.
Литературный сценарий был написан осенью 1973 года и получил окончательное название «Не может быть!». Однако к разработке режиссерского сценария Гайдай смог приступить только в начале 1974-го. Подготовительный же период работы над фильмом стартовал лишь 15 июля того же года.
Съемочная группа почти целиком состояла из людей, вместе с которыми Леонид Иович сделал две предыдущие картины: сценарист Владлен Бахнов, оператор Сергей Полуянов, художник Евгений Куманьков, композитор Александр Зацепин. Занятых же в картине актеров, как всегда, можно было поделить на «старую гайдаевскую гвардию» и новичков, впервые работающих с этим режиссером.
Гайдай очень надеялся, что хотя бы в этом фильме (после казуса с «Иваном Васильевичем…») у него снимется Юрий Никулин. Леонид Иович не держал зла на по-прежнему любимого актера. После того как Никулин твердо отказался сыграть в экранизации булгаковской пьесы, Гайдай был очень расстроен, но в итоге, как свидетельствует Нина Гребешкова, со смехом признавался: «Всё-таки хорошо, что Юрка не захотел играть в «Иване Васильевиче»!» Ведь, по убеждению Гайдая, другой Юрий — Яковлев — сыграл обоих Иванов Васильевичей так, что лучше и желать было нельзя.
В «Не может быть!» Леонид Иович уготовил Юрию Владимировичу роль отца невесты (новелла «Свадебное происшествие»), но артист по каким-то причинам снова не смог ответить согласием. Дальнейших попыток поработать с Никулиным Гайдай, насколько известно, уже не предпринимал. А роль хмельного папаши блестяще исполнил Георгий Вицин, другой фаворит режиссера.
Уравновешенный баланс между гайдаевскими любимцами и новичками в его съемочной группе особенно отчетливо виден в первой новелле — «Преступление и наказание». Две из четырех главных ролей исполняют Михаил Пуговкин и Нина Гребешкова, которые постоянно снимались у Гайдая еще с шестидесятых годов, а две другие роли сыграли Вячеслав Невинный и Михаил Светин. В «Не может быть!» режиссер работал с ними впервые, а затем продолжил снимать их в своих следующих фильмах. Так, постепенно с каждой картиной разрастался пул постоянных гайдаевских актеров.
Съемки фильма начались с первой новеллы — экранизации одноактной зощенковской пьесы «Преступление и наказание». Натурные съемки было решено проводить в Астрахани — во многом из-за сохранившейся там старинной булыжной мостовой — именно по ней Горбушкина (Михаил Пуговкин) везут к следователю на черном кабриолете. Снимали в течение сентября 1974 года. В октябре здесь же, в Астрахани, сняли натуру (естественно, уже на других улицах) и для второй новеллы — «Забавное приключение».
Двадцать восьмого октября в Москве состоялся худсовет, где обсуждались итоги астраханской экспедиции съемочной группы:
«Р. Буданцева (сценарист, редактор «Мосфильма». — Е. Я.): Стилистика найдена. Гребешкова хороша. Но не очень точно подобран актер на роль следователя — Поляков. Нужен характерный актер. Явная нарочитость у Пуговкина. Менее интересны планы с Далем. А вот песни хороши.
И. Шевцов (сценарист. — Е. Я.): Меня смутила песня Невинного. Это вставной номер. Всё остальное хорошо.
К. Замошкин (главный редактор ЭТО. — Е, Я.): Пуговкин в первой сцене ничего не нашел. Не решил ничего — вяловатая сцена. Пробы были интереснее. Пуговкин из материала выпадает. Не понравился мне милиционер. Кого он изображает? Чего-то ему не хватает. А вот Невинный понравился.
Л. Гайдай: В роли милиционера мы вынуждены снимать именно этого актера. Менять его уже не будем»{186}.
Как видим, годы шли, а претензии мосфильмовских худсоветов к Гайдаю в принципе не менялись. Режиссера уговаривали отказаться от уже утвержденных исполнителей. Одного и того же актера (в данном случае Пуговкина) могли ругать одновременно за вялость и за нарочитость. На песни навешивали ярлык «вставной номер». К счастью, Гайдай прислушивался к подобным рекомендациям лишь в очень редких случаях.
Причем Леонид Иович, как видно, не считал необходимым подробно отчитываться перед коллегами-доброжелателями. Эпизодические роли следователя и милиционера сыграли соответственно Лев Поляков и Раднэр Муратов, которых Гайдай уже задействовал для эпизодических ролей в прежних фильмах (с Муратовым он еще и вместе снимался в своей дебютной актерской картине «Ляна»). Гайдай всегда точно знал, что ему нужно, но перед худсоветом не чурался делать вид, как много случайностей и в его творчестве: мы, мол, вынуждены снимать именно этого актера. А ведь Муратов в роли милиционера загримирован практически под Буденного, так что реплика одного из членов худсовета: «Кого он изображает?» — не так уж безобидна.
Кстати, в заключительной новелле альманаха, о чем мы уже упоминали на предыдущих страницах, актер Готлиб Ронинсон почти недвусмысленно «изображает» самого Сталина — и это тоже сошло Гайдаю с рук. Едва ли эти отдаленно похожие карикатуры на главных деятелей описываемой эпохи следует считать скрытой политической сатирой. Кажется, это всего лишь тонкое комикование: милиционер образца 1927 года чем-то похож на Буденного, но, надо думать, на Семена Михайловича в то время вообще желали походить многие военнослужащие и работники органов внутренних дел. Точно так же рядовые партийцы, политработники вполне могли подражать Сталину. Поэтому решенные именно в таком ключе образы героев Муратова и Ронинсона всего лишь способствуют воссозданию колорита двадцатых годов.
