Красин действительно стал инициатором создания мавзолея, конкурс на лучший проект которого был объявлен 3 февраля. Именно он 7 февраля предложил в газете «Известия» провести широкую дискуссию на эту тему, подчеркнув всемирное значение покойного и важность прославления его памяти: «Память Ленина должна быть и будет увековечена в целом ряде архитекурных памятников на всем пространстве нашего Союза. Это будет работа для нескольких поколений, но начать ее надо немедленно». В той же статье говорилось о выборе материалов для гробницы — красный или серый гранит, нефрит, лабрадор — и о контроле за качеством памятников Ленину; те из них, что уже появились, были, по Красину, «не только неудачны, но попросту отвратительны, и некоторые из них за их безобразное, я бы сказал, святотатственное несходство с Владимиром Ильичом следовало бы подвергнуть обязательному и навсегда уничтожению».
Чуть позже Красин возглавил комиссию по проведению конкурса, победителем которого стал выдающийся архитектор Константин Мельников. Однако 21 февраля нарком от лица комиссии отменил прежнее решение и объявил, что мавзолей будут строить по проекту другого архитектора — Алексея Щусева. 26 марта группа ученых под наблюдением Красина начала бальзамировать тело Ленина, а через два дня он вошел в состав новой комиссии по увековечению памяти покойного (но вечно живого) вождя, которую возглавил В. М. Молотов. В мае был построен деревянный мавзолей, где поместили саркофаг с телом Ленина, а в ноябре Красин вместе с Луначарским предложил возвести более прочный каменный мавзолей. Его начали строить только в 1929 году, уже после смерти наркома.
В мае 1924 года состоялся XIII съезд партии, на котором Сталин, Каменев и Зиновьев «съели» Троцкого, образовав новую правящую тройку. Красин по итогам съезда был избран — впервые с 1906 года — в состав ЦК. Избрание повторилось и на следующем съезде, последнем при его жизни, — он состоялся в декабре 1925 года. Между этими двумя событиями случилось давно ожидаемое: 18 ноября 1925 года Красин оставил должность наркома внешней торговли СССР в связи с объединением наркоматов внешней и внутренней торговли. Новый наркомат возглавил бывший председатель Госплана А. Д. Цюрупа, а Красин получил должность его заместителя — чисто номинальную, поскольку он давно уже находился на дипломатической работе, да и состояние здоровья не позволяло ему заниматься этой непростой деятельностью. За семь лет на посту наркома он проделал громадную работу в интересах укрепления советской экономики, хотя позже об этом предпочитали не упоминать — слишком уж неортодоксальными для тех лет были подходы Красина к решению многих проблем, слишком негативное отношение они встречали со стороны партийного руководства, которое использовало таланты «красного купца», но вовсе не собиралось учитывать его мнение по вопросам развития страны.
Глава 2. Борьба за монополию
На посту наркома Красин принял участие в двух острых и долговременных дискуссиях, отнявших у него немало сил и времени. Они касались внешнеторговой монополии государства и вопроса о концессиях, причем по первому вопросу он одержал победу, а по второму — потерпел поражение. Идея монополии возникла еще в первые дни Советской власти, когда большевистские лидеры боялись, что иностранный капитал, проникая в Россию, поставит ее под свой контроль и приведет к реставрации капитализма. Двадцать второго апреля 1918 года был принят декрет «О национализации внешней торговли», в соответствии с которым при Наркомате торговли и промышленности (его тогда еще возглавлял не Красин, а Бронский) был создан Совет внешней торговли, который должен был осуществлять все импортно-экспортные операции. Побудительным мотивом этого стал Брестский мир, разрешивший торговлю между Германией и Россией. До войны германские компании активно действовали в России (Красин хорошо знал это, как сотрудник некоторых из них), и теперь существовали опасения, что они захватят российский рынок.
Однако масштабная торговля с Германией и другими странами так и не началась из-за Гражданской войны и бойкота экономических отношений с Россией, объявленного союзниками в октябре того же года. Стране остро требовались многие не производившиеся в ней товары (например, лекарства, механизмы, промышленное оборудование), а у государства не было ни опытных кадров, ни денег для их закупки за рубежом. В результате ставший наркомом торговли Красин столкнулся с всеобщим нарушением декрета о монополии: предприятия и наркоматы осуществляли импортно-экспортные операции самостоятельно, не спрашивая разрешения наркомата. Да и сам Красин как глава Наркомвнешторга вскоре включился в эти операции, поскольку они были единственным способом обеспечения Советской республики жизненно важными товарами.
Его заместитель Андрей Лежава описывал эти операции так: «Отдельные ведомства и учреждения привлекали на свой риск и страх различных спекулянтов, давали им деньги, отправляли их свободно: пойди добудь мне такое-то количество йода, такое-то количество хинина привези. Если привезешь, хорошо, а не привезешь — это будет не наш риск, стало быть, пропало». Позже многие из этих «спекулянтов» стали сотрудниками советских торгпредств — именно поэтому там постоянно возникали скандалы, связанные с хищениями и бегством за рубеж, которые не раз ставили в вину Красину как руководителю Наркомвнешторга.
О том же способе торговли писал Семен Либерман: «Предприимчивые молодые люди отправлялись в пограничные районы, снабженные бумажными деньгами (более надежные коммунисты получали для этих операций драгоценности), и, пользуясь услугами профессиональных контрабандистов, приобретали кое-какие заграничные товары, например краски и т. п. Конечно, все это носило очень случайный характер, вся работа была вне контроля, да и размеры всей этой государственной „внешней торговли“ были весьма мизерны. Красину пришлось начать с централизации разнообразных отделов всевозможных советских учреждений, занимавшихся этим делом: он сделался, так сказать, шефом государственной контрабанды. К группам молодых людей он приставил кой-кого из старых коммерческих дельцов, которых он знал по прежним временам, ибо ни опыта, ни знания товаров у работников „внешней торговли“ не было. Эти дельцы оказались весьма полезными и проявили немалые способности на первых порах государственно организованной борьбы с блокадой».
Драгоценности «молодые люди» получали по мандатам Наркомторга в ЧК, где хранился конфискат, а с 1920 года в Гохране; при этом не раз случались криминальные истории наподобие описанной в романе Ю. Семенова «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Реализовывали их обычно через советские торговые представительства в европейских столицах. Георгий Соломон утверждал, например, что осенью 1920 года торгпредство в Лондоне занималось негласной продажей бриллиантов на Запад. «Ко мне из Англии с письмом от Красина приезжал один субъект по фамилии, кажется, „капитан“ Кон, — утверждал Соломон. — По-видимому, это был русский еврей, натурализовавшийся в Англии. Он приезжал со специальной целью сговориться со мной о порядке продажи бриллиантов. В то время мне прислали из Москвы небольшой пакетик маленьких бриллиантов, от половины до пяти карат. Я показал Кону эти камни. Но его интересовали большие количества. Мы условились с ним, что я затребую из Москвы более солидную партию и к назначенному времени вызову его. Держался он очень важно. Много говорил о своей дружбе с Ллойд Джорджем… Списавшись с Москвой, я уведомил Кона о дне прибытия камней».
Через некоторое время из Москвы прибыли бриллианты, их разложили по коробкам и опечатали. «Всего таких коробок было (не помню точно) не то девять, не то одиннадцать, — писал Соломон. — Среди товара было много камней (были присланы не только бриллианты, но и разные другие камни, как бирюза, изумруд, рубины и пр.) очень испорченных, а потому и обесцененных при извлечении их (для обезличения) из оправы неумелыми людьми». Соломон выяснил, что по оценкам советских специалистов камни стоили миллион фунтов стерлингов, но впоследствии он узнал, что представители лондонской фабрики «Поликов» купили «шесть коробок лучших, отборных бриллиантов» за 365 тысяч фунтов стерлингов, сговорившись о цене с М. Литвиновым, тогда полпредом РСФСР в Эстонии. Соломон писал, что он даже подпрыгнул в кресле: «Как?! За 365 000 фунтов! Не может быть!» Но это оказалось правдой. Соломон считал, что якобы оставшиеся «испорченные камни», «бриллиантовый лом», позже переправили в Париж и там продали по значительно более высокой цене втайне от Москвы.
Красин действовал не самовольно: каждая отправка ценностей за рубеж утверждалась им в Совнаркоме. Когда он, как уже говорилось, пытался использовать для их реализации свою московскую любовницу Марию Чункевич, ее кандидатуру не утвердили «сверху», решив, что она не сможет адекватно оценить стоимость камней, хотя «эксперты» наркомата, судя по результатам их работы, действовали ничуть не более эффективно. Особенно большой ущерб нанес Советскому государству инженер Юрий Ломоносов, знакомый Красину с довоенных времен. Когда Леонид Борисович был наркомом путей сообщения, он сделал Ломоносова председателем Главного технического комитета при наркомате, а в 1920 году убедил Ленина поручить ему закупку в Швеции и Германии 1200 паровозов для российских железных дорог. На это было выделено большое количество золота примерной стоимостью 200 млн. царских рублей.
Ломоносов провел в Швеции три года, после чего уехал в Германию и на родину уже не вернулся. Число реально полученных им паровозов не превышало нескольких десятков, а деньги таинственным образом исчезли. Некоторые историки считают, что «паровозная афера» была лишь прикрытием для вывоза российского золотого запаса за границу, который осуществляли тогда лидеры большевиков из-за угрозы падения их режима. Такие планы действительно существовали, но раньше, а в 1920 году Советская власть существенно укрепилась и вовсе не собиралась в эмиграцию. На самом деле заказ паровозов сорвался по чисто техническим причинам, а значительную часть отправленного в Швецию золота позже удалось вернуть в РСФСР. Так или иначе, Красин не получил никакого взыскания за деятельность формально подчиненного ему Ломоносова, поскольку ее санкционировал сам Ленин.