– Твой. – Повернулся и быстро исчез за поворотом дорожки.
Я шел по скрипучему гравию и не переставал смеяться. Милый, нелепый мир! Он сразу стал для меня прежним. Нет, надо же – человеку, который потерял одиннадцать лет, сказать, что он потерял полдня!
У входа меня поджидал маленький серо-голубой робот. Небольшое число верхних конечностей – всего две – навело меня на мысль, что это не обычный «гном» для расчетно-механических работ. Я заложил руки за спину и критически оглядел его «с ног до головы».
– Что вам угодно? – быстро спросил он мужским голосом.
– Мне угодно знать, кто ты и зачем ты здесь?
– Робот типа ЭРО-4-ММ, – скороговоркой отрекомендовался он.
Он, вероятно, думал, что я в школе проходил все типы роботов. Ладно. Поглядим, на что ты способен.
– А ты не можешь говорить помедленнее?
– Нецелесообразно. Я должен в кратчайшее время подготовить вас на механика-энергетика простейших устройств.
– Ага. – сказал я, – теперь понятно. Яйца курицу учат.
– Не вполне корректно, – неожиданно обиделся этот тип.
– А делать замечания старшим – это корректно? – взорвался я. Со своими «гномами» я привык не церемониться.
– Извините, – кротко ответил он.
– Кстати, – пришло мне в голову, – как я должен тебя звать?
– Как вам будет удобно.
– Тогда я буду звать тебя «Педель». Не возражаешь?
– Я не возражаю. Но что это такое?
– На языке древних это означало: учитель, наставник.
– Благодарю вас. Но должен предупредить вас на будущее, что древние языки не входят в мою программу.
«Ну и черт с тобой», – подумал я, но уже не произнес этого вслух. Мне хотелось отдохнуть. Километров двадцать я все-таки сегодня пробежал, это много с непривычки.
– Ты можешь быть свободен, Педель, – сказал я.
– На какой срок? – бесстрастно осведомился он.
– На шесть часов тринадцать минут сорок шесть секунд.
Не поворачиваясь, Педель заскользил к двери.
– Постой!.. Ты уже познакомился с доктором Элиа?
– Да.
– Сколько ему лет?
– Сто сорок три. Уже прожито.
Забавное создание – никакого чувства юмора. Мне показалось, что если бы я спросил, сколько еще осталось прожить Элефантусу, он ответил бы так же точно и спокойно.
– Ну, проваливай.
– Кого, что?
– Ступай, говорю.
И все-таки это лучше, чем Патери Пат.
Не спалось. На Земле мне вообще не спалось. Пока я летел сюда в крошечной, с многослойной защитой, ракете, какое-то специальное устройство внимательно следило за тем, чтобы я регулярно отсыпал шесть часов в сутки. Как только проходили следующие восемнадцать часов, меня начинало клонить ко сну. Непреодолимо, неестественно. Это раздражало, как всякая назойливая и непрошенная забота, но сделать я ничего не мог: за четыре месяца путешествия я так и не обнаружил этого проклятого «морфея». Позаботились бы лучше о создании элементарной гравитации: приходилось спать, пристегнувшись к скобам нижнего люка.
Я сдернул подушку и улегся прямо на ковре. Одиннад– цать лет я проспал на полу – там, на буе, центральные помещения не были приспособлены для жилья. Это были склады и аккумуляторные.
Там Земля мне снилась редко. Чаще мне чудилось, что я все лечу и лечу и лечу неведомо куда, и всегда – один. Я жгуче мечтал, что за мной прилетят люди. А прилетели все-таки роботы. Видно, такой уж я невезучий. И снова я стал мечтать, теперь уже о том, как меня встретят… Встретили меня, мягко говоря, сугубо официально. Человек десять-двенадцать в защитных балахонах и масках, словно я был по крайней мере контейнером с каким-нибудь симпатичным изотопом. Я докладывал, а они смотрели на меня с таким видом, словно это все было им хорошо известно. Потом один из них спросил меня, не предпринимал ли я попыток спасти тех, четверых, что остались наверху. Я только пожал плечами. Нет, они не были подробно осведомлены о том, что произошло, Но тут самый низенький из них – это был Элефантус – решительно запротестовал, и меня в огромном мобиле – вероятно, с сильной защитой – привезли сюда. Мне сразу бросилась в глаза невероятная скорость, с которой мчался мобиль, так же, как и то, что сами люди двигаются, разговаривают и, похоже, даже мыслят с какой-то усиленной интенсивностью. Мне не у кого было спросить о причинах этого, потому что Элефантус был всецело поглощен исследованием моего состояния, а с Патери Патом я определенно не мог сойтись характером. Десять дней он крутил меня так и этак, все искал, не стала ли моя бренная плоть аккумулятором того неведомого излучения, которому подвергся наш буй. Но бедняге не повезло. Надо было знать, с кем связываешься. Моей невезучести всегда хватало не только на меня одного, но и на двоих-троих окружающих.
Не успел я как следует освоиться в новом жилище, как загудел входной сигнал. Видно, те, кто пришел, думали, что я сплю, и потому не воспользовались люминаторами. Я старался представить себе, кто бы это мог быть. Может, Сана?..
О, несчастный день! У двери домика застыла все та же темно-лиловая туша.
– В чем дело, Патери? И к чему эти церемонии с сигналами?
– Доктор Элиа приглашает ужинать.
– Весьма благодарен, но ты мог сообщить это по фону.
Патери Пат глянул на меня как-то искоса, как смотрят на людей, которые могли бы о чем-то догадаться.
– В твоем домике фон не работает. Завтра починят.
Я понял, что его не починят и завтра. Вернее, не подключат. Вот только почему?
– А другого сарая для меня не найдется?
– Пока нет. В соседних коттеджах размещены обезьяны и кролики, которые летели вместе с тобой.
Час от часу не легче. Четыре месяца я летел вместе с целым зверинцем и даже не подозревал об этом.
– Постой, почему же они не передохли? Кто с ними нянчился?
– «Бой».
Очень мило! Мне так не хватало элементарного комфорта, а робот для бытовых услуг был предоставлен не мне, а моим четвероногим спутникам.
– А могу я поинтересоваться, для чего была затеяна эта игра в прятки, да еще и со зверюшками, как на хорошем детском празднике?
– Проверка. Ты мог аккумулировать неизвестное излучение. А оно, в свою очередь, оказало бы необратимое влияние на другие организмы.
– К счастью, я даже в этом оказался абсолютно бездарен.
– К счастью.
– Но теперь-то вы уверены, что я могу свободно общаться с людьми?
– Отнюдь нет. Воздействие сказывается месяца через два-три. Зараженный организм как бы проходит инкубационный период. Потом – распад тканей, в первую очередь – сетчатки глаза.
– Необратимый?
– Пока – да. Мы можем пока только задержать процесс; остановить, обратить – нет.
– Постой… А откуда это тебе известно?
Патери Пат замялся. «Сейчас солжет», – безошибочно определил я.
– На трассе Венера – астероид Рапс под аналогичное излучение попал буй с контрольными обезьянами.
Мы оба понимали, что это неправда.
– Ладно. Спрошу у Элефантуса.
– Не стоит, – живо возразил Патери Пат, – не забывай, что если кто-то из нас уже заражен, то это он.
– Или ты.
– Не думаю. Я осторожнее.
Внезапно меня осенило. Багровая рожа Патери Пата явно носила следы какого-то недавнего облучения. Защитный слой! Модифицированные клетки противостоят любым лучам в несколько тысяч раз сильнее, чем обычные. Он носил как бы скафандр из собственной кожи. Тогда, до моего отлета, уже ставились такие опыты, и я читал о первых положительных результатах. Видно, за эти годы ученые сумели добиться полного защитного эффекта, но вот сопровождающий его колористический эффект… Да. Я бы предпочел остаться неосторожным.
Я тихонько глянул на Патери Пата. Он шагал вразвалку, огромные кулаки, обтянутые фиолетовой кожей, мерно качались где-то возле колен. Ничего себе монолит, ходячий символ единства физической силы и интеллекта.
– И сколько я еще буду тут торчать?
– Месяца три. Ведь четыре ты уже провел с обезьянами. И потом, как скоро ты освоишь новую профессию.
– Ну, положим, не совсем новую. Кое в чем я могу дать сто очков вперед своему Педелю.
– Кому?
– Тому субъекту цвета голубиного крыла, которому поручено превратить меня из неуча в полноправного члена вашего высокоинтеллектуального общества.
Патери Пат промолчал. Но по этому молчанию я мог догадаться, что он отнюдь не возражает против такого самоопределения, как «неуч».
– Ладно, – сказал я. – Пойдем, закусим на скорую руку, а там я примусь за науку с упорством египетского раба.
– Египетские рабы не были упорными. Их просто здорово били.
– Милый мой, а что ты со мной делаешь?
Обед в доме Элефантуса проходил мирно. Хорошо еще, что всеобщая торопливость не коснулась процесса еды. Но зато, как я понял, обеденное время стало теперь и временем отдыха. Сразу же после еды все возвращались на рабочие места. Как при такой системе Патери Пат умудрялся оставаться толстым, для меня было загадкой. Что касается меня, то бессонница и постоянное наблюдение Элефантуса и Патери Пата благотворно сказывались на стройности моей фигуры. Я с невольной симпатией посмотрел на Элефантуса. Гибким и легким движением он принял у «боя» блюдо с жарким и, как истый хозяин дома, неторопливо разрезал великолепный кусок мяса. Натуральное вино, только земные фрукты. Олимпийское меню. А вот Патери Пат, как ни странно, вегетарианец. Между тем. я нисколько бы не удивился, если бы увидел его пожирающим сырое мясо с диким чесноком. Словно разгадав мои мысли, он исподлобья глянул на меня. У, людоед: обсасывает спаржу, а сам, наверное, мечтает…
– О чем ты думаешь, Патери?
– Если метахронированная экстракция возбужденных клеток эндокринных желез…
Он был безнадежен.
– Простите меня, доктор Элиа, могу я задать вам несколько вопросов?
– Если мой опыт позволит мне ответить на них – я буду рад.
– Если я не ошибаюсь, вскоре после моего отлета был осуществлен запуск «Овератора»?
– Да, совершенно верно.
– Дал ли этот эксперимент результаты, которых от него ожидали?