Показательно и то, что он всегда привлекал в свой штаб людей, которые, в отличие от него, многого добились как футболисты. В тот момент это был Сергей Шустиков. Привлекая таких людей, он не боится на их фоне выглядеть непрофессионально. Если бы у него была высокая степень тревоги, то он, наоборот, привлекал бы людей малопрофессиональных, чтобы на их фоне выглядеть супергероем. А здесь этого нет, потому что он не боится конкуренции.
Мне очень нравится, что главная цель, которую он ставит перед врачами, – долголетие футболиста, а не готовность к очередному матчу. В условиях России это особенно актуально, поскольку у нас в среднем игрок заканчивает карьеру на 5–6 лет раньше, чем в Европе. Леонид Викторович, пообщавшись с людьми в «Интере», рассказал: у них нормально уходить из футбола в 38–40 лет. А у нас, не открою вам секрета, – в 30–32. Тихонов или Горшков – редчайшие исключения. Слуцкий ставит задачу создать условия, при которых футболист мог бы играть максимально долго.
Нередко доводится слышать: «Да он никогда не играл, что может понимать?» Но это говорят люди, которые вытеснены с профессионального поля и никогда со Слуцким не работали. А вот те, кто с ним сотрудничал, говорят совершенно обратное – что это суперпрофессионал».
Немалая часть того, о чем говорил мне Неверов, вышла в интервью «Спорт-Экспрессу». Тем же утром мне позвонил Белоус, возмущенный словами психофизиолога. Я рассказал, что работаю над книгой о Слуцком, и спустя несколько дней мы встретились на подмосковной даче бывшего генменеджера «Москвы» – той самой, где они с тренером, а также еще многими общими друзьями распивали вино, которое Моуринью подарил Слуцкому. Впрочем, об этом ниже…
О личности и словах Неверова, как выразились бы в Одессе, Белоус имел сказать следующее:
«Идея пригласить психолога принадлежала Михаилу Прохорову, который работал с ним в Норильске. С учетом того, что я, как и он, по образованию медик, мы достаточно много говорили с ним о тестировании спортсменов, в том числе и психологическом. И, конечно, приход Неверова я поддержал. Основной задачей, обозначенной Прохоровым, было тестировать Слуцкого – способен ли он когда-нибудь что-то выиграть или это потеря времени, и надо брать человека с опытом, заслугами и харизмой.
Виктор Николаевич работал почти полгода. Слуцкий – человек молодой и, наверное, понимая, для чего все это делается, был очень встревожен. Что меня рассмешило в словах Неверова – все было с точностью до наоборот по сравнению с тем, что он говорит. Нет, я все понимаю: теперь у него работодатель – Леонид Викторович. Поэтому он сейчас такое поет, а не рассказывает, что было на самом деле и почему уже в 2006 году Прохоров хотел его увольнять.
Именно по результатам тестирования Прохорову был предоставлен большой отчет, на основании которого владелец «Москвы» хотел уволить Слуцкого и уговаривал меня сделать это уже в 2006 году. Я видел результирующую часть отчета. Прочитав ее, Михаил Дмитриевич и сказал: «Мы будем его увольнять». Прохоров дословно говорил: «У Слуцкого нет яиц, а я хочу, чтобы тренер был с яйцами».
Нужно ли было тестировать? Безусловно, нужно. Потому что любые методы объективизации состояний человека, в том числе и психологических, дают какую-то базу для решения того или иного вопроса. И я задумался – была ли ошибка со стороны психолога?
Думаю, нет. Ведь поменять свой архетип довольно сложно, более того, практически невозможно. Что у него было – то и осталось. Порой и неуверенность, и излишнее волнение. Просто он преуспел за счет других качеств.
У нас всегда была традиция. Я приезжал за полчаса до начала матча, шел в пустую раздевалку, брал окончательный состав команды, смотрел, задавал какие-то вопросы администратору, который был в раздевалке, и одному из помощников Слуцкого Полукарову. Потом шел на поле, где команда разминалась. Подходил под козырек тренерской скамейки, где мы с Леонидом Викторовичем всегда все обсуждали, порой смеялись.
Я говорил Слуцкому: «Когда я вас вижу таким спокойным, то уверен, что команда выиграет. Но когда вижу, что глаза слезятся, а руки заламываются, сам начинаю быть неспокойным, потому что все это передается футболистам».
Я поинтересовался у Неверова, чем Слуцкий-2006 отличается от Слуцкого-2016. Врач полистал свои старые записи и в какой-то мере подтвердил – естественно, в намного более мягкой форме – характеристики Белоуса, с которым заочно все время полемизирует:
«Принципиальных различий нет, базовые черты те же. Просто уверенности стало больше. А она приходит, когда есть подтверждения правильности того, что человек делает. То есть титулы. В 2006 году ответственность, с которой Слуцкий сталкивался по работе, на него давила. Ему было достаточно трудно с ней справиться. А сейчас, когда появились извне подтверждения его успешности, это давление спало. Раньше он пытался кому-то понравиться – тому же Белоусу, Прохорову.
Теперь же, думаю, он не стремится понравиться ни Мутко, ни Гинеру. Он делает то, что считает нужным. В этом самая главная разница. Появилось чувство правоты и ушел страх ответственности. Также раньше он воспринимал неудачи очень болезненно, как сугубо личную вину. Сейчас больше стал осознавать, что не все зависит от него. У него не бывает ощущения беспомощности благодаря сильным психологическим защитам. Делай что должно – и будь что будет».
После жесточайшей оценки Белоусом деятельности Неверова и полной ревизии результатов его тестирования я не мог не поинтересоваться у бывшего генменеджера «Москвы», почему Слуцкий по собственной инициативе пригласил тогда психофизиолога в «Крылья Советов», а теперь и в сборную России.
«Не уверен, что Слуцкий о той результирующей части отчета Прохорову знает, – ответил Белоус. – Лично я ему об этом не говорил. И не стал бы говорить вам, если бы не это интервью Неверова. Просто смеялся бы долго, коль не было столь противно. Я ведь и позвонил ему после этого. Спросил, как у него совести хватило все это сказать. Ничего внятного в ответ не услышал».
Не готов в данном случае занимать ту или иную позицию, поскольку своими глазами вердикта Неверова, который лег на стол Прохорову, не видел. А потому считаю правильным просто изложить версии обеих сторон, а право делать выводы отдаю читателю.
Еще в 2009-м я поинтересовался у Слуцкого конкретными примерами помощи Неверова. И услышал потрясающую историю:
«Он дал мне характеристику на Адамова, согласно которой я должен был полностью прекратить индивидуальное общение с ним. Объяснил это тем, что у Адамова – огромный энергетический запас, но во время бесед, в которых Роман всегда эмоционален, он этот запас расплескивает и на игры выходит выхолощенным.
А голое мастерство у него не настолько высоко, чтобы играть только на нем. Пусть это будут отрицательные эмоции, в том числе и недовольство тренером, – но они будут в нем аккумулироваться и переноситься на игру. Кстати, из-за пробелов в технике и координации Адамов на тренировках ничего особенно не показывал. Но в играх за счет особого эмоционального склада, умения под стрессом выжимать из себя все лучшее, оказывался в гораздо большем порядке, чем те, кто был намного более техничен.
Учитывая, что Адамов – крестный моего ребенка и вхож в дом, это было труднейшее решение. Рома мог прийти к нам домой, общаться на кухне с моей женой, а я уходил в другую комнату. У него была ужасная обида, но тот сезон-2007 стал для Адамова лучшим в карьере. Он выиграл гонку снайперов чемпионата России и попал в сборную».
Неверов уточнил: «Речь шла только о том, чтобы не общаться с Романом накануне игр. В остальные дни – сколько угодно». Разумеется, нельзя было не спросить подробности всей этой истории у самого Адамова.
«Было дело, и психолога помню. Но я же не знал, что он Викторычу посоветовал со мной не разговаривать! Он не только за день до игры – он вообще со мной перестал общаться. Я же говорю – у меня была масса претензий, я был очень недоволен его поведением в «Москве»! Но повторяю – сейчас, по прошествии времени, говорю: он все делал правильно. Есть факты, которые неоспоримы. В «Москве» я стал лучшим бомбардиром чемпионата, попал в сборную, поехал на чемпионат Европы.
Не сказать, что он вообще со мной не разговаривал – но индивидуальных бесед не стало. А я же видел, что с другими он разговаривает! И не понимал, что происходит. Рабочие разговоры были, где-то он мог пошутить, но такого близкого общения, как раньше, не было. Меня это беспокоило, но, поскольку результат был, я к активным действиям не переходил (улыбается).
Согласен с тем, что играл я всегда лучше, чем тренировался. На тренировках у меня всегда все плохо было. Знаете, есть категория футболистов, которые ездят по просмотрам. Так я всегда говорю: «Если бы я ездил по просмотрам, меня ни в одну самую захудалую команду не взяли бы. И удача моя в жизни, а может, заслуга, что никогда на эти просмотры не ездил.
А что до приходов домой к Викторычу… Нет, я мог прийти на день рождения Димки или Людмилы Николаевны. И он там абсолютно нормально общался, но уходил от любых футбольных тем. Вообще. Такого, чтобы при моем появлении он встал и демонстративно ушел, не было. Да и в любом случае, играя в ФК «Москва», где главный тренер – Слуцкий, я каждый день к нему в гости не ходил. Это было два или три раза максимум. А то, если бы ходил, сами понимаете, что бы обо мне в коллективе подумали.
Что же касается психолога, то разговор с ним помню. Я закрылся и абсолютно никакой информации ему не дал. По крайней мере я не ощущал его помощи. Но информацию для Викторыча, как он рассказал мне спустя годы, Неверов дал достаточно объективную. Она помогла и мне, и Слуцкому, и всем вокруг.
А почему закрылся? Да не люблю я это. Первый раз человека вижу – почему я ему должен душу распахивать? Да и в команде вообще появление психолога восприняли не то чтобы настороженно, но скептически. Многие вещи, которые делает Викторыч, не делали другие. При этом под каким прессом он работал в «Москве»! Каждый день – тянет, не тянет? Ведь и Неверова того же прислали в клуб, чтобы он это и выяснил.