В короткометражке 1940 года «Преступление и наказание», снятой Павлом Коломойцевым, чету Горбушкиных сыграли Игорь Ильинский и Мария Миронова, а брата и соседа — соответственно Владимир Лепко и Федор Курихин. Неизвестно, видел ли Гайдай эту ленту, но актеры, подобранные им на роли для тех же персонажей, ничем не напоминают старых исполнителей — ни внешне, ни характером игры. Миронова и Ильинский играют в отчетливо старомодной манере, выпукло, в полную силу. Гребешкова и Пуговкин обходятся более мягкими красками. А уж чрезвычайно комичный дуэт Вячеслава Невинного и Михаила Светина во всех отношениях выигрышнее тандема Лепко и Курихина.
Со Светиным (который начал сниматься в кино лишь в 1973 году) Гайдай ранее не был знаком, а вот Невинного пробовал на роль Жоржа Милославского. Начиная с «Не может быть!», Вячеслав Михайлович сыграл в трех фильмах Гайдая подряд.
В беседе с режиссером Евгением Цымбалом, проведенной для съемок документального фильма «Леонид Гайдай: от великого до смешного» (2001)[16], Вячеслав Невинный рассказал немало интересного — очень немногие «гайдаевские» актеры оставили столь же ценные воспоминания. На вопрос Цымбала, что отличало Гайдая от других режиссеров, артист отвечал:
«Прежде всего то, что я бы назвал совершеннейшим знанием дела, высочайшим профессионализмом. Гайдай был режиссером, который ставил задачи и начинал решать их задолго до съемок, то есть еще на сценарном уровне, когда он писал вместе с соавторами свои сценарии. <…>
Гайдай всегда твердо знал, что и как нужно делать действующим лицам. А артисты у него снимались отборные, даже в эпизодах играли замечательно. Правда, некоторые из них эту гайдаевскую точность и определенность не принимали и не любили. «А почему нельзя иначе попробовать? Давайте сделаем по-другому…» Гайдай говорил: «Хорошо», и когда ему что-то показывали, он соглашался: «Хорошо придумано! Но только это не из нашего кино». То есть у другого режиссера можно и эдак. А у него должно быть только так и никак иначе.
Иногда на съемках, когда репетировался откровенно смешной эпизод, артисты сами не выдерживали и делали всё со смехом. Гайдай раздражался и говорил: «Ну что тут смешного?! Плохо, когда артисты смеются, потому что им кажется, что это весело. А зритель увидит, и ему будет не смешно!» «А что же смешно, Леонид Иович?» — «По-моему, вот что…» И он почти со стопроцентной ясностью представлял актерам, что и как нужно сделать, чтобы было смешно.
По первой профессии Гайдай артист, и прежде чем он окончил институт кинематографии и стал снимать свои собственные картины, он играл в театре в Иркутске. Переиграл там много ролей, правда, комедийные ему попадались гораздо реже, чем роли героического плана.
Но Гайдай был комедиографом по определению, можно сказать, божьей милостью, поэтому он был настолько требователен и аскетичен, что позволял себе в монтаже довольно смешные эпизоды вырезать, ради того чтобы не было длиннот в картине. И, быть может, поэтому умел добиваться, чтобы смех в зрительном зале возникал именно тогда, когда нужно. Не раньше и не позже, а точно в кульминации эпизода. А если сделать чуть длиннее, то уже не смешно. Гайдай чувствовал своим нутром анекдотическую сущность того, что он рассказывал. «Рассказывать анекдот, признаваться в любви и занимать деньги, — говорил Владимир Иванович Немирович-Данченко, — нужно быстро». Если долго рассказываешь анекдот — не смешно. Теряешь цель и энергию. Если будешь мямлить: «Знаете ли, мне очень давно хотелось сказать вам, дорогая, что я…» — всё вязнет в многословии. Слово утрачивает энергию и ценность. Другое дело: «Я тебя люблю» или: «Дай три рубля!» — цель сразу достигнута, на такую определенность всегда труднее ответить «нет». Гайдай это чрезвычайно точно чувствовал…»
Эта виртуозная лаконичность Гайдая предстает особенно выпукло, если сопоставить первую новеллу фильма «Не может быть!» с упомянутой короткометражкой 1940 года. Обе работы основаны на одном и том же водевиле Зощенко, и в них звучит практически одинаковый текст. Новелла Гайдая при этом почти на десять минут длиннее довоенного фильма. Но последний тянется до того «медленно», столь ощутимо проигрывает по темпу и ритму экранизации Леонида Иовича, что любой человек неминуемо останется в заблуждении относительно времени, затраченного на просмотр каждой из этих короткометражек.
С Вячеславом Невинным, судя по его рассказу, у Гайдая установились довольно доверительные отношения. Вот рассказанный артистом любопытный эпизод, подобные которому трудно найти в чьих-либо других воспоминаниях о режиссере: «Когда на встрече со зрителями какой-нибудь патриотично настроенный артист произносил: «Мы, дорогие зрители, перед вами в долгу. Мы всегда должны вам, зрителям, вам, рабочему классу», — Леонид Иович тихо говорил: «Я никому ничего не должен». И это не было цинизмом. Это было свидетельством его настоящего служения своему профессиональному делу. Что значит в долгу? Почему — в долгу? Он делал всё