Всегда живых людей заместо звёзд
Конкретно открывал. И я наполню
Бокал за Лёньку, хоть он и не прост.
Он потрясал своей мохнатой лапой,
Когда дела не шли: «Урою всех!»
Я не скажу, что было как в гестапо,
Но без услад особых и утех –
Сю-сю-мусю там, вздохи под луною,
Из-под бровей лукавый женский взор –
Всё это проходило стороною,
Мы этого не видели в упор.
Мы сутками пахали, днём и ночью,
Какое, к чёрту, там «сю-сю-мусю»!
В деталях помню, трепетно, точь-в-точь я
Доподлинно картину эту всю.
-30-
За деньгами, хитёр и неистов,
Участковый, пожарник ли, пристав,
Как бы ни было хлопотно им,
К нам спешили совать своё рыло.
Каждый раз их явление было,
Как нашествие галлов на Рим.
Звон в башке у нас вместо медалей:
Нам гранаты в окошко кидали,
Ночью, правда. Охрана спала.
Ей за это, конечно, влетело, –
Разобраться на месте, в чём дело,
В силу пьянства она не могла.
Мы в тот год из-за вечных баталий
Колизеем свой офис прозвали –
Нам играть приходилось с огнём.
Мы сражались на этой арене.
Мы от страха не гнули колени.
И сейчас, в наши дни, их не гнём.
Вряд ли скажешь, что мы супермены,
Но с разбега бетонные стены
Чётко, слаженно сносим башкой.
Мы живём — не горим и не тонем.
И вообще — если б не было Лёни,
То Россия была бы другой.
…Писателей известных вереница
Проела нам всю плешь. Я мог бы им
С героями помочь определиться,
Но обо мне потом поговорим
Герои умных книг — сплошная лажа.
Нет, есть один нормальный — Колобок!
Я всех литературных персонажей
Ещё со школы знаю назубок.
Скажи, читатель, кем работал Чацкий?
Онегин — вот чего он делать мог?
Какие-то одни сплошные цацки:
Вино, балы, на тыкве котелок…
И Гамлет, да и те, кто с ним сражались,
Горячие такие господа,
Не очень-то на службе появлялись,
Сказать точнее, просто никогда.
А будь он бригадиром на разливке,
Где цепи, мульды, огненный металл,
То груз своих сомнений на загривке
Не так бы, может, остро ощущал.
Да, быть или не быть — вопрос серьёзный,
Тут не решишь так просто с кондачка!
А ты вот лучше дай, пока не поздно,
Под зад себе хорошего пинка
И в цех иди, там мастер наваляет –
Полезно, если нервы не в дугу.
Работа положительно влияет
На кровообращение в мозгу.
Что значит «Быть»? — на ум одно приходит:
Не только регулярно есть и пить,
А, например, работать на заводе,
А не работать — значит и не быть.
-31-
Вот Заманский — отличный работник,
У него каждый праздник — субботник,
И выходит, что он поглавней
Всех Базаровых, Чацких и прочих, –
Он пахал и пахал дни и ночи,
За него, мой читатель, и пей!
Все они неплохие ребята,
Мне Печорин вообще вроде брата,
Так что я против них ничего
Да и против других не имею,
Но держу, как героя, в уме я
Только Лёньку, его одного.
Он был лучшим из всех, если кратко,
Он себя отдавал без остатка
Нам — своим регулярным войскам.
Если с кем-то беда приключалась,
Вся команда на выручку мчалась –
Ой, какой же там был трам-тарарам!
Ой, судьба, ой, ты, сволочь слепая!
Из застенков ребят выкупая,
Я поил кого надо до дна.
Что ж, я помню их, наши истоки,
Потому и пишу эти строки
Про великие те времена.
Я знаю, будут спрашивать порою:
«Твой ближний круг с пристрастием воспет,
А что же, отрицательных героев
В твоей поэме вовсе, что ли, нет?»
Ну почему? Да те же понятые,
Избравшие особый в жизни путь, –
Что пялили глаза свои пустые
На обыске: чего б тут хапануть?
Они тогда сигнала только ждали –
Подкинуть, не подкинуть Лёньке ствол?
Они его в клозете потеряли,
И Лёнька от судьбы своей ушёл.
Там срок ему светил совсем весёлый,
Но он тогда Чапаева включил,
И мясорубка Лёньку не смолола,
А придала вдобавок новых сил.
Ещё «герой» — маньяк из сельсовета,
Которого когда-то знал Колян,
Что вроде даже с неба, с того света
Строчил доносы на односельчан.
Товарищ Зайцев тот же, для примера,
Что бизнес весь в итоге пр…л,
За что потом совет акционеров
Едва ему башку не оторвал!
Конечно, все они большие суки,
Собрать их вместе — чистый карнавал!
Но кой-кого Заманский на поруки
Готов был брать и многих даже брал.
Забыл сказать: майор тот очумелый,
Что Лёньку личной свите напоказ
На обыске чморил по беспределу,
Теперь складами ведает у нас.
Он вспоминает прошлое нередко,
Уже не задирает больше нос,
А, самое-то главное, беретку
Ту самую, пропавшую, принёс!
Вот, значит, совесть — это не химера,
И не такой уж гад ты и злодей,
Пока в тебе жива простая вера:
Нельзя беретки п…ть у людей!
-32-
Мне мозги подозренье мутило –
То, что он стопроцентный мудила,
Но потом я свой взгляд поменял,
Всё же не был похож он на лоха,
С накладными справлялся неплохо,
В крепеже стеллажей понимал.
Он однажды сказал мне с тоскою:
«Ты прости, было время такое, –
Всех сажали, ты помнишь — дурдом!»
Он, как гусь, угодил к нам в духовку,
Что ж, такая она, перековка
Добросовестным честным трудом!
«Он тебе нахлобучку и встряску, –
Мы давали майору подсказку, –
Обеспечит, но ты не робей!
Труд есть жизнь. Если честно мы пашем,
То уже нам и дьявол не страшен,
И вообще никакой лиходей!
И уже не мигнёт из-за штор нам
Та, с косой, или кто он там, в чёрном,
Тот безумный больной дровосек».
Мне ясны были эти расчёты –
В том, что кровью, ну, в смысле работой
Много мог искупить человек.
Я раньше был до Лёньки голым, босым,
Простым весёлым парнем молодым,
И первым замом стал по всем вопросам,
Чтоб вкалывать на пару вместе с ним.
Конец восьмидесятых — наше время,
Начало девяностых, а потом
Сложнее стало жить, и не со всеми
Готов сидеть я за одним столом.
Не с каждым я здороваюсь при встрече,
Иных уж нет, как говорил поэт.
Но есть и те, кто рядом, недалече,
Кого бы я не видел тыщу лет,
Кто мне теперь противен до изжоги.
Немало я на свете повидал.
От суммы всё зависело у многих,
Продал он душу или не продал.
Один звонил, который Лёньку кинул:
«Друзья, догадки ваши неверны,
Что я урод и полная скотина,
А просто бабки были мне нужны».
В своих попытках друг мой не ленился
Любого переделать подлеца,
И я прощать у Лёньки научился,
Но, честно говоря, не до конца.
Он многих в баню гнал: «Вперёд, ребята!»
Там некий тип их веником хлестал,
Который лозоходцем был когда-то,
А после человеком всё же стал!
Мне трудно иногда не выражаться:
Там были, кто попарился, поддал,
А через день, не в силах удержаться,
На бабки Лёньку запросто кидал.
-33-
Я бы памятник Лёньке поставил,
Чтобы каждый хлебало раззявил
Хоть на миг, стороной проходя:
«Это ктой-то такой новомодный?»
Что ж, узнают, пускай не сегодня,
А немного потом погодя.
Я не скульптор, не злитесь, ребята,
Я обычный простой литератор –
Как бы с Пушкиным так наравне,
Может, даже чуть-чуть послабее,
Но в итоговой личной судьбе я,
Если честно, уверен вполне.
Я пишу, как умею, стараюсь,
Жилы рву, не сдаюсь, упираюсь,
Я под стать скоро буду ему,
Так как жив, и творю, и не ною,
Как другие порой. И ещё я
За оставшийся срок поднажму.
А вот скульптором быть — как-то это
Не моё. Даже глины-то нету
У меня, чтобы Лёньку лепить.
Так что памятник мой — эта книга.
В ней простая, пожалуй, интрига –
Жить, работать, гулять! Не тупить!
Со статуями сложно всё, ей-Богу,
У земляков бывает скорый суд:
Сначала молотком отколят ногу,
А после морду краской обольют.
И только, распрощавшись с юным пылом,
На склоне дней когда-нибудь, потом,
Задумаются: кем вообще-то был он,
Кого мы били в ногу молотком?
В мозгу у земляков какой-то мутный,
Густой и вязкий плещется кисель,
Ну кто поймёт нерукотворный труд мой,
Событий и героев карусель!
Поймут. Не сомневаюсь. Так ли, этак,
Нам Лёня шлёт из прошлого привет.
Летят, летят года, как листья с веток,
Горит, горит огонь его и свет.
Тот свет души, пронзающий потёмки,
Тот яркий луч, что спать нам не давал,
Скользил, плясал, шептал, прямой и ломкий:
«Держитесь, братцы, чёрт бы вас побрал!
Упал — вставай, и только зубы стисни,
Иди и знай: свои не подведут!»
И мы держались, вместе шли по жизни,
А те, кто вместе, те всегда дойдут.
Я знаю: ничего не исчезает.
Всё остаётся с нами навсегда.
И пусть нас время треплет и терзает,
И пусть за дверью прячется беда.
И я особой тайны не открою:
Товарища и друга моего
Уместно номинировать в герои.
Вот я и номинирую его.
-34-
Знаю, спросит дотошный читатель:
«Лирик ты или нет? вот и кстати
Чем-то новым меня удиви,
Расскажи, не стесняйся, чего ты –
Как у Лёньки по ходу работы
Разрешались вопросы любви?
В нас всегда и везде, в зной и в холод,
К симпатичному женскому полу
Страсть жужжит, словно жук: жу-жу-жу!