Ты где его в итоге размудохал,
И как ты жив остался-то, скажи?
Он весь такой: да как-то я не знаю,
И даже знать особо не хочу,
Но если уж вопросы возникают,
То я пропажу лично оплачу.
Похоже, он, спасаясь от печали,
Последний совершил-таки полёт,
Пока мы за победу выпивали
Или за проигрыш, чёрт нас разберёт!
Он с техникой обычно осторожен,
Не то, чтобы он варвар и вандал,
Но, судя по его разбитой роже,
Он катапульту всё же испытал.
Куда-то там спикировал в тумане,
Да спел ещё «Катюшу» на ходу.
Ну это да. Какие россияне
Не уважают быструю езду?
Конечно, он впоследствии признался,
Что под покровом ночи, в темноте
Взлетел, поднялся ввысь, не удержался,
И рычаги какие-то не те
Не так тягал и рухнул в пруд-отстойник,
И еле выгреб из последних сил,
А конь стальной теперь уже покойник –
Во мглу ушёл, на дно, в болотный ил.
-33-
Вот и время домой собираться.
Дело сделано. Жаль расставаться
Нам с землёй этой нашей, родной.
Да, родной она стала, ей-Богу.
Но пора отправляться в дорогу.
Эй, завод, будь здоров, дорогой!
Вот такие дела, мой читатель.
Ни цветов, ни прощальных объятий –
Были сдержанны наши дружки,
Словно сабли засунули в ножны, –
Прокурор и начальник таможни
Прикусили свои языки.
Мол, нам жить ещё здесь, извините,
Мы за правду, за вас, но поймите:
Сложно всё. Мы в ответ им: «Пока.
И спасибо, что вы в этом деле
С ними в дудку одну не дудели,
Что цела у обоих башка».
И завхоз, старый дядька из местных,
Что весь срок пропахал с нами честно,
Руку каждому лично пожал,
Так, что пальцы у нас захрустели,
Да и он, чуть согнувшийся в теле,
Еле-еле слезу удержал.
И вот машины мордами на трассе
Ныряют в тучи смога, как в мазут.
В обратный путь — в столицу, восвояси
Нас те же два автобуса везут.
Мы со вчера оставшиеся вина
В салонах распиваем. Красота!
А всё, что было, и наполовину
Не поняли пока что ни черта.
«Друзья! Определиться не пора ли, –
Сказал майор, наш вечный тамада, –
Мы выиграли или проиграли?
Я расскажу вам. Слушайте сюда!
Со стороны на игры наши глядя,
На комплекс всех проделанных работ,
Я вижу: мы не только не в накладе,
А сняли, чтоб вы поняли, джек-пот!
Всё классно, братцы: нас не посадили!
За что? вопрос дурацкий, ни о чём, –
Как на стекле букашку, не прибили,
Не грохнули в подъезде кирпичом.
И, кстати, ни к инфаркту, ни к инсульту
(А это всё серьёзные дела),
Испытанная Лёнькой катапульта
В итоге никого не привела!
Господь сумел предметно догадаться,
Что парень он довольно молодой,
Чтоб там на дне навеки оставаться
В отстойнике с технической водой.
Ещё вот прокурор не шёл на подкуп,
Чтоб нас мочить со всеми заодно».
…Майор обрисовал картину чётко.
Он прав. Но как-то грустно всё равно.
-34-
И на стёклах автобусных лихо
Хуже всякого буйного психа
Дождь плясал гопака и хип-хоп,
С неба снежная крошка летела,
И вдали завывал оголтело
Ураган, забулдыга и жлоб.
И мотор барахлил с перепугу.
И бутылки гуляли по кругу,
И беседа, как речка, текла,
И «мартини» — вкуснейшее чудо
Нам ввиду недостатка посуды
Приходилось глушить из горла́.
Вроде глюками я не страдаю,
И с ума не сходил никогда я,
Но уже ощущаю слегка
В мозге дрожь, трепыхание в сердце –
Из-под кучи шмотья возле дверцы
Показалась в перчатке рука!
Эй, ау, человек! Нет ответа.
Никого там, выходит, и нету?
А рука чья тогда? Не пойму.
Не нога же она, знамо дело,
Чтоб прийти к нам в отрыве от тела,
Если так рассуждать по уму.
Нет, не ошибка здесь, не опечатка.
Всё так и было: дождь в окне, гроза,
Когда вот эта чёрная перчатка
Попалась мне случайно на глаза.
Я видел в этом некую интригу
И даже на мгновенье захотел
Немного по-другому свою книгу
Назвать с учётом странных этих дел.
Я помечтать успел в охотку, вдосталь,
Что вот и презентация близка –
Знакомьтесь, мол, роман о девяностых.
Сергей Киреев. «Чёрная рука».
Ещё я вспомнил детские рассказы
И даже заскучал по той поре,
Как нас Тамарка, рыжая зараза,
Страшилками пугала во дворе.
Вот так вот, мол, по городу ночному,
Где не видать фактически ни зги,
Огромные, идут от дома к дому
С малиновой подсветкой сапоги.
И как они бесчинствуют в дозоре,
Нам виделось, и где-то вдалеке,
Казалось, ходит в чёрном коридоре
Колдун зловещий в красном колпаке,
Как в лужах оживают отраженья,
И как кривой коричневый костыль
По морде лупит без предупрежденья
За то, что ты не сдал его в утиль!
Ну, это уже Славка зубоскалил,
Старинный мой товарищ тех времён.
Он, кстати, с нами, здесь, он Лёньке налил:
«Давай за руку выпьем, чемпион!
Видал ли ты когда-нибудь такое?
А если да, то вряд ли каждый день!
Махнём за то, что нет нам всем покоя,
За эту вот невиданную хрень!»
Заманский нам сказал: «А ну, короче!
Долой дурные мысли из башки!
Нам надо интеллект сосредоточить
На поисках хозяина руки!»
-35-
Мы, немного слегка опасаясь,
Потянули перчатку за палец.
Есть! ПошлО! Вот и тело уже
Из-под груды шмотья показалось,
И, хотя оно там упиралось,
Стало легче нам всем на душе.
Человек был живой, хоть и сонный, –
Пьян, конечно, и взгляд удивлённый,
И усмешка висит на губе:
«Что не так? У меня всё прекрасно».
Нам про руку уже стало ясно,
Что она не сама по себе.
А не то мне пришлось бы поверить
В синих призраков, в чёрные двери,
В сапоги, костыли и кресты,
Что по кладбищу сами собою
Ходят ночью, не зная покоя,
Что-то ищут среди темноты.
Человек, что предстал перед нами,
Осознал обстановку и замер:
«Во попал так попал, ну и ну!»
Мы сочли его психом вначале,
А когда присмотрелись, узнали,
Словно сбросили с глаз пелену.
Нет, не простой какой-то оборванец
Без спросу к нам проник в глубокий тыл,
А он тот самый вражеский посланец –
Парламентёр, который с нами пил!
«Ты здесь чего?» А он: «Звездец котёнку!
Ну, то есть, всё, пришёл мой чёрный час!
Найдите мне, прошу вас, работёнку,
Уж больно, братцы, весело у вас!
Он, как гармошку, лоб высокий морщит –
Ну, чистый Ленин! — в кепке, в бороде:
«Я провалился как переговорщик
Мои друзья найдут меня везде!
Там нету ни понятий, ни законов,
А лишь одна безумная брехня!
Боюсь, что сорок девять миллионов
Они теперь повесят на меня!
Я пригожусь! Друзья, не выгоняйте!
Я шустрый, я вам пользу принесу!
Иначе я погибну, так и знайте,
Меня зверьё сожрёт в глухом лесу!»
Зубило и Кувалда встрепенулись:
Ну что его — высаживать теперь?
Сплошная глушь вокруг, и нету улиц,
Его и впрямь завалит дикий зверь!
Он жизнью измордован и искромсан,
Он от дружков своих ушёл в побег.
Пусть едет с нами. После разберёмся.
Парламентёр — он тоже человек!»
«Да хрен с тобою, пей, вина в избытке, –
Сказал ему Заманский Леонид, –
А уж какой подвижный ты и прыткий,
Работа это быстро прояснит.
Ты можешь постучать в любые двери,
В Москве тебе открыты все пути,
Но только знай: Москва слезам не верит,
Пахать придётся сутками, учти».
-36-
Да, команда у нас непростая.
Мы в дороге числом прирастаем.
Так, глядишь, к нам приедут в Москву
Прокурор и начальник таможни,
Да и заживо гнить сколько можно?
Если что, я их сам позову.
Катька тостами Лёньку терзает:
«Нас подъём, новый взлёт ожидает,
И ни пуха нам всем ни пера!
А что про́дали им свой актив мы,
Всё равно это всё позитивно,
Даже хочется крикнуть: «Ура!»
Самый главный герой, как никто, ты –
Так как денег нам дал заработать,
Эх, не зря мы ложились костьми!»
Только гость наш за банкою пива
Усмехался печально и криво:
«Ты ещё их со счёта сними!»
Это после пойдут навороты.
А пока по итогам работы
Очень даже неплохо оно –
То, что мы по деньгам ожидаем
И примерно уже представляем,
Где нам их промотать суждено.
Ну, вот уже подходит понемногу
К финальной точке наш обратный путь,
И я хочу эпиграф к эпилогу
В блокноте напоследок черкануть.
«Блажен идущий в бой!» — такой эпиграф.
Конечно же, он Лёньке посвящён,
Как, впрочем, весь роман. Все эти игры
С металлом и огнём придумал он.
Да, в нашей жизни раньше не бывало,
Чтоб столько сразу всякого огня
Пылало в ней, и столько же металла
В ней громыхало. Даже у меня.
Однажды я от страха чуть не помер,
Сражённый гулом, грохотом, огнём –
На службе, на Плесецком космодроме
Увидев пуск. Но здесь я не о нём –
Я о друзьях, о Лёньке, о работе,
О нашей жизни речь свою веду,
О сумасшедшем том круговороте,
Когда завод был в силе, на ходу.
Мы сделали, выходит, что хотели.
Пусть этот год — всего лишь краткий миг,
Но Лёнька наш своей заветной цели
Хотя и ненадолго, но достиг.
А что за цель такая? Да всего-то –
Чтоб у людей наладилось житьё,