Что же происходит на эстраде? На эстраду наводят лучи света разного колера, на эстраде висят ниточки с бумажными кусочками, как в театральных постановках 1916 года, на эстраде люди ходят одетые в форму слуг просцениума, напоминая не то цирк, не то театр 1921 года, и среди старого хлама хорошо двигается и музыкально верно поет талантливый Леонид Утесов и музыкально ему аккомпанирует высококвалифицированный ансамбль.
Те анекдоты, которые рассказываются Утесовым, по-моему, древнегреческие. При Платоне за такие анекдоты выгоняли, вероятно, из-за стола, при короле Артуре, по свидетельству Марка Твена[12], эти анекдоты считались постаревшими, а скоморохи, конечно, до них не снисходили.
Эти анекдоты потеряли свой смысл.
Возьмем, например, средневековый анекдот. Этот анекдот рассказывался в эпоху схоластической науки. Он основан на противопоставлении ненужного знания нужному. Подлинный анекдот звучит так: едут латинист и рыбак. Латинист спрашивает рыбака: «Знаете ли вы латынь?» – «Нет», – отвечает рыбак. «В таком случае вы даром потеряли свою жизнь», – говорит латинист. Лодка переворачивается. «Умеете ли вы плавать?» – спрашивает рыбак латиниста. «Нет», – отвечает латинист. «Ну, теперь спасайтесь своей латынью», – говорит рыбак.
Лет шестьсот тому назад этот анекдот был прогрессивен. Теперь его откапывает И. Фрадкин[13] и вставляет в шестой раздел второго отделения новой программы Утесова.
Джаз изображает ветер и бурю, Утесов разговаривает с барабанщиком. Один спрашивает другого: «Знаете ли вы метеорологию?» – а потом идет вопрос об умении плавать, и идет анекдот; развязка анекдота: «Вы потеряли свою жизнь благодаря неумению плавать».
Анекдот не только стар, он обессмыслен. Метеорология не вредная наука, над ней нечего смеяться, и она учит не выплывать в море, когда плохая погода.
Я дал довольно длинный разбор анекдота, и совестно говорить о пустяках, но в огромном набитом театре эти пустяки и анекдоты мусорят человеческие мозги.
Мне кажется, что Утесов сам понимает, что не все ладно. Он хватается за старые песни. Но они потеряли свою молодость. Текст песен и шуток чрезвычайно плох, и плох он тем, что в нем нет уважения к слову, уважения к зрителям и желания что-нибудь сказать. Такие тексты живут как грибы на литературе. Есть у Маяковского стихи, что луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно. Это хорошая шутка, потому что молодая луна – это языковой образ, ежемесячно обновляемый небом.
В программе это обращается Я. Зискиндом в песню «Луна и я».
Женщина завидует луне, что у нее есть спутники и что спутники не изменяют ей со звездами.
Тексты соревнуются по качеству. Например, последняя песня – «Добрая ночь» – написана Э. Утесовой.
Эта «Добрая ночь» не имеет никакого текста. Она поется, при ней полагается какая-то перемена освещения, но текста, выбора слов, краски, отношения к предмету – в ней нет. Если в музыкальном отношении Э. Утесова чему-то научилась у JI. Утесова, то как поэт она вне категории даже среди последней программы Утесова.
Леонид Утесов – человек смелый, и он все время обыгрывает на эстраде семейственность своего ансамбля: что поет дочь, что это дела семейные, он как будто подозревает публику, что она об этом говорит.
Ну что ж, будем говорить на невежливые темы. Рядом с Леонидом Утесовым очень ясна непоэтичность, обыкновенность Эдит Утесовой.
Утесов делает плохую услугу своей дочери, что выступает рядом с ней: он ее заигрывает, запевает. Она не может вынести тяжести быть единственной певицей ансамбля.
Не очень остроумна сцена о том, как при наборе актеров разорвали плохого оркестранта. Эта шутка не вызывает смеха.
Музыкальное толкование, значение интонации в джазе показано на проигрывании отдельных фраз песенки «Чижик-пыжик». Тут инструменты должны интонировать, что чижик-пыжик выпил именно две рюмки и у него шумит в голове. А разговор о водке с эстрады часто имеет успех. Но джаз Утесова может выразить и выражает гораздо больше.
Старые песни, которые поет Утесов, не бог весть что. Их образы сношены, но и они рядом с тем текстом, который вводится автором программы, кажутся высокопоэтичными.
Напрасно Леонид Утесов так не доверяет своей аудитории и все время бросает ей спасательные круги, чтобы она плыла в море песни. Песня сама несет.
Леониду Утесову лучше отказываться от театрализации песни, обратив внимание на поиск песни. Эстрада должна оставаться эстрадой.
Конечно, возможно показать связь песен, рождение песни. И мы знаем, как это делается. Это делал Тургенев в рассказе «Певцы», Горький в рассказе «Как сложили песню».
Много лет тому назад с покойным Марджановым в окрестностях Тифлиса в саду всю ночь провел я за столом. Пели певцы на непонятном мне языке. Из любезности к гостям разговоры сазандари – певцов – велись на русском языке. Они напомнили мне старую книгу Орбелиани – «Кишу мудрости и лжи»[14]. Это была программа. Программа связанная, легкая и возвышенная. Утром к восходу солнца приготовили вино. Солнце медленно вставало над горами. Его приветствовали вином, песней и игрой на рожках.
Застольная песня не должна стыдиться солнца – она должна быть такою, чтобы, проводя вечер за песней, люди вышли бы на улицу лучшими, а если они выходят утром, то пускай им будет не стыдно перед солнцем.
Такие застольные песни у нас умел писать Языков[15]. Спеть их у нас может лучше всех Леонид Утесов. И, может быть, лучше всего споет без родственников.
Могут сказать, что все же песни Утесова и в их теперешнем виде дают отдых. На это отвечал Чернышевский. Он говорил, что свидание на завалинке или вокруг самовара тоже развивает хорошее расположение духа.
Утесов на самом деле с песней шагает по жизни.
Проходит молодость – не прошел талант.
Осень. Осень должна быть временем зрелости в искусстве; умение приобретено, есть опыт, есть кругозор.
Осень. Время дальних полетов птиц и высоких песен поэта.
Утесову нужно быть поэтичным.
Народный артист СССР Леонид Утесов и Дюк Эллингтон.
Москва, 1971 год
Мирей Матье, Леонид Утесов и Никита Богословский на приеме в честь французских артистов
Слова и музыка
Убийцы граммофонного диска
Предупреждаю, ничего привычно-криминального в этой главе не будет. Ни крови, ни отрубленных голов и прочих частей тела. Обойдемся без прелестей четвертования, которые сегодня заласканы, зацелованы, залюблены телевизионными деятелями искусств и их поклонниками. Но чтобы окончательно не расстроить и тех и других, обещаю представить перечисленные прелести в переносном смысле. Что, поверьте, не менее ужасно клюквенного сока, которым истекают герои ужастиков: криминал в сфере граммофонного диска перепортил немало настоящей крови многим исполнителям. И Утесову, в частности. О нем и речь.
Леониду Осиповичу не раз и не два приходилось сталкиваться с покушениями на его песни. Обратите внимание, не на их музыку. Тут идеологические жрецы мало что понимали и боялись попасть впросак. Чаще предметом их нападок становился песенный текст. Отсечение части его – самый безболезненный исход, увы, редко применяемый. Переделка и замена строк и строф – вещь более распространенная, иной раз позволяющая сохранить хотя и гладко натянутое, но узнаваемое собственное лицо. Самый суровый вариант – полная кончина текста, а следовательно, нерождение песни, как это ни прискорбно.
Начнем не с начала. Летом 1963 года раздался неожиданный (других не бывает?) звонок Утесова:
– Прошу вас как можно быстрее приехать ко мне. Есть очень важный разговор.
– У меня был в гостях Константин Симонов, – начал он, лишь я переступил порог его дома. – Он подарил мне свой старый сборник «Стихи и поэмы». Но самое главное не в этом. Самое главное – внутри! Это, – он поудобнее устроился в кресле, – похоже на то, как кричали зазывалы на раусе. Что такое раус, слыхали?
– Слыхал. В книгах про цирк читал.
– А я на раусе работал – в цирке у Бороданова! Мне тогда пятнадцать было, – пояснил Утесов. – На этом раусе – помосте над входом в балаган – появлялись все бородановские артисты, делали публике комплимент и разные штуки. А я был главным зазывалой. Выходил в трико, делал на руках стойку, мостик, сальто и кричал зевакам, толпой собиравшимся посмотреть на бесплатные трюки: «Господа почтенные, люди отменные, что вы здесь стоите? Билеты берите! Здесь ничего не будет – каждый знает. Самое интересное внутри вас ожидает!» И знаете, действовало! – Он рассмеялся. – Так вот, самое интересное в этом сборнике внутри!
Леонид Осипович раскрыл книгу на странице, где напечатаны симоновские стихи, которые, оказывается, называются «Корреспондентская застольная». Утесов спел ее в концертах 1944 года, но под названием «Песня военных корреспондентов» и вскоре записал на пластинку. Блантер, сочинивший эту песню для театральной постановки военной пьесы Симонова «Жди меня», остался утесовским исполнением недовольным. Матвей Исаакович вообще редко чем бывал удовлетворен. Он сетовал, что Утесов, а по его примеру и другие певцы опустили, по его мнению, прекрасное вступление, которое предполагалось исполнять без текста, под «ля-ля-ля».
– В этом оригинальность моего замысла! – утверждал Блантер.
Симонов же пришел от утесовской трактовки в восторг:
– Вы приделали моей песне колеса!
И вот почти через двадцать лет после премьеры песни Утесов держал этот не новый сборник поэта со стихотворением, сплошь испещренным авторской правкой. Нервным почерком со спешащими, наползающими друг на друга буквами были сделаны исправления, дополнения, разъяснения. Многие строчки оказались густо вычеркнуты.
– Читайте! – протянув мне сборник, потребовал Леонид Осипович. – И лучше вслух. Это ж почти детектив!