика»; «Бриллиантовая рука»; «12 стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию».
Не все, однако, зрители внимательны к картинам Гайдая настолько, чтобы видеть в них второй, третий, четвертый и десятый смысловой план. Но следует помнить, что без многоплановости истинно выдающихся произведений искусства не бывает.
Мы остановимся лишь на одной из таких подтекстовых (подкадровых) областей гайдаевского творчества. Речь идет о латентно-диссидентском наполнении каждой картины режиссера. Гайдай как образованнейший и прогрессивный человек своего времени не мог не сочувствовать антитоталитарным, антисоветским настроениям. Свою миссию он, видимо, видел в том, чтобы со всем талантом комедиографа украсить официальную культуру диссидентскими намеками и скрытыми насмешками над советской властью.
Разберем же наиболее известные работы Леонида Гайдая именно с этой точки зрения.
1. «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» («Напарник») (1965)
Киноновелла «Напарник» — это художественный результат «оттепельных» надежд интеллигенции. Нельзя не заметить бросающуюся в глаза аллегорию, на которой построена эта короткометражка: борьба Шурика — Хрущева и Верзилы — Сталина.
Роль Верзилы не случайно досталась добродушному Алексею Смирнову (хотя вначале ее планировали доверить угрюмому Михаилу Пуговкину). Внешнее обаяние Смирнова напоминает того симпатичного усача Сталина, который глядел на свой народ с портретов и киноэкранов.
Александр Демьяненко же воплощает собой этакого облагороженного интеллектом Никиту Сергеевича, который путем первоначальных уступок и закулисных манипуляций приходит-таки к развенчанию культа личности, олицетворением чего служит в фильме сцена с поркой Верзилы.
Плоский и грубый юмор Верзилы отчетливо напоминает о несносном неостроумии г-на Сталина. В книге Бориса Бажанова «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» (1930) читаем:
«Ничего остроумного Сталин никогда не говорит. За все годы работы с ним я только один раз слышал, как он пытался сострить. Это было так. Товстуха (заведующий секретным отделом ЦК ВКП(б). — Е. Я.) и я, мы стоим и разговариваем в кабинете Мехлиса — Каннера (первый — заведующий бюро секретариата ЦК в 1920-х годах, второй — секретарь Сталина по тяжелой промышленности. — Е. Я). Выходит из своего кабинета Сталин. Вид у него чрезвычайно важный и торжественный; к тому же он подымает палец правой руки. Мы умолкаем в ожидании чего-то очень важного. «Товстуха, — говорит Сталин, — у моей матери козел был — точь-в-точь как ты; только без пенсне ходил». После чего он поворачивается и уходит к себе в кабинет. Товстуха подобострастно хихикает».
Как тут не вспомнить дубовые Верзилины хохмы из серии «Кто не работает, тот ест» или его безвкусные пинки, достающиеся Шурику, когда тот в поте лица трудится на благо стройки (читай: Родины)!
Восстановим же эту замечательную киноновеллу в памяти с самого начала и во всех подробностях.
«Если я встану, ты у меня ляжешь»; «У вас несчастные случаи на стройке были? Будут!»; «Скоро на тебя наденут деревянный макинтош и в твоем доме будет играть музыка. Но ты ее не услышишь» — все эти фразы отдают самомнением, самодурством и маниакальностью Сталина, следствием которых явились губительные репрессии. Такой значительный художник, как Гайдай, разумеется, не мог не откликнуться на постыдное прошлое дерзким памфлетом.
«А она что — дети или инвалиды?» — в этой гнусно-софистической реплике так и слышится грузинский акцент усатого мракобеса.
Вспомним сцену в автобусе. «А я готовлюсь стать отцом», — произносит Верзила. «…Отцом народов», — заканчивает про себя понимающий зритель. Мы помним, что стройка в этой киноновелле суть сжатый в басню СССР. Коварные планы Сталина, как известно, зародились в его низколобой голове задолго до того, как он пришел к власти. Историческая продуманность «Напарника» восхитительна.
Изумительная гайдаевская стилизация под фильмы о Великой Отечественной войне в одной из сцен погони тоже здесь не случайна. Известно, что Сталин в ВОВ либо отлеживался в Кремле, либо продолжал заниматься политическими устранениями. Хрущев, как и Шурик в «Напарнике», чудом выжил в обеих войнах — и в народной, и во «внутрицеховой». Здесь не место останавливаться на всём многообразии гайдаевского мира (глубина смыслов и кадров, ювелирная обработка каждой реплики, удивительный монтаж и «клиповые» съемки под виртуозную зацепинскую музыку), но отметим, что режиссер строит большую часть сцен как минимум в двояком плане: в сатирически-исто-рическом и в пародирующем клишированные жанры соцреализма.
Эпизод с одной туфлей, которую Шурик оставил Верзиле, когда украл у него одежду, дает понять, что Гайдай как истый диссидент хорошо был знаком с запрещенной в СССР литературой. Ибо в точно такой же ситуации оказался Годунов-Чердынцев в пятой главе романа Владимира Набокова «Дар» (1937):
«Облако забрало солнце, лес поплыл и постепенно потух. Федор Константинович направился в чащу, где оставил одежду. В ямке под кустом, всегда так услужливо укрывавшей ее, он теперь нашел только одну туфлю: всё остальное — плед, рубашка, штаны — исчезло. Есть рассказ о том, как пассажир, нечаянно выронивший из вагонного окна перчатку, немедленно выбросил вторую, чтобы по крайней мере у нашедшего оказалась пара. В данном случае похититель поступил наоборот: туфли, вероятно, ему не годились, да и резина на подошвах была в дырках, но, чтоб пошутить над своей жертвой, он пару разобщил.
В туфле, кроме того, был оставлен клочок газеты с карандашной надписью: «Vielen Dank[14]».
Тема одной туфли продолжится и в «Кавказской пленнице» (см. ниже).
Финал «Напарника» — это, как уже сказано, едва завуалированный XX съезд КПСС. В романе Владимира Сорокина «Голубое сало» (1999) этот мотив преломляется в сцене садомазохистских утех Хрущева и Сталина, где активную роль доминанта играет Хрущев. Вне всякого сомнения, на создание этого эпизода писателя вдохновил гайдаевский фильм.
2. «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» (1967)
Фильм посвящен антисталинизму, поэтому действие разворачивается на Кавказе, родине Джугашвили. Помимо ехидного глумления над Сталиным (пародийный образ которого — Саахов), в кинокартине есть и масса других малополиткорректных замечаний (например, «Между прочим, в соседнем районе жених украл члена партии»).
«Так выпьем же за кибернетику!» — провозглашается в одном из тостов, вошедших в фильм. Гайдай не упускает возможности подчеркнуть преимущества своего времени — 1960-х — перед сталинским, когда исследователи столь важных областей науки, как кибернетика и генетика, преследовались и уничтожались.
Демагогическая, скудно-банальная афористичность Саахова («Об этом думать никому не рано и никогда не поздно», «Мы здесь работаем, чтобы сказку сделать былью», «Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь») напоминает о неустанном клонировании общих мест и прописных истин, которым занимались Ленин, Сталин и вся остальная революционная гоп-компания. Отвратительная похотливость Саахова напоминает, кроме того, и о Берии.