– Да я все понял. – Ухов ощутил животом какое-то мерзкое влияние на его психику. Живот под пупком, а психика в голове. Совсем странно…
– Маленький мальчик!.. Чужая женская грудь!.. Младенца заставляют сосать!..
– Что я должен делать?
– Задержать!
– Ребенка?
– Да! – по инерции выпалила Будёна. – Тьфу на вас! Какого ребенка! Ласкину задержите!
– Это которая кормила? – уточнил подполковник.
– Да не кормила она! Неужто непонятно?!! Развратные действия налицо!
– Я понял!..
Он не понял только, на чье лицо.
Забытый всеми Леонид лежал на подоконнике в пеленальной комнате и глядел, как уводят из яслей Вальку. Она шагала по небу, с опущенной головой, с развевающимися по вольному ветру волосами… Вдруг обернулась и посмотрела на окна второго этажа.
Он увидел ее глаза, засветился своими навстречу. Валька, повинуясь инстинкту, рванулась было обратно, но ее удержали за руки, почти грубо…
И тогда Леонид заплакал.
Его отнесли в палату, где уложили засыпать…
Прождав время, послушав пространство, в котором все успокоилось, он слез с кровати и пополз…
Ступенька за ступенькой преодолел лестницу, долго, уперевшись башкой, толкал дверь…
Он полз по небу, ориентируясь только на запах бензина, оставленный милицейской машиной. Чуть было не захлебнулся в огромной луже, ставшей для него первым морем. Глотнул досыта грязи, но выплыл.
Его нос, словно щенячий, чувствовал в огромной толще мирового воздуха еле уловимый запах Вальки. Он медленно, но верно двигался по этой ниточке аромата и к концу своего путешествия был не отличим от маленькой грязной собачонки.
Его обнаружили возле двери отделения милиции, которое находилось ровно напротив яслей для сирот. Приблизительно в ста пятидесяти метрах. Сначала действительно приняли за шавку, обозвали даже Каштанкой, покликали Му-Му, а потом признали за ребенка.
Подполковник Ухов мучился в размышлениях о странном ночном происшествии, когда к нему в кабинет внесли грязнущего ребенка, которому возрасту от силы было месяцев восемь, но который глядел на него взором полководца, прошедшего три войны. Офицер вдруг встал из-за стола и бухнул по нему кулаком мощно.
– Да пошло все на х…! – вскричал он. – Да пусть она хоть самого Буденного дочь!..
Мальчишке кое-как утерли носовым платком лицо и отнесли в камеру, где содержалась Валентина Ласкина.
– Твой? – поинтересовались.
– Мой, – тотчас зарыдала женщина.
Прижала найденыша к груди, здесь и ребеночек подвывать стал.
Милицейские мужики, хоть и правленные преступным миром, сердца сохранили себе нежными, а потому некоторые прослезились умиленно, а другие удержались, пролившись слезами вовнутрь.
Так в отдельно взятом отделении московской милиции на некоторое время воцарилась идиллия.
В этом добром околотке Леонид последний раз в исступлении сосал Валькину грудь. Как будто предчувствовал, что последний раз…
Ее определили в больницу имени Кащенко, подполковника Ухова наградили выговором, а мальчишку назначили в специальное детское учреждение.
Уложенный в кровать между дауном и олигофреном, вдыхая запах застоявшихся испражнений, Леонид заплакал вновь.
Леонид Павлович Северцев потерял свою вторую женщину. А для его возраста это было чересчур.
На третий день могучего плача ему сделали укол, отчего зрение возвратилось к нормальному состоянию. Небо было опять высоко, а земная твердь рядом.
Он продолжал плакать, и длился его плач шесть лет и три месяца…
8
В ожидании Утякина Ангелина аж извелась вся. Хотела ему позвонить, да батарея на мобильном села, а зарядку забыла. Поискала телефон-автомат, но таковых в клинике не имелось.
И так и сяк пыталась развлекать себя, но телевизионные каналы были общедоступными и показывали одинаковую дрянь.
В отделении – ни души, даже поболтать не с кем. Только медсестра с мужицкой щетиной да ногой баскетболиста приносила ей всякие каши на воде. А ей мяса хотелось или рыбки.
Созрела идея.
– Милая девушка, – ласково пропела старуха, отодвигая от себя тарелку с овсяной кашей. – Ласточка моя!
Медсестра испуганно посмотрела на нее.
– Да ты не бойся! – Лебеда достала из-под матраца пачку долларов и отщипнула из нее одну купюру. – Сбегай, родная, в магазин! Колбаски прикупи, буженинки, хлебца свеженького… В общем, выбирай на свое усмотрение все, что хочешь. Ты что кушать любишь? Мы здесь с тобой пир устроим на славу!
Огромную девку от предложения шатнуло к стене.
– А что ты боишься? Разве мне запрещено кушать?
– Запрещено, – ответила медсестра басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин.
«Не то что-то, – подумала Лебеда. – Басом говорит, нога баскетболиста, рост, да и щетина…»
– Ты, баба, случаем, не мужик? – в лоб поинтересовалась старуха.
На лице медсестры сквозь крем-пудру проступила краска страха, смешанная со смущением.
Она попятилась мелкими шажочками к двери, бормоча невнятное:
– Я… Во мне всегда… Я была мужчиной… Но всегда во мне женщина жила…
– Да ты не бойся, – ласково проговорила старуха. В голове Лебеды всплывала какая-то информация, спрятанная за ненадобностью куда-то глубоко в мозг. – Так ты что?.. – Старуха отчаянно напрягалась. – Ты этот, как его… Транссексуал? – вспомнила она наконец.
– Что вы! Нет! – пробасила медсестра и замахала руками.
– Нет?.. А кто?..
– Я лучше пойду…
Старуха ловко соскочила с кровати и ухватила медсестру за руку.
– Ну куда ты пойдешь?.. А кто ко мне в обед придет? Я уже к тебе привыкла!.. И вообще, мне все равно, кто ты, баба, мужик, трансвестит или еще кто там. Главное, чтобы человек хороший был!
– Я – женщина! – с гордостью сообщила медсестра.
Она неожиданно выпрямилась во весь рост, захлопала глазами, из которых блеснуло настоящее.
– И я – женщина! – улыбнулась Лебеда. – Сходишь в магазин?
– Вам нельзя!
– Плевать!.. Я всю жизнь делаю то, что нельзя!
– И мне нельзя…
– Тебе что, нельзя есть колбасу?.. Ты же молодая!
– Мне нельзя выходить на улицу… Я еще не адаптировалась.
– Ну нельзя так нельзя, – внезапно отступила старуха. – Тогда в кресло садись. Это тебе можно?
Медсестра кивнула. Прошла каланчой через всю палату и села в кресло нога на ногу.
– Чай будешь? – предложила старуха. – У меня хороший, с жасмином.
Медсестра кивнула.
– Тебя, кстати, как зовут?
– Сашей… Александрой, – уточнила она.
Приготавливая чай, Лебеда уже понимала, что перед ней сидит Александра, еще недавно бывшая Сашей. Оговорочка, что называется, в тему… Про такие операции по смене пола вещали чуть ли не каждый день по телевизору, печатали в гламурных журналах. Была Машей, стала Васей, и наоборот!.. В ее родном модельном агентстве поговаривали о том, что основная их звезда Поленова Даша когда-то была Поленовым Димой. Ангелина этому не верила.
– Тебе Утякин операцию делал?
Александра кивнула.
Лебеда разлила чай по чашкам.
– И как он тебе?
Здесь «переделку» прорвало. Каких только блистательных слов она не наговорила про д.м.н. Утякина. И что гений он непревзойденный, что хирург Божьей милостью, спасший ее женскую душу из оков мужского тела!..
Она славословила с такой энергией, с таким искренним чувством, что Лебеда уже не слышала в ее голосе мужского баса, а лишь одну уверенность считывала старуха.
«Все правильно я сделала, гений Утякин! Будем, бабы, жить!..»
А потом они пили чай до самого вечера.
Сашенька, как стала называть медсестру Лебеда, поведала ей свою, сотканную из трагедии историю.
И все в ней было. И отказ отца от нее, принявшего сына за педераста, и труднейшее осознание собственной сущности… И любовь к мужчине, который так и не понял, что это были не гомосексуальные приставания, а истинно женское чувство. Разве она виновата, что природа ошиблась, загнав в мужскую плоть женскую душу!
– Конечно, не виновата, – поддерживала рассказ старуха. – Чего только не бывает в природе! И телята рождаются о двух головах!
Сашенька, благодарная за поддержку, смотрела на Лебеду ласково, как дочь на мать.
– Теперь я женщина!
– Конечно…
– Утякин говорит, что через год я полностью адаптируюсь. Щетина перестанет расти, бедра округлятся, и все такое.
– А как там? – не сдержала любопытства Лебеда, поглядев на низ живота.
– Там все, как надо!
– Что, отрезали гадость?
– Теперь у меня там, как у всех женщин!
Она улыбнулась, а Лебеда подумала, что про гадость загнула чересчур. То, что отрезали за ненадобностью Сашеньке, считала вещью важной. Еле сдержала себя, чтобы не полюбопытствовать, большой ли в размерах гадость была?.. Но сдержалась…
Тем временем доктор Утякин получал последние результаты анализов восьмидесятидвухлетней старухи.
Он сидел в своем крохотном кабинете и, слегка сгорбившись, заносил медицинские параметры в компьютер.
Абсолютно все подтвердилось с бабкой.
Ее гормональный статус соответствовал здоровой двадцатипятилетней женщине. Никаких артрозов и артритов, аритмий и проблем с давлением. Энцефалограмма с обычными реакциями нормального человека. Ни один маркер, могущий указать на группу риска онкологического заболевания, не зашкаливал за обычные нормы… Гинекология, дыхательный аппарат, зрение, слух – все в идеале.
Весь организм Утякина трепетал от предвкушения. Доктор старался сдерживать свою эмоциональную дрожь, убеждая, что, помимо всего перечисленного, внешность у старухи Лебеды – старушечья! Кожа дряблая, волосы седые…
Вместе с тем он явственно вспоминал насыщенный цвет глаз Ангелины, их живой блеск, да и волосы были хоть и седыми, но густыми, как у его молодой жены. В конце концов, еще никто не доказал, что седина – следствие старения! Один только Гламфильд весь мир в этом уверяет… Можно поседеть от стресса, от болезни, от чего угодно… Не определен механизм, не распознан!.. А слух, который не восстанавливается и который невозможно уберечь?.. У Лебеды – сто процентов! Значит, регенерируется